что хоть предки мои, не поленились и колодец вырыли. Сейчас бы уже аккурат полгода без воды сидел после поломки водопровода, который всё никак починить не могут.
Эх, водились бы черти, всё бы отдал, но наслал бы их на красавчиков этих, да только кто сейчас в сказки поверит.
За всей рутиной денёк пролетел как-то незаметно и быстро. Варюшка давно по делам своим кошачьим побежала, и понять её можно. Что ей со стариком нянчится, если до заката ещё пол деревни оббегать можно.
Потому под завершение дел своих дошёл до края участка и опёрся о невысокий заборчик, дальним лесом любуясь.
К сожалению, утренний приступ под рёбрами дал о себе знать. Чем ближе был вечер, тем сильнее ныло сердце. Так что, видимо, и правда подходил мой срок. Шесть с лишним десятков лет землю потоптал, пора и честь знать.
Поэтому в дом я возвращался почти решившись.
Как и у любого старика, оставалось у меня про запас одно средство. Как раз из тех, которое в самый последний момент использовать будешь, да и то сто раз подумаешь. А если точно подсчитал, то и всю тысячу.
— Ох, Марфушка ты моя. На что же ты мне соблазн такой оставила, — прошептал, доставая из комода дальнего свёрток.
В нем была рамочка с фотографией почившей супруги, улыбающейся весело, и во всём доме этот цветной кусочек бумаги был почти единственным. Последний кадр дедовского полароида вышел крайне удачно. И уж как СКИПовцы шмоны свои в прошлом не устраивали, его так и не сумели найти — прятал тщательно. Собственно, как и то, что было вместе с ним в том же свёртке.
И был это вдвое сложенный лист медицинского договора и шприц-инъектор с прозрачной жидкостью. Препарат, по меркам обычного человека крайне ценный, но ценнее его было письмо Марфушки, от руки выведенное на обороте листа.
'Дорогой мой соколик. Тебе пишу, потому что чую — срок мой близок. Уж прости, но была у меня с младых лет заначка, которую я потратить решила по разумению своему на препарат этот. Я знаю, как ты к таким вещам с недоверием относишься, но коли мой срок придёт, ты уж используй его, не побрезгуй. Работник мне медицинский сказал, что укол силы возвращает, голову проясняет, все боли из тела убирает, и жить становится легче, так что не жди до последнего. Проживи, сколько влезет, а там уж и встретимся.
С любовью, истинно твоя, Марфуша'
От прочитанного сердце только сильнее заныло.
Не послушал я тебя, дорогая. Десять лет не пойми чего ждал и видимо шанс пожить без боли потерял окончательно. Зато шанс мажорам свинью перед смертью подложить и с любимой на том свете поскорее встретиться, не важно, вымышленный он или нет, пока ещё имеется.
Ведь не зря же в документе чёрным по белому написано и даже подчёркнуто:
Использовать Лопатиной Марфой Никитичной не позднее года после получения. За жизнь, за правильную работу организма и за возникновение НЕПРЕДВИДЕННЫХ ПОБОЧНЫХ ЭФФЕКТОВ при применении препарата после установленного срока администрация МЭД-Глосс ответственности не несёт.
Никогда не любил эту новейшую медицину.
Абсолютно на всё, от любой болезни у них свой укольчик имеется, даже от недуга под названием старость. И, конечно, каждый с ценником. Да с таким, что и за пару жизней не наберёшь! Что уж про одну говорить. Как есть мошенники, государством подкормленные, но если уж они помогут поскорее на тот свет отправиться, то так уж и быть.
Поднёс к шее мембрану инъектора и собрался нажать на пуск. Но стоп! Это что же выходит?
Если препарат сработает как надо, то поживу без боли и там мажорики пусть хоть режут, хоть в землю закапывают. Никаких бумаг им не дам и ничего не подпишу.
Но если таки помру, то буду тут всю неделю в родном доме валяться?
Ой не пойдёт! Не годиться в родном доме гадить.
Выглянул в окно и убедившись, что солнце ещё не далеко к горизонту укатилось, я взялся споренько собираться. Одним хреном пропадать, лучше уж на природе. Вроде как в давние времена перед смертью так и делали, если память меня не подводит.
Суд да дело, а сборы у стариков короткие.
И не заметил, как уже по хлипкому мостку вонючую речку пересекал. Тропка до леска знакомая, сколько раз здесь с отцом да мамкой ходил, а потом с Марфушкой под руку гулял. Раньше, конечно, лесок этот на всю ширь, что глаз хватало простирался, но после пожара вдвое уменьшился. Потом ещё часть вырубили, часть под фермы промышленные отвели, и осталось пару десятков гектаров всего, зато каких.
Лохматые ели приняли, как родного, обступили, по рукавам зашуршали, как будто ждали. С тропинки еле заметной сразу в бок взял, прямо до мшистых полянок. Заблудиться не страшился, чай всю жизнь тут хаживал, каждый кустик знаю. Так что выбрал для себя местечко красивое, к берёзке спиной прислонился и выдохнул устало.
Ну, была не была.
Мембранку к плечу, и надавил. И тут же со вспышкой острой боли, ярким воспоминанием в голове возник образ, когда впервые в школе на медосмотре такими же шприцами кололи. Всю руку издырявили, потом неделю с температурой валялся.
Шприц то ли пшикнул, то ли свистнул, и сразу в нём жидкости поубавилось, а по руке онемение пошло неприятное и голова закружилась. Недолго думая, как стоял, так и сел на задницу, а перед глазами что-то всё мысли, мысли, да мысли, как вагончики стародавние, когда они ещё по рельсам ходили.
Один, второй, третий, четвёртый. Вот детство босоногое, вот подростковость яркая, вот школа дурацкая, хуже которой только техникум, а дальше уже и зрелость как-то слишком быстро подкралась.
В окружении тиши лесной я вспоминал и хмурился, ибо как-то всё это походило на то, будто жизнь перед глазами проносится. Так что же, значит и тут я полнейшим неудачником оказался?
Засмеялся с хрипотцой. Раз фортуна меня стороной обошла, то так тому и быть.
И принялся дальше ждать.
Вот только время шло, час сменился другим, а самочувствие не менялось. Уже и всё хорошее в жизни вспомнил, и всё плохое перебрал, и даже по скучным моментам прошёлся, а всё никак не преставился.
Когда солнечные лучи совсем уже сквозь ветви проступать перестали, плюнул на всё, поднялся и побрёл в сторону дома, зло бурча.
— Вот ироды проклятущие, и тут подвели. Тьфу, да чтоб вас, дорогу дайте, — теперь ветки елей цепляли будто обиженно, словно пускать обратно не хотели. Отбивался от них, как мог, и ругался в сердцах, на котором как и раньше покалывало. Помереть не дали, обезболивающего не дали, никакого праздника. Шёл к тропинке прямиком… которая так и не появлялась. — Чаво такое, заплутал что ли?
Задумался вслух, а сумерки уже вплотную подошли, и хоть месяц август был тёплым, в лесу холодком ощутимо веяло.
— Да что это за… Йопжеж!… за залу**нь-то такая, — чуть лесу душу не отдал, от бугорок споткнувшись. — Тут же ж таких не было никогда.
И то ли зрение подводить начало, то ли темень наступала слишком быстро, но свернул я явно куда-то не туда и спотыкался всё чаще. Пока сил хватало, всё брёл и брёл, и должен был уже лесок этот треклятый насквозь пройти, а он всё не кончался. Наоборот, с каждым шагом становился всё гуще и гуще, пока и вовсе сквозь ельник прорываться не осталось ни сил, ни желания.
Встал отдышаться и хоть поздновато, но всё же решил прислушаться. С наступлением ночи поток курсирующих на Столицу дальнобоев увеличивался и был отчётливо слышен. Да только вот ни их, ни огней габаритных ни видно не было, ни слышно, только звёздочки в небе поблёскивать начали.
Вот жеж. Шёл помирать, а теперь дорогу обратно ищу и выжить пытаюсь. Экая же хрень.
Так и не услыхав их гула, решил хоть на какой-то звук идти. И к удивлению, уловил еле слышное журчание — то ли ссыт кто, то ли ручеёк сбегает. Хотя сколько себя помню, отродясь тут родниковых ключей не бывало, а из местных и нет никого, кто досюда дохаживал нужду справить…
Но пошёл на звук. А что делать-то оставалось?
И экая же оторопь