Читать интересную книгу Ролербол - Уильям Гаррисон

— В комитете обсуждается кое-что еще, — наконец признается он. — Предлагают отменить лимит времени. Во всяком случае, да поможет нам бог, Джонни, комитету официально поручено рассмотреть это предложение.

Мне нравятся холмы. Второй из моих домов, вилла во Франции, вблизи Лиона, тоже стоит среди холмов, похожих на эти, но более зеленых, и я вечерами совершаю прогулки по местам, которые были когда-то полями сражений. В городах теперь население строго ограничено. Чтобы поселиться в таком метрополисе, как Нью-Йорк, необходимо иметь служебный паспорт.

— Я, естественно, сторонник ограничения времени, — продолжает Клитус. — Я сам когда-то играл и знаю, что у человека возможности небеспредельны. Но веришь ли, Джонни, когда я на заседаниях комитета настаиваю на сохранении хоть каких-то правил, на меня смотрят косо.

Статистические данные игры в ролербол интересуют публику не меньше, чем само зрелище. Максимальное число очков, набранное за одну игру, — 81. Максимальная скорость шара, который сумел остановить раннер, — 176 миль в час. Максимальное количество игроков, выведенных из строя в течение одного матча, — 13, мировой рекорд, установленный вашим покорным слугой. Максимальное число смертных случаев — 9 — имело место в матче Рим — Чикаго, состоявшемся 4 декабря 2012 года.

Огромные световые табло, окружающие трек, фиксируют каждый наш шаг, каждый случай гибели игрока, и у нас есть миллионы болельщиков, которые никогда не смотрят, как мы играем, но тщательно изучают статистику. Что установлено статистическими исследованиями, проведенными с помощью мультивидения.

Однажды вечером в Париже перед тем, как отправиться на стадион, я решил пройтись по набережным Сены.

Французские болельщики выкрикивали мое имя, махали, заговаривали с моими телохранителями, и я почему-то вдруг увидел себя со стороны, — как я одет, как иду. Странное чувство.

Ростом я шесть футов три дюйма, а весом 255 фунтов. Объем шеи — восемнадцать с половиной дюймов. Пальцы — как у пианиста. На мне строгий, в тонкую полоску комбинезон и знаменитая с плоской тульей испанская шляпа. Мне тридцать четыре года, и когда я состарюсь, то, по-моему, буду очень похож на поэта Роберта Грейвза.[1]

Самые могущественные люди на земном шаре — это сотрудники аппарата управления. Они заправляют экономикой, руководят гигантскими корпорациями, устанавливают цены, определяют нам жалованье. Всем известно, что они мошенники, что обладают почти неограниченной властью и огромным богатством. Я тоже сравнительно богат и наделен властью, но тем не менее чувствую, что мне этого мало.

Что же мне нужно, спрашиваю я себя. И сам же отвечаю: мне нужны знания.

Когда завершились войны между корпорациями, мир поделили между собой шесть основных отраслей: «Энергия», «Транспорт», «Пищевые продукты», «Строительство», «Сфера быта» и «Индустрия роскоши». Музыка тоже стала одной из очень доходных статей экономики, но не помню, кто ее контролирует. Исследованиями в области наркотиков, насколько мне известно, заправляют «Пищевые продукты», хотя еще недавно ими занималась «Индустрия роскоши».

Насчет знаний, по-моему, надо обратиться к мистеру Бартоломью. Он человек широких взглядов, знает цену вещам. Мои ребята занимаются ерундой, в то время как его команда покоряет Солнце и моря, превращая их в источники энергии, создает новые сплавы металлов, то есть явно приносит людям куда больше пользы.

В Мехико, куда мы приехали играть, нас ждало нововведение: шары, которыми в нас стреляют, стали овальной формы.

Клитус даже не предупредил меня, — наверное, не мог, — что теперь нам придется иметь дело с овальными шарами, у которых центр тяжести смещен, а посему они с грохотом носятся вдоль трека самым непредсказуемым образом.

Нынешняя игра сложна еще и тем, что мотогонщики противника давно распознали мою тактику. На протяжении многих лет после того, как я приобрел известность, меня пытались вывести из игры в начале матча. Но в начале матча я всегда был полон сил и осторожен, а потому охотно вступал в единоборство с мотогонщиками, даже когда на мотоциклы поставили щитки, чтобы мы не могли ухватиться за руль. Теперь же, хотя этим мерзвацам известно, что я старею, — «все еще грозен, но явно сдает», пишут обо мне спортивные газеты, — они дают мне возможность подольше растрачивать силы на роликобежцев и раннеров, а потом уж насылают на меня мотогонщиков. Выведите из строя Джонатана И, говорят им, и победа над Хьюстоном обеспечена. Совершенно справедливо, только им еще ни разу не удавалось этого сделать.

Болельщики в Мехико — в основном простые рабочие из «Пищевых продуктов» — все больше распаляются, видя, что я остаюсь хладнокровным, в то время как эбонитовый овал, вращаясь и порой подпрыгивая вверх на целых два фута, зигзагами носится по треку и постепенно выводит из игры всю команду. Наконец пойман последний раннер, которого избивают до полусмерти, и тогда все: раз нет раннеров, значит, нет и очков. Тупоголовые болельщики покидают стадион, а мы продолжаем красоваться перед камерами, добивать противника и набирать очки, которые в зачет не идут. Итак, 37:4, я чувствую себя на высоте, от скорости захватывает дух, но овал вместо шара мне явно не по душе.

Мэки исчезла, ни на вилле, ни на ранчо я больше не вижу ее беззвучных «охов», а ее место заняла высокая англичанка Дафни. Она очень любит фотографироваться, всегда готова позировать перед камерой. Иногда мы вытаскиваем коробки со снимками и любуемся собой.

— Посмотри, какая у тебя на спине мускулатура! — восхищается Дафни, разглядывая снимок, сделанный на пляже в Калифорнии, словно видит мой торс впервые.

Наглядевшись, я отправляюсь гулять и выхожу за ограду. Высокая коричневая трава на полях напоминает мне Эллу, мою жену, ее шелковистые длинные волосы, которые шатром укрывали мне лицо, когда мы целовались.

Я обучаю новобранцев, рекрутированных «Энергией», и первым делом предупреждаю их, что до тех пор, пока они не окажутся на треке лицом к лицу с противником, им ничего толком не понять.

Сегодня я объясню, как остановить мотогонщика, который решил сбить игрока с ног.

— Нужно подставить под щиток плечо, — говорю я. — И тогда либо вы берете верх, либо он.

Ребята смотрят на меня, как на психа.

— Еще можно лечь плашмя на трек, напрячь мускулатуру и дать возможность мотогонщику перескочить через вас, — продолжаю я, для убедительности пересчитывая на пальцах все, что полагается при этом сделать, и еле сдерживая смех. — Можно также прикинуться, будто уходите на вираж, а на самом деле одним ударом выбить мотоцикл с трека, что, конечно, требует от игроков большого умения и опыта.

Ребята молчат, слушают, на их лицах тупоумное благоговение. Мы сидим на траве внутреннего ринга, трек освещен, но трибуны пусты.

— Если мотогонщик летит на вас, твердо держась в седле, а позади у него сидит раннер, — объясняю я, — постарайтесь увернуться. Помните: раннеру, чтобы поймать овал — а это вовсе нелегко, — придется соскочить с мотоцикла — вот тут-то вы с ним и разделаетесь.

Новички само внимание, когда в показательном упражнении мотогонщик несется прямо на меня.

Скорость огромная. Я прыгаю в сторону, уклоняясь от удара о щиток, хватаю мотогонщика за руку и одним движением выбрасываю его из седла. Машина падает, а у мотогонщика разрыв плечевого сустава.

— Да, — говорю я, поднимаясь на ноги, — совсем забыл про эту деталь.

Ближе к середине сезона, когда я в очередной раз встречаюсь с мистером Бартоломью, он уже снят с поста президента «Энергии» и, хотя все еще важничает, прежнюю самоуверенность несколько утратил. Вид у него, пожалуй, задумчивый, а потому я решаюсь поговорить о том, что меня беспокоит.

Мы идем обедать в «Хьюстон Тауэр», где угощают сочным мясом и превосходным бургундским. Дафни сидит как истукан, наверное, ей кажется, что все это она видит в кино.

— Знания? Ага, понятно, — откликается мистер Бартоломью в ответ на мой вопрос. — Что же именно интересует тебя, Джонатан? История? Искусство?

— Могу я быть с вами откровенным?

— Разумеется, — чуть встревоженно отвечает мистер Бартоломью, и, хотя он не из тех, кто вызывает на откровенность, тем не менее я решаюсь выложить все, что у меня на душе.

— Я ведь учился в университете. Это было — дайте подумать — более семнадцати лет назад. В те годы еще существовали книги, и мне довелось кое-что почитать, — не очень много, потому что я собирался работать в аппарате управления.

— Джонатан, — вздыхает мистер Бартоломью, отпивая глоток вина и поглядывая на Дафни, — сказать по правде, я догадываюсь, о чем ты хочешь со мной говорить. Я принадлежу к тем немногим, кто искренне сожалеет о том, что произошло с книгами. Конечно, все книги переписаны на микрофильмы, но это вовсе не одно и то же, не так ли? Микрофильмы доступны только тем, кто работает на компьютерах, то есть мы вернулись в средневековье, когда только монахи имели возможность читать написанные по-латыни рукописи.