14. Умеренность
Она сказала, что она вампир. Одно я уже знал совершенно точно – врать она горазда. Это по глазам видно. Черные как угли, но прямо на тебя никогда не смотрели: пялились на невидимок у тебя за плечом, за спиной, над головой, в паре дюймов у тебя перед носом.
– Ну и как на вкус? – спросил я.
Дело было на автостоянке за баром. В баре она работала в ночную смену – готовила великолепные коктейли, но сама ничего не пила.
– Как сок V8, – ответила она. – Только не тот, где пониженное содержание натрия, а оригинальный. Или как соленый гаспаччо.
– Что такое гаспаччо?
– Это такой холодный овощной суп.
– Ты меня подкалываешь.
– Нисколько.
– Так ты, значит, пьешь кровь? Как я пью V8?
– Не совсем, – ответила она. – Если тебя от V8 начнет тошнить, ты можешь пить что-нибудь другое.
– Ну да, – сказал я. – Я на самом деле, не очень люблю V8.
– Вот видишь? А в Китае мы пьем не кровь, а спинную жидкость.
– А она на что похожа?
– Да ничего особенного. Бульон и бульон.
– Ты пробовала?
– Других знаю.
Я попробовал разглядеть ее отражение в боковом зеркальце грузовичка, у которого мы стояли, но было темно, поэтому наверняка сказать не получилось.
15. Дьявол
Вот его портрет. Посмотрите на эти плоские желтые зубы, на его цветущее лицо. У него имеются рога, и в одной руке он держит деревянный кол длиною в фут, а в другой – свою деревянную колотушку.
Никакого дьявола, разумеется, не существует.
16. Башня
Построили башню из камня и яда,Без доброго слова, без доброго взгляда,– Озлобленный сдобен, кусачий укушен(Гулять по ночам всяко лучше снаружи).
17. Звезда
Те, кто постарше и побогаче идут вслед за зимой, наслаждаясь долгими ночами, когда удается их найти. Все равно они предпочитают северное полушарие южному.
– Видите эту звезду? – спрашивают они, показывая на одну в созвездии Драко – Дракона. – Мы пришли оттуда. Настанет день, и мы туда вернемся.
Те, кто помоложе, презрительно ухмыляются, фыркают и смеются над этим.
Но все равно – годы складываются в столетия, и их одолевает тоска по тому месту, где они никогда не бывали; а северный климат утешает их, если Драко скручивается в вышине вокруг Большой и Малой Медведиц, возле самой льдистой Полярной звезды.
19. Солнце
– Представь себе, – сказала она, – если бы в небесах было что-нибудь такое, что могло бы тебе навредить, возможно даже – убить тебя. Какой-нибудь громадный орел или что-нибудь. Представь себе, что если бы ты вышел наружу днем, этот орел бы тебя сцапал. Так вот, – продолжала она. – С нами все точно так же. Только это не птица. А яркий, прекрасный, опасный дневной свет. Я его уже сто лет не видела.
20. Страшный суд
Это способ говорить о вожделении, не упоминая вожделения, сказал он им.
Это способ говорить о сексе, о страхе секса, о смерти, о страхе смерти – а о чем еще можно говорить?
22. Мир
– Знаешь, что самое грустное? – спросила она. – Самое грустное: мы – это вы.
Я ничего не ответил.
– В ваших фантазиях, – сказала она, – мой народ – такие же, как вы. Только лучше. Мы не умираем, не старимся, не страдаем от боли, холода или жажды. Мы лучше одеваемся. Мы владеем мудростью веков. А если мы жаждем крови – ну что ж, это ничем не хуже вашей тяги к пище, любви или солнечному свету; а кроме того для нас это повод выйти из дома. Из склепа. Из гроба. Из чего угодно. Вот ваша фантазия.
– А на самом деле? – спросил я.
– Мы – это вы и есть, – ответила она. – Мы – это вы, со всеми вашими продрочками и всем, что делает вас людьми. Вашими страхами, одиночеством, смятением… лучше ничего не становится. Но мы холоднее вас. Мертвее. Я скучаю по свету солнца, по еде, по тому, чтобы кого-нибудь коснуться, заботиться о ком-то. Я помню жизнь, помню, как встречалась с людьми как с людьми, а не как с источником пищи или объектом контроля. И я помню, каково это – что-то чувствовать, все равно, что: счастье, грусть, что угодно… – Тут она замолчала.
– Ты плачешь? – спросил я.
– Мы не плачем, – был ответ.
Я же говорил, что врать она мастерица.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});