— Кончай травить, почтенный отец, и брось эти глупости, — сказал незнакомец, таща за собой ошеломленного священника. — Может, это звезды, которые вышибло из твоей пустой башки, когда ты упал. Будь другом, кончай поскорей со всеми этими видениями да сказками, а то время не терпит.
Падре, не говоря больше ни слова, покорно поплелся вслед своему провожатому. Он спускался теперь за незнакомцем по северному склону холма и в скором времени услышал шум прибоя, и вот они уже ступили на более плотный песок побережья. Незнакомец вдруг остановился, и падре увидел совсем рядом приготовленную для них лодку. Повинуясь приказу своего провожатого, падре вступил на корму лодки и, приглядевшись, заметил, что гребцы в лодке какой-то зыбкой бестелесностью неуловимо напоминают его провожатого; сходство это произвело на него еще более удручающее впечатление, когда падре обнаружил, что весла их, опускаясь на воду, не производят никаких звуков. Незнакомец, сев на руль, бесшумно правил, а между тем туман, стлавшийся над морем и смыкавшийся вокруг лодки, словно бы отгородил их глухой стеной от грубых шумов окружающего мира. Они все дальше продвигались в эту сокровенную область, и падре напряженно вслушивался, желая уловить скрежет блоков и скрип снастей, однако ни звука не прорывалось сквозь плотную пелену безмолвия среди теплого дыхания клубящегося тумана. И только одно происшествие нарушило монотонность этого загадочного плавания. Одноглазый гребец, сидевший перед священником, поймав на себе взгляд этого набожного мужа, немедля ответил на него столь страшной улыбкой и подмигнул единственным своим глазом с такой сатанинской многозначительностью, что падре не удержался от благочестивого восклицания, отчего этот морской Коклес[1] завязил весло и повалился навзничь, высоко вскинув ноги и стукнувшись головой о дно лодки. Однако даже это происшествие не нарушило мрачной серьезности остальных членов ужасной команды.
Когда, по наблюдению падре, прошло около десяти минут, над носом их лодки вдруг проступили высокие очертания корабля. Не успел еще предостерегающий крик сорваться с губ священника и сам он не успел еще приготовиться к неизбежному столкновению, как лодка мягко и бесшумно прошла через дощатый корабельный борт, и святой отец обнаружил, что стоит на жилой палубе какого-то судна, напоминавшего старинную каравеллу. И шлюпка и команда ее исчезли. Остался только таинственный провожатый. При свете раскачивавшегося фонаря падре увидел, что он стоит возле висячей матросской койки, на которой, должно быть, и лежал тот умирающий, по чьему вызову падре был доставлен сюда столь таинственным способом. И когда падре, повинуясь знаку своего провожатого, подошел к ложу страдальца, тот с трудом поднял веки, а затем обратился к нему:
— Ты видишь перед собой, преподобный отец, беззащитного смертного, терзаемого не только последними страданиями плоти, но также сломленного и истерзанного жгучими страданиями души. Не имеет значения, когда и как стал я таким, каким ты видишь меня сейчас. Достанет и того, что жизнь моя была нечестивой и грешной и что единственная моя надежда на отпущение грехов в том, чтобы передать тебе тайну, которая очень важна для святой церкви, для ее мощи, богатства и власти над этими берегами. Однако раскрыть эту тайну и заслужить вечное спасение я могу при одном условии. Мне осталось жить всего пять минут. И за это время я должен получить последнее помазание святой церкви.
— А твоя тайна? — спросил святой отец.
— Она будет раскрыта потом, — ответил умирающий. — Начинай же, время мое истекает. Я жду помазания и отпущения грехов.
Падре колебался.
— А не мог бы ты сначала раскрыть свою тайну?
— Это невозможно! — сказал умирающий, и падре показалось, что в глазах его на мгновение сверкнуло торжество. Потом дыхание умирающего стало слабеть, и он нетерпеливо воскликнул: — Дай мне отпущение! Дай!
— Скажи мне хотя бы, с чем связана твоя тайна? — спросил падре вкрадчиво.
— Сначала отпусти мне грехи, — сказал умирающий.
Но падре все еще колебался и все препирался с умирающим, как вдруг прозвонил судовой колокол, незнакомец улыбнулся насмешливой, торжествующей улыбкой, и старинное судно вдруг рассыпалось на куски, канув в морскую бездну, поглотившую сразу и умирающего, и священника, и таинственного незнакомца.
Падре пришел в себя только к полудню и обнаружил, что сам он лежит в небольшой лощинке среди Миссионерских холмов, а его верный мул щиплет скудную траву в нескольких шагах от него. Падре кое-как добрался до дому, однако мудро воздержался от разглашения событий, изложенных выше, и только после того, как на побережье было найдено золото, рассказал он эту правдивую историю, утверждая при этом, будто тайна, которая была столь таинственным образом вырвана у него из рук, заключалась в том, что беглые матросы из экспедиции сэра Фрэнсиса Дрэйка обнаружили здесь золото еще задолго до наших дней.
Примечания
1
Гораций Коклес — полумифический римский герой, кривой на один глаз.