Читать интересную книгу Блудная дочь - Джеффри Арчер

С того момента они стали партнёрами, а профессиональные контакты превратились в крепкую дружбу. Авель сразу понял, как тяжело было техасцу увидеть в поляке равного себе человека. Впервые со времени прибытия в Америку Авель почувствовал себя уверенным в своём будущем. Заодно он узнал, что техасцы — так же горды, как и поляки.

Авель так и не понял, как всё случилось. Если бы Дэвис был чуть откровеннее с ним и рассказал о размерах финансовых неприятностей группы — а у кого не было проблем во время Великой депрессии? — они могли бы что-то предпринять. Но тогда Дэвис Лерой, которому исполнилось шестьдесят два года, получил от банка уведомление о том, что стоимость его отелей уже не покрывает выданный ему кредит в два миллиона долларов и ему придётся обеспечить его дополнительными активами. В ответ на ультиматум банка Дэвис Лерой выбросился из окна президентских апартаментов на двенадцатом этаже.

Авель никогда не забудет, как он стоял на углу Мичиган-авеню в четыре часа утра. Его вызвали, чтобы опознать тело, но он смог узнать Дэвиса только по пиджаку, который был на нём в предыдущий вечер. Полицейский, расследовавший смерть, заметил, что это седьмой случай самоубийства в Чикаго в тот день. Но Авелю было всё равно. Разве мог знать этот полицейский, сколько добра ему сделал Лерой и сколько он сам в ответ на дружбу босса собирался сделать для него в будущем? В наспех составленном завещании Дэвис оставил своему директору остальные семьдесят пять процентов акций группы «Ричмонд», написав Авелю, что акции эти теперь ничего не стоят, но что стопроцентное владение группой даст ему дополнительный шанс в переговорах с банком о новой отсрочке.

Тут Флорентина открыла глаза и заплакала. Авель осторожно подхватил её и сразу пожалел о своём решении, наткнувшись на мокрую и липкую попку. Он быстро снял мокрые пелёнки, вытер и ловко перепеленал ребёнка. Любая акушерка оценила бы такое умение. Флорентина закрыла глазки и опустила сонную головку на плечо отцу.

— Вот же неблагодарное создание, — прошептал он с любовью и поцеловал дочь в щёку.

После похорон Дэвиса Лероя Авель побывал в Бостоне в банке «Каин и Кэббот», который был кредитором его отелей, и умолял одного из директоров не продавать одиннадцать отелей группы. Он попытался убедить банкира, что если его поддержат, то он — со временем — превратит все отели в прибыльные предприятия и вернёт банку долг Дэвиса Лероя. Аккуратный спокойный человек, сидевший за дорогим письменным столом, был непреклонен.

— У меня есть свои обязательства перед клиентами банка, которые доверили нам свои деньги, и я намерен их выполнить, — сказал он в качестве оправдания.

Авель долго не мог забыть унижения, которое ему пришлось пережить, когда он был вынужден говорить «сэр» человеку одних с ним лет, и всё равно остаться ни с чем. У того человека, видимо, вместо души был кассовый аппарат: он не понимал, судьба скольких человек окажется сломанной в результате его решения. Авель уже в сотый раз пообещал себе, что однажды поквитается с Уильямом Каином, проклятым бостонским аристократом.

Авель вернулся в Чикаго, уверенный, что самое худшее в его жизни уже случилось, но обнаружил, что отель «Ричмонд Континентал» сгорел дотла, а полиция подозревает его в поджоге. Оказалось, что это — действительно поджог, но осуществил его Дезмонд Пэйси — из мести. Когда его арестовали, он сразу же признался в преступлении и сказал, что хотел разорить Авеля. И Пэйси бы это удалось, не получи Авель причитающуюся ему страховку…

Неожиданно удача улыбнулась ему, и анонимный доброжелатель, которым, по мнению Авеля, был Дэвид Макстон, владелец самого дорогого в Чикаго отеля «Стивенс», помог ему вырваться из кабалы банка «Каин и Кэббот».

Авель вспомнил, как вновь встретился с Софьей, с которой познакомился на корабле, привёзшем их в Америку. При знакомстве она заставила его ощутить себя таким неумехой, но это ощущение прошло, когда они встретились в Чикаго. Она уже была самостоятельной девушкой и работала официанткой в отеле «Стивенс». Вскоре они поженились…

Переименованная Авелем группа отелей «Барон» не дала прибыли в 1933 году, но убытки составили всего 23 000 долларов.

Когда Пэйси был осуждён за поджог, Авелю оставалось только дождаться, пока страховая компания выплатит ему причитающуюся страховку, чтобы начать новое строительство. В ожидании этого Авель посетил остальные десять отелей группы, увольняя персонал, замеченный в мошенничестве — вроде того, которым занимался Пэйси. Уволенных он заменял людьми из длинных очередей на биржу труда, которые выстроились по всей Америке.

Софье не нравились длительные отлучки мужа с целью контроля отелей на Юге. Но Авель понимал, что, если он хочет выполнить свои обязательства в рамках договора с анонимным благодетелем, то ему не придётся рассиживаться дома, как бы крепко он ни любил свою дочь. Десять лет было дано ему, чтобы вернуть полученный кредит, и при выполнении этого условия он получал право выкупить в свою собственность все акции группы за опцион в сумме три миллиона долларов. Софья каждый вечер умоляла Авеля сбавить обороты, но ничто не могло остановить его на пути скрупулёзного выполнения взятых обязательств.

— Обед готов, — прокричала Софья во весь голос.

Авель притворился, что не услышал, и продолжал смотреть на спящую дочь.

— Ты слышишь меня? Обед готов.

— Что? Нет, дорогая. Извини. Иду! — Авель с неохотой поднялся и присоединился за обедом к жене.

2

Крестины девочки были обставлены так, чтобы каждый надолго запомнил это событие, — кроме самой Флорентины, которая проспала всю церемонию. После службы в церкви гости отправились в отдельный зал отеля «Стивенс». На празднование Авель пригласил более ста гостей. Его ближайший друг Джордж, тоже поляк, с которым они приплыли в Соединённые Штаты, стал кумом, а одна из двоюродных сестёр Софьи — кумой.

Гости наслаждались традиционным польским обедом из десяти блюд, включая пирожки и бигос, а Авель сидел во главе стола и от имени дочери принимал подарки. В их число вошли серебряная погремушка, сберегательные облигации США, экземпляр «Гекльберри Финна» и — самый красивый подарок — кольцо с изумрудом от неизвестного благодетеля и кредитора, переданное через управляющего банка «Континентал Траст» Кертиса Фентона. А Авель подарил своей дочери коричневого плюшевого медведя с красными глазами.

— Он немного похож на Франклина Рузвельта, — сказал Джордж, и это имя навсегда закрепилось за медведем.

Авель возненавидел свои отъезды из Чикаго и расставания с Флорентиной даже на несколько дней — в страхе не увидеть её первый шаг и не услышать её первое слово. Он тщательно следил за режимом дня дочери, не позволял говорить в доме по-польски, чтобы в речи Флорентины не было и тени польского акцента и она могла непринуждённо чувствовать себя в обществе. Авель с нетерпением ждал, когда его дочь скажет первое слово, и надеялся, что им будет слово «папа», а Софья боялась, что первым словом будет какое-нибудь польское и все узнают, что она не говорит со своей дочерью по-английски, когда они остаются одни.

— Моя дочь — американка, — объяснял Авель, — и потому она должна говорить по-английски. Поляки слишком часто общаются на собственном языке, лишая своих детей возможности выбраться когда-нибудь из северо-западной части Чикаго, а окружающие высмеивают их как «глупых поляков».

— Кроме их земляков, которые всё ещё хранят верность Речи Посполитой, — сказала в ответ Софья.

— Какой Речи Посполитой? В каком веке ты живёшь, Софья?

— В двадцатом, — произнесла она решительным тоном.

— Но в мире комиксов и кинофильмов, не так ли?

— Вряд ли такое отношение позволительно человеку, который намерен вернуться в Варшаву в качестве первого посла-поляка.

— Я же просил, Софья, никогда не упоминать об этой моей мечте. Никогда!

Софья, английский язык которой неисправимо хромал, ничего на это не ответила, но позднее признавалась своим родственникам, что продолжает говорить по-польски, когда Авеля нет в доме.

К 1935 году Авель уверился в том, что Америка пережила самые тяжёлые времена и Великая депрессия отошла в прошлое. Поэтому он решил, что настало время построить в Чикаго новый отель «Барон» на месте старого «Ричмонда». Он нанял архитектора и стал проводить в Городе Ветров больше времени, чем в дороге, исполнившись решимости построить самый лучший отель на Среднем Западе.

Чикагский «Барон» был готов к маю 1936 года, и открывал его мэр Чикаго, член Демократической партии Эдвард Келли. На церемонии присутствовали также оба сенатора от Иллинойса, отдавшие должное усилиям Авеля.

— Выглядит на миллион долларов, — оценил Гамильтон Льюис, старший сенатор.[1]