Читать интересную книгу Красный телефон - Юрий Поляков

– Это от кого? – восхитилась Лиза.

– А я думала, ты знаешь, – подобрала губы мать.

– Да я же понятия не имею!

– Может, от твоего журналиста? – с надеждой спросила мать.

– Ну, что ты! Он же бедный и жадный…

Кстати, журналист после устричного бала навсегда исчез из ее жизни, а когда она шутки ради позвонила ему – он испуганно повесил трубку. Зато у него, как передавали общие знакомые, объявилась вдруг новенькая «девятка» и завелись деньги на выпивку. Он даже перестал рыскать по фуршетам и презентациям, а стал угрюмо и одиноко напиваться каждый вечер в ресторане Домжура.

Лиза заглянула в самую большую корзину и увидела длинный конверт – в нем была записка, всего одно предложение:

«А Я ВЕДЬ СОВСЕМ НЕ ТАКОЙ УЖ И СТРАШНЫЙ!»

И тогда она поняла, от кого эти цветы. Чтобы не показать волнение, Лиза принялась с преувеличенным вниманием разглядывать розу – огромную, темно-красную, безвозвратно раскрывшуюся, даже начавшую подвядать.

«Интересно, для розы все шмели одинаковые, или же есть какой-то один, которого она все время ждет и без которого не может жить?» – думала Лиза, перебирая пальцами нежно-мясистые, влажные лепестки, пробираясь все глубже в сердцевину цветка. Ей казалось, что роза невольно и благодарно вздрагивает от ее прикосновений.

– Кто он? – Жалобно спросила мать.

4.

Лиза невольно вздрогнула всем телом, открыла глаза и увидела сначала его усы, нелепо-пышные, с желтоватой кромкой от табака. Потом они встретились взглядами, и муж плотно сомкнул веки, продолжая жесткими пальцами бродить по ее телу, покрытому гусиной кожей. Он был похож на слепца, настырно читающего свою пупырчатую книгу. Лиза вздохнула и запустила пальцы в мужнины волосы, еще мокрые и тщательно начесанные ради сокрытия ранней лысины. Она взлохматила их и острыми посеребренными коготками осторожно впилась в его затылок. Он застонал и спрятал лицо у нее на груди. Красный телефон безмолвствовал.

За две недели до свадьбы (но о ней в ту пору еще и речи не было) «форд» с шофером привычно стоял внизу, под окнами, уже не вызывая старушечьих пересудов и косых взглядов безработных дворовых парней. Лиза задумчиво рылась в шкафу, перед зеркалом прикидывая, как бы из двух своих приличных нарядов, нескольких юбок и блузок, а также трогательных фамильных украшений изобрести что-нибудь новенькое. От него подарки она принимать отказывалась наотрез, хотя денег, которые он платил за один лишь ужин в дорогом ночном клубе, хватило бы на платье, от которого все подружки-учительницы в лицее замертво попадали бы прямо на порогах классных комнат.

Ему эта щепетильность казалась странной, а ей странным казалось то, что он за два месяца их знакомства не сделал ни одной попытки даже подобраться к Лизиному телу. Все ее прежние знакомые, включая журналиста, начинали именно с этого, причем с такой непосредственностью, точно они женские доктора и стесняться их совсем не надо. Кстати, именно поэтому Лиза отказалась от заманчивого предложения пойти секретаршей-переводчицей в солидную фирму с хорошей зарплатой и гарантированными выездами за рубеж. Вице-президент фирмы, совсем еще мальчишка, попытался проверить Лизины деловые качества сразу же после собеседования, прямо на кожаном кабинетном диване, и был очень удивлен, получив по прыщавой физиономии.

Журналист, услышав ее возмущенный рассказ, засмеялся и показал хранившуюся у него в бумажнике забавную вырезку из рекламного раздела «Московского комсомольца»: «Интеллигентная блондинка (27172) с языком ищет место в приличной фирме. Интим не предлагать, а требовать!!!»

В результате, Лиза осталась преподавать английский в лицее – так теперь называлась обычная школа с обвалившимся фасадом и учителями, донашивающими строгие преподавательские костюмчики, купленные еще на закате советской власти. Но даже и здесь обсыпанный перхотью директор, вызвав Лизу как бы по делу к себе в кабинет, все норовил, нервно облизывая губы, положить руку на круглое колено молодой учительницы.

Лиза прикинула к груди шелковую блузку с кружевным воротником и увидела в зеркале мать:

– А ведь ты его не любишь!

– Зато ты отца любила. И что от всего этого осталось?

– Память о счастье…

– Вот именно – вечная память!

– И ты еще осталась…

– Ну а раз я осталась, надо как-то жить. Знаешь, ты была всю жизнь бедной, но счастливой, а я буду несчастной, но богатой. Потом мы сравним, что лучше!

– Только будь осторожной – не заводи детей, пока не убедишься, что с ним можно жить… хоть как-нибудь!

– Пока он не давал мне никакого повода быть осторожной.

– Вот поэтому и будь осторожной!

5.

Муж лежал, уткнувшись лицом в Лизину грудь, всей своей неподвижностью прося ее о помощи, и она повела коготками по его шее, плечам, спине, пояснице, словно дразня покалываниями больного, обессиленного, но еще способного на ярость зверя. Он и в самом деле был нездоров. Вскоре после окончания училища его отправили в Африку – инструктировать в джунглях каких-то дружественных папуасов, мстивших за своего президента, свергнутого и съеденного лет десять назад. Перед ответственными акциями всем инструкторам давали специальные стимуляторы, чтобы не спать по несколько ночей, а еще делали прививки, чтобы не подхватить какую-нибудь тропическую заразу. И они, молодые дурачки, припрятывали таблетки да ампулы, а потом, на отдыхе, в подмосковном военном санатории, хвастались побочным эффектом – неутомимой мужской состоятельностью – перед медсестричками и случайными потаскушками. После тридцати это обернулось приступами черной тоски и совершенной плотской никчемности. Но зато он никогда не простужался и понятия не имел, что такое грипп.

Честно говоря, Лизу эти приступы не очень-то и тревожили. От нескольких досвадебных поцелуев у нее осталось только равнодушие да кисловатый табачный привкус на губах. Неприязнь появилась позже, и она хорошо помнила, в какой именно момент это произошло.

Свадьбы, собственно говоря, у них не было. После мендельсоновского марша, пропиликанного раскормленными грибоедовскими скрипачами, и нескольких обязательных бокалов шампанского он поручил своему угрюмому компаньону, единственному участнику церемонии со стороны жениха, развезти погрустневшую Лизину мать и удивленных подруг-учительниц по домам. А сами молодожены отправились в аэропорт, сели на самолет, перенеслись в Амстердам и поднялись на борт теплохода «Астра», отплывавшего в круиз вокруг Европы. У них была огромная каюта-люкс с гостиной, кабинетом и спальней, где стояла широкая привинченная к полу кровать. Впервые за все время их знакомства он, теперь вот вдруг ставший ее мужем, был без радиотелефонов – без черного и даже без красного.

Теплоход тихо отстал от причала. Пока они ужинали в еле заметно покачивающемся ресторане, огни города канули в черную воду – и только непотопляемая лунная дорожка, извиваясь и дробясь, стелилась за кормой. Потом муж плескался в ванне, а Лиза лежала под душистой простынью и без особого трепета ждала его выхода, пытаясь из своего небольшого женского опыта сопрячь для первой брачной ночи что-нибудь сдержанно-нежное, как еще совсем недавно из нескольких старых нарядов она старалась составить нечто новенькое для вечера в клубе. Нельзя сказать, что она в те минуты не испытывала к мужу никакого влечения, но это был не порыв, а некое подневольное любопытство.

Он вошел – от его влажного разогретого тела поднимался легкий парок – и Лиза, впервые увидев эту клочковатую черную поросль дурно остриженного ризеншнауцера, сразу же почувствовала внутри себя, в том месте, где обычно теплится нежность, ноющую неприязнь к мужу. А его неестественно вздыбленная плоть (он, как потом выяснилось, сделал себе специальный укол) вызвала у нее только ужас. Первая ночь превратилась в мучительство, как, впрочем, и все последующие ночи вокруг Европы. Утром, умываясь, она неизменно находила в пластмассовом ведерке аккуратно завернутые в туалетную бумагу пустую, надломленную ампулу и одноразовый шприц.

– Ты болен? – Спросила Лиза, когда он, отмучив в очередной раз ее и себя, курил в постели.

– Если усталость это болезнь, то – да, болен, – ответил он обычным монотонным голосом.

– Может быть, пока ты не поправишься, нам надо быть осторожными?

– Не волнуйся. Детей у нас не будет…

– Ты совсем не можешь без этих ампул?

– Я не могу без тебя…

Когда они вернулись из свадебного путешествия, муж с головой ушел в бизнес, а она, уволясь из лицея, стала вести жизнь изнеженного домашнего животного, которого иногда выводят погулять в дорогие магазины и рестораны. Лиза, ненавидя себя, смотрела по телевизору все знойные сериалы, а потом по телефону они с матерью обсуждали какое-нибудь новое сумасбродство доньи Хуаниты или очередную выходку Мэнсона – только бы не говорить о другом, о главном. Иногда в гости к молодоженам захаживали компаньон мужа, молчаливый, урковатый парень, и его жена, вертлявая особа с мозгами, умещающимися на кончике языка.