– То есть вы хотите сказать, деньги вам не нужны?
Попрошайка смущенно почесал заросший щетиной острый подбородок.
– Ну, ежели мелочь какую подкинешь, так я не откажусь, – признался он.
– Все ясно, – саркастически усмехнулся Сычев.
Разговор о печалях был всего лишь вступлением, артистической преамбулой перед тем, как начать клянчить деньги, как и полагается профессиональному нищему. Ох, лучше бы он сразу перешел к делу. Конечно, и в этом случае денег от Сычева он бы не получил, но тогда у Александра Викторовича хотя бы вера в добропорядочность московских нищих сохранилась.
– Не, ты меня не понял! – Попрошайка и не думал оставлять Александра Викторовича в покое – бежал следом и пытался за рукав ухватить. – Ежели не хочешь, так денег можешь не давать! Но только расскажи мне о своих печалях!
– Я похож на человека, изнуренного печалью? – усмехнулся Сычев.
– Нет. Поэтому я к тебе и подошел.
Заявление попрошайки было лишено какой-либо логики, что заставило Александра Викторовича вновь взглянуть на него с интересом.
– Ты выглядишь молодцом, – улыбнулся Сычеву нищий. – Сразу видно, ни с кем своими печалями не делишься, все в себе держишь.
Александр Викторович хмыкнул – слова оборванца были не лишены смысла. Надо же, знаток человеческих душ из подворотни.
– А с чего вы решили, что вам я о своих печалях расскажу? – Вопрос был задан не просто так – Сычеву на самом деле вдруг стало интересно, что ответит на него попрошайка.
– Так что ж, – усмехнулся нищий. – Ты меня не знаешь, я тебя тоже – встретились да разбежались. Вроде как и не было ничего. А на душе легче станет.
Ох, ну и философ!
– Вам-то это зачем?
– Ну… – Попрошайка замялся, как будто не знал, что ответить. – Работа у меня вроде как такая.
– Что за работа?
– Людские печали собирать, – ответил нищий, глядя при этом куда-то в сторону.
– Ну, нет, – усмехнулся Сычев. – Со мной у тебя этот номер не пройдет. – Незаметно для себя он перешел в общении с нищим на «ты», звучащее снисходительно и немного покровительственно.
– Чего? – вполне искренне удивился попрошайка.
– Я, значит, исповедуюсь тебе, после чего делаю скромный взнос на развитие дела. Что, угадал?
– Нет, – покачал головой оборванец.
– Что же ты хочешь?
– Услышать о твоих печалях.
– Отвяжись, а? – с тоской посмотрел на нищего Сычев. – Такой день хороший… Жарко только… А тут ты. – Александр Викторович удрученно вздохнул. – Как будто вокруг других людей нет. Видишь же, несговорчивый я.
– А ежели я тебе всю правду расскажу? – прищурился нищий.
Не хитро, нет! Скорее оценивающе. Попрошайка смотрел на Александра Викторовича так, словно хотел понять, поймет ли Сычев то, что он собирался ему поведать.
– О чем? – спросил Александр Викторович.
Он уже почти бежал по дорожке бульвара – нужно только поскорее добраться до офиса, а там уж охрана остановит навязчивого попрошайку.
– О том, на что мне чужие печали, – ответил на вопрос Сычева нищий.
Александр Викторович промолчал – пустой был разговор. Солнечное настроение, с которым Сычев вышел из метро, улетучилось, как не бывало. А это значило, что теперь Александру Викторовичу придется минут сорок приводить в порядок мысли и чувства – как минимум три чашки кофе потребуется, прежде чем он сможет включиться в работу. Вот именно после таких встреч начинаешь понимать, почему люди предпочитают ездить на машинах.
– Слушай. – Попрошайка изловчился-таки и поймал Сычева за рукав. – Ты про Вечного Жида слыхал?
Александр Викторович дернул рукой, пытаясь вырваться, но пальцы оборванца, точно крючья, вцепились в ткань.
– При чем тут Вечный Жид? – Недовольно глянул он на нищего.
– Так это ж он меня научил печали собирать!
Александр Викторович чувствовал, как в душе у него поднимается волна раздражения, готовая все смести на своем пути. Он и не помнил даже, когда в последний раз испытывал что-то подобное, а потому и не мог понять, нравится ему это или нет.
– Слушай, слушай! – дважды дернул Сычева за рукав оборванец, тащившийся следом, точно буй. – Ты ведь ничего не знаешь. Там ведь все не так на самом деле было!
Сычеву стало ясно, что к нему пристал сумасшедший. Как-то от него надо было избавиться. Но как? Александр Викторович озирался по сторонам в надежде увидеть либо милиционера либо прохожего, к которому можно было бы обратиться за помощью. Но, как назло, мимо только старушки с авоськами семенили да детвора неразумная бегала. Решившись на отчаянный шаг, Александр Викторович сунул руку во внутренний карман пиджака, собираясь достать бумажник.
Попрошайка верно истолковал жест Сычева. Но вместо того, чтобы обрадоваться, всем своим тщедушным телом повис у него на локте, не давая рукой двинуть.
– Да не нужны мне твои деньги, понимаешь? – закричал он едва ли не со злобой. – Мне печали твои нужны!
Александр Викторович остановился, провел ладонью по взмокшему лбу и, запрокинув голову, посмотрел на ослепительно голубое, раскаленное солнцем небо.
– Понимаешь, – талдычил свое повисший на локте нищий, – Агасфер, он ведь не проклят был за то, что Христа со своего порога прогнал. Нет, он, наоборот, ему отдохнуть предложил и чашку воды подал. А потом сказал: «Поделись со мной своей печалью, Назаретянин». И Христос начал рассказывать. Говорил он недолго, минут пятнадцать. Потом поднялся, взвалил на спину свой крест и дальше пошел. А сосудом его печали стал Агасфер. И столько печали поведал Иисус Агасферу, что понял тот: нельзя ему более оставаться дома, а следует идти по свету, чтобы продолжить собирать людские печали – те, что Назаретянин взять не успел.
– Ну что ты несешь? – с тоской произнес Александр Викторович и вновь предпринял попытку освободиться.
– Нет, нет, ты дослушай, – не отпустил его нищий. – Не проклятие, а печаль делает человека бессмертным. Поэтому и стал Агасфер Вечным Жидом, обреченным до скончания веков скитаться по белу свету и выспрашивать у людей печали.
– А ты-то здесь при чем? – устало спросил Сычев. – Ты ведь, надеюсь, не Агасфер?
– Не, – мотнул головой оборванец. – Я с Агасфером в 1802-м под Рязанью встретился.
– Ага, – энергично кивнул Александр Викторович. – И сколько же тебе сейчас лет?
– Про то не ведаю, – безразлично усмехнулся нищий. – Не считаю я своих годков. Потому что, покуда в мире есть печаль, смерть мне не грозит.
– Все? – посмотрел на попрошайку Александр Викторович.
– А твоя история? – удивленно воззрился на него тот. – Ты же обещал мне о своих печалях рассказать!
– Ничего я тебе не обещал! – Сычев изо всех сил дернул рукой, в которую, точно клещ, впиявился оборванец.
Нищий мотнулся из стороны в сторону, едва устоял на ногах, но хватку грязных пальцев не ослабил.
– А как же…
Сычев понял, что уладить дело миром уже не удастся. Тем более что ему оставалось только дорогу перейти, а там – офис родной и охранники у дверей. Вот пусть охранники с этим нищим и разбираются. А уж куда они его решат определить – в милицию или в психушку, – Александру Викторовичу было все равно.
– Поделись со мной своей печалью, – снова жалобно заскулил оборванец.
Волоча за собой попрошайку, Сычев ринулся через дорогу.
Он не увидел мчавшуюся прямо на него машину, не услышал взвизгнувшие тормоза, не почувствовал боли от удара. Просто мир внезапно перевернулся вверх тормашками. На секунду Александр Викторович увидел прямо над собой небо, похожее на обрывок голубого шелка, а затем провалился во тьму. В небытие.
* * *
Когда Сычев пришел в себя, он не сразу вспомнил, что произошло. Он не знал, где находится, поэтому боялся открывать глаза. Прошло какое-то время. Александр Викторович был не в состоянии хотя бы примерно определить, как долго он лежал с закрытыми глазами. Быть может, он снова потерял сознание? Если так, то в чувства его привели голоса. Два голоса, звучавшие так тихо, что Сычев не все слова мог разобрать.
– …травмы, несовместимые с жизнью…
– …перелом основания… в поясничном отделе…
– …может быть, день-другой еще…
– …а толку что? Все равно ведь не вытянем…
Слушая голоса, Александр Викторович вспоминал, что произошло. Сначала к нему привязался сумасшедший нищий, уверявший, что он друг Агасфера. А потом… Потом его сбила машина… Выходит, речь идет о нем?
Только сейчас Сычев вдруг с ужасом понял, что не чувствует своего тела. Что это, последствия анестезии или паралич?
Голоса стихли, растворившись в пустоте. И только тогда Сычев рискнул открыть глаза. Сначала он увидел только мутный сероватый свет. Сообразив, что это слезы набежали на глаза, Александр Викторович несколько раз энергично сморгнул. Теперь он мог видеть больничную палату со стенами, выложенными белым кафелем, и одним большим окном, нижняя половина которого была замазана белой краской. Краем глаза Александр Викторович увидел стеллажи с многочисленными приборами, к которым он был подключен.