— Ни черта не понять…
Бутягин попытался улыбнуться:
— Из тебя трудно сделать химика, Антон. Это химические формулы. И как раз касаются интересующего меня вопроса. Вот данные тончайшего анализа химических удобрений… Вот процентный состав удобрителя «Нитрцфоска-9»… Но эта книжка не моя… Я не имею прав проникать в чужие тайны, — глухо сказал Бутягин. — Я знаю, чья эта книжка… Рядом со мной в кабине сидел иностранец. Он часто подносил книжку к правому глазу. Левый у него кривой. Я его прозвал «иностранный господин с утиным носом». Поищите его, он где-нибудь здесь на аэродроме.
Лебедев равнодушно посмотрел на небо, как будто на-глаз определял высоту летящего самолета, и откашлялся:
— Андрейко… клади на мою ладонь эту книжку! — Широкая ладонь была подставлена к груди Андрейко. Книжка легла на ладонь.
— Есть, товарищ Лебедев.
Книжка была запрятана в карман лебедевской тужурки. Лебедев с неба перевел взор на землю и, улыбнувшись, посмотрел на аэродромные ворота, через которые выкатывался на шоссе последний автомобиль с прибывшими пассажирами.
— «Утиный нос» давно автомобиль увез. Его физиономия мною замечена. Книжку он свою получит! Ручаюсь вам, товарищи.
Лебедев взял Бутягина под руку:
— А теперь — айда!
II. Очередное затруднение
— Алло! Это ты, Антон? Говорю я, Бутягин. Постарайся приехать ко мне через час. Адрес ты знаешь. Есть потребность в личном свидании с тобой. У меня к тебе просьба. К ней присоединяется и Иван Васильевич. Не знаешь, кто? Да Груздев, инженер, с которым я познакомил тебя на прошлой неделе… Так приедешь? Ладно! До свидания! Ждем…
Бутягин положил телефонную трубку, вытянулся в кресле и сказал сидевшему на диване Груздеву:
— Через час он будет здесь… Ну, продолжим нашу беседу… По вашей инженерной части у нас как будто все в порядке. Вот на этом листе бумаги я вижу ваши расчеты. Думаю, что конструкция машины будет вне конкуренции. Но вот со стороны химической я, должен вам сознаться, стою не то что в тупике, а скорее — на распутьи. Передо мною два химических пути. Для нашей машины необходимо, в удобрительной ее части, использовать вещество наибольшей силы, так сказать — удобрительный концентрат, и в то же время такое, чтоб оно было дешево. За последние годы у нас в СССР открыто чрезвычайно много новых природных богатств, и удобрительным сырьем мы обеспечены в полной мере. Машина наша с этой стороны не будет испытывать нужды. В своем докладе я укажу, что для нас чрезвычайно важны Соликамские калийные месторождения, равно как и залежи фосфоритов, найденные в Карелии. Залежи серы в Караимской пустыне позволят нам использовать серные соединения для некоторых специальных целей, о которых я вам говорил. Но в маленьком химическом открытии, которое я сделал, получается вот что. Вы, инженер, в химии понимаете, — поэтому не буду распространяться. Одно из веществ, по-моему, должно сыграть роль катализатора[1] при добывании азота из воздуха. Азот для удобрительной работы нашей машины необходим…
— Ты разглагольствуешь, как оратор на площади, — раздался голос, и в окно просунулась голова Лебедева. — Здравствуйте, товарищи! Бутягинский голос слышен у трамвайной остановки. Я даже не стал и звонить у крыльца, а шел, как по веревочке, прямо к этому окну. Ты кричишь на всю улицу о какой-то невероятной машине.
— Ну, влезай! — встал и протянул Лебедеву руки Бутягин.
Лебедев легко перепрыгнул через подоконник и очутился в кабинете.
— Серьезно, друзья мои. Конечно, насчет трамвайной остановки я приврал. Но все-таки, ставлю вас в известность, факт таков: подошел я к твоей одинокой хижине, Бутягин, и спугнул из-под окна какого-то подозрительного гражданина. Если он не подслушивал ваших разговоров, то я бы очень удивился. Во всяком случае, он шмыгнул в кусты. Я занял его позицию, прислушался, а вы говорите о машине, и будто не совсем обычной. Разрешите заметить… оба вы не дети, а научные деятели… В науке порой нужны секреты…
— Вы, Лебедев, делаете нам выговор, что мы оставили окно открытым? — сказал, приподнявшись с дивана, Груздев и пожал руку Лебедеву. — Но воздух-то какой замечательный! Из парка несет распускающейся липой…
— Мы не хотели задыхаться в собственных испарениях, Антон, — сказал Бутягин. — Здравствуй, краса и гордость советской авиации. Садись и не ворчи. Можешь курить. Окно тогда тем более должно быть оставлено открытым.
— Тогда я сяду здесь… Займу наблюдательный пункт…
Лебедев сел на подоконник и закурил папироску.
— Ты меня не насчет машины звал? — спросил он Бутягина.
— Насчет машины, Антон. Видишь ли, в чем дело… Вкратце — вот основная мысль. Если злаки, например пшеницу и рис, сажать, как сажают у нас некоторые овощи, то есть сначала сажать семена в узких грядках, а потом взошедшие ростки, как рассаду, пересаживать на поле, соблюдая известные расстояния между ними, то есть, другими словами, применять к этому огородническую культуру, то требуется чортова уйма чрезвычайно большого труда. Попробуй руками каждый пшеничный росток сажать в поле.
— С ума можно сойти, — заметил Лебедев, пуская колечки дыма, которые уплывали в темнеющую синь майского вечера.
— Но эта каторжная культура еще существует, хотя восемь лет тому назад германский техник Блас и изобрел машину, которая механизирует операцию пересадки ростков, облегчает и удешевляет ее. Теперь уже не требуется той массы труда, которую в Китае употребляют при ручном способе. Машина Бласа вдесятеро ускорила работу. Раньше, да и теперь еще в глухих углах нашего Союза крестьянин при ручном сеянии разбрасывает на один м2 от 360 до 750 семян ржи. Сеялка разбрасывает на один м2 от 240 до 690 семян. Первая модель машины Бласа сажала на один м2 10 ростков ржи. Заметь себе, десять ростков! Но эти 10 давали урожай в 3 и 5 раз больший, нежели 750 семян при обычном способе. Его машина пропускала в минуту около 100 ростков, то есть она в минуту засевала 10 м2. Ну, мы, с нашими скромными советскими средствами, шесть лет тому назад усовершенствовали эту машину. Наша академическая машина пропускает до 10 000 ростков в час. Она прорезывает борозды, сама сажает ростки в землю, притоптывает промежутки, поливает и удобряет. Теперь мы пошли дальше. С инженером Груздевым мы придумали вот что…
— Извините, пожалуйста, — раздался голос у двери. Все обернулись на голос. В дверях стоял человек, в котором Лебедев и Бутягин узнали «Утиный нос».
— Еще раз простите. Дверь была не заперта, и я вошел.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});