Но мнение о стоножках меняется, и через одно или два поколения они не будут вызывать страха даже у малышей. И здесь во многом результат был заложен действиями Жерга Хазеля.
У нас есть веские основания считать, что вначале Хазеля не волновали функции представителя Правительства, посла Земли на Уране. Доверенная ему и подтвержденная текстом Конституции вновь открытых земель высшая ответственность казалась ему при перечитывании документа чисто литературным излишеством. В единственном городе Урана и в научных экспедициях могли совершаться любые убийства, изнасилования или мошенничества, и он либо не узнал бы о них, либо не смог бы действовать. От возможных подопечных его отделяли горы замерзшего газа, аммиачные моря и трещины. В те времена не было транспортного средства, могущего связать две точки планеты — гусеничные вездеходы не имели достаточной автономии, а самолеты были бы унесены ветром, если еще раньше их не разъела бы коррозия. Стены станции выдерживали натиск атмосферы только потому, что их покрыли толстым слоем керамики. Единственной возможностью попасть в какую-то точку Урана было прилететь из космоса на звездолете, а последнему как можно быстрее стартовать обратно в космос.
И все же время от времени Хазель вспоминал о своем представительстве, затем стал его обдумывать, а в конце концов счел главнейшей своей функцией. Мы знаем, что это его волновало, что он даже вырвал страницу с текстом Конституции из Сборника Инструкций и приколол ее к стене над столом, и знаем, что изредка он поднимал голову, чтобы взглянуть на нее, прочесть строку или две, стиль его отчетов говорит именно об этом. Текст Конституции изложен словами, но соткан из великих идей; она была написана людьми, мечтавшими о тех временах, когда человек станет неоспоримым хозяином Солнечной системы. И мы знаем, что эти идеи постепенно проникли в душу Хазеля. Он был, повторял он себе, звеном общей цепи, и это записано в Конституции. Занятый наблюдениями и расчетами, Хазель чувствовал, как в нем разгорается гражданское чувство. Он никогда не говорил об этом, но ему случалось писать о своих мыслях особо возвышенным слогом, характерным для той эпохи величия и иллюзий. Он не был неграмотным человеком. Он знал не менее трех языков и пересказывал своих Джойсов и Фолкнеров почти наизусть. Кстати, недурно попытаться развеять легенду, по которой древние исследователи были едва грамотными чурбанами, а первые пилоты — техниками, знающими только свою работу.
“Я — духовный отец будущей нации, уже беременной надеждами и разрушительными тенденциями, — писал он, — но я не знаю, ни какой она будет, ни какой я сумею сделать ее. В пространстве и времени сейчас осуществляются странные замыслы, но ни вы, ни я никогда не узнаем истинных их причин”.
Он осознавал свой долг и был готов явить миру пример его безусловного выполнения. Это могло так и остаться благим намерением, но Жерг Хазель кое о чем узнал, и это привело к внутреннему взрыву. Он узнал про это случайно, и то, что он писал о “странных замыслах, которые осуществляются в пространстве”, вполне применимо к нему самому и к его истории. Ибо без удивительных совпадений он никогда не совершил бы того, что совершил.
Он услышал новость по радио. У дежурных станций, рассеянных в пространстве, много свободного времени, а потому они ловят далекие голоса. Так завязываются странные дружеские связи между людьми, которым наверняка никогда не придется увидеться, но известны малейшие интонации приятельских голосов.
Далекий друг Хазеля рассказал ему новость, услышанную от кого-то другого. Два месяца назад из тропических лесов Венеры стартовал корабль, набитый рабами и направлявшийся на Уран, чтобы выждать некоторое время и улететь в нужном направлении. Экипаж корабля не хотел болтаться в космосе и тратить горючее, а предпочитал пересидеть на планете, путешествуя вместе с ней и ожидая подходящего момента. Четыре месяца Уран должен был нести на себе корабль пиратов с грузом рабов.
Нам неизвестно, в каких именно терминах Жерг Хазель узнал о событии. Нам известно, что он записал о своей реакции. “Я сохранил спокойствие, но меня словно охватил сильный холод. Я вдруг увидел неизбежные последствия этого отвратительного акта. Мне показалось, что планета моя будет загажена. Я не знал, какое решение принять, и несколько дней пребывал в полной прострации, механически отвечал по радио, передавал требуемые сведения, не в силах постичь, что Уран станет пристанищем бандитов”.
Однако событие не было абсолютно новым. Такой экономичный метод путешествия часто использовался именно незаконными экспедициями, видевшими в этом дополнительную предосторожность. В частности, в эту эпоху имели распространение как раз конвои с рабами. Но речь не шла о рабах-мужчинах, а тем более женщинах. Речь шла о высших животных из венерианских джунглей, обладавших удивительной способностью к обучению и невероятной выносливостью, но не обладавших истинно человеческими качествами.
В те времена рабство было логическим ответом на экономические условия. В глубинах планет спали несметные сокровища — редкие металлы, сверкающие камни, произрастали растения с новыми свойствами, но людей в Солнечной системе не хватало, а стоимость перевозки и создания условий жизни для человека была исключительно высока. Кроме того, люди часто не могли работать в крайне тяжелых условиях. Венерианские рабы покупались дешево, почти ничего не стоили в содержании, жили в трюмах ракет, легко выносили жару и мороз, умели создавать в организме запасы кислорода на долгие часы, а то и целые сутки, могли работать почти на любой планете без особого оборудования.
Торговля рабами и вывоз их были запрещены законом так называемых Двух Миров в 2447 году, но долгое время закон бездействовал. Пространство слишком обширно, чтобы поставить полицейского на каждом пересечении орбит. И еще почти целый век корабли бороздили пустоту с грузом несчастных венерианцев.
Даже в 2498 году Жергу Хазелю было известно, что торговля рабами является печальной реальностью. Он также знал, что предупреждать Правительство Земли бесполезно. Оно ничего бы не сделало — либо не хотело, либо не могло. Хазель был хозяином на Уране и представителем Правительства. Он мог обратиться только к самому себе.
Его не очень беспокоили сами рабы. В нем было сильно древнее презрение человека к любым существам, отличным от людей. Вероятно, мало интересовала его и возможность наказания пиратов.
Думаю, его заставила действовать и не мысль, что его обвинят в неисполнении закона, ибо от него никто не мог потребовать, чтобы он пересек тысячи километров болот, пустынь и океанов, сразился с десятками бурь и ураганов, перевалил через три горные цепи, иссеченные глубокими трещинами. В то время все понимали, что такое невозможно. Я склонен думать, что он просто-напросто настолько усвоил текст Конституции, что считал ее Правом и Справедливостью, а ее нарушение — личным оскорблением ему, и предпочитал погибнуть, чем увидеть крах идей, посеянных несколько столетий назад забытыми новаторами. Тысячелетием раньше это чувство называлось бы благородством души, но Хазель скорее всего этих слов не знал.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});