— Большие пушки?
— Прямо таки огромные!
— Тогда, раз они так воинственны, поставим «Дни Турбиных»!
— Гражданская война, — оскалился Вязов. — Несомненно, лучшая демонстрация нашей сплоченности и военной мощи.
— Прекрасно!
— Это был сарказм, Саша.
— О. Вот как. Тогда мы можем дать «Женитьбу». Это вполне милая нейтральная история.
— Да-да. Нерешительность, подверженность стороннему влиянию, инертность, трусость.
— Я уже понял, — сник киборг. — Может быть, тогда покажем что-нибудь современное?
— Давайте сразу дадим Горького «На дне», чтоб не мучиться, — кисло улыбнулся Дмитрий, — Полагаю, после такой демонстрации духовного упадка, нас обстреляют даже без предупреждения. И мы не проснемся знаменитыми.
Некоторое время молча пили чай. Причем киборг Саша выглядел самым печальным. Наконец, Станислав Станиславович шумно высморкался в салфетку и поинтересовался:
— А почему, собственно, именно мы — люди — должны подстраиваться под вкусы этих… ну… представителей?
— Вы имеете в виду наших торговых партнеров и военных союзников? — холодно уточнил Вязов.
— Пусть так, — согласился мэтр. — Но ведь люди, если, конечно верить прессе, играют в галактике далеко не последнюю роль.
— У нас хорошая огневая мощь, — согласился атташе по культуре. — А также обширные запасы алюминия, сои и военного опыта. Кстати, именно поэтому ваши артисты будут выступать в штанах.
Великий режиссер подавился последним глотком чая и закашлялся. Киборг Саша принялся осторожно хлопать шефа по спине, одаривая Вязова максимально укоризненным взглядом, который только мог изобразить на своем жестком лице.
— Принеси мои желудочные, Сашенька, — пробасил Станислав Станиславович.
Робот мгновенно умчался.
— Скажите, — прервал неловкую паузу Вязов, — А ваш киборг Саша, он что, тоже актер?
Румяный режиссер хмыкнул в кулак и резко ожил:
— Наш Александр — уникум. Настоящая театральная косточка. Прекрасный администратор, гример, декоратор, костюмер. Конечно, когда иной раз актеришка приболеет, или запьет… — режиссер поймал удивленный взгляд Дмитрия и пустился в пояснения: — Без этого никак. Запивают, запивают, мои негодяи ненаглядные. Так вот, Сашенька всегда подменить готов, и манеру, и позу, и интонацию весьма замечательно копирует — из-за того и с полом своим не определился. Ох! Сколько он у меня спектаклей вытягивал. И думать не знаю, что бы я без него делал!
Вязов кивнул и подлил маэстро чаю:
— Повезло вам с ассистентом.
— Конечно! — вновь загудел толстяк, приятно порозовел и подтянул поближе к себе тарелочку с зефиром в шоколаде. — И что вы там говорили насчет штанов?
— Штанов?
— Вы изволили намекнуть, голубчик, будто лишь наша огневая мощь сохранила моим актерам брюки?
— Ах, да! — Дмитрий недобро усмехнулся. — На самом деле, проблема заключается в хгъйорнах. Они держат под контролем более семидесяти пяти процентов запаса кислорода и воды в галактике, поэтому их культурные традиции имеют большое влияние.
— И какое отношение это имеет к штанам?
— Непосредственное. В обычаях хгъйорнов демонстрировать свои половые органы и развитые молочные железы, украшая их всевозможной бижутерией. Это, кстати, довольно распространенная и естественная традиция среди носителей разума. Сокрытие же таковых органов считается признанием ущербности или болезни. Полагаю, теперь вы понимаете, на какие жертвы мы пошли, чтобы привить нашим компаньонам привычку к нижнему белью, вместо того, чтобы самим избавляться от трусов.
Режиссер не ответил и лишь сильнее увлекся зефиром. Вбежавший немедленно за этим театральный киборг немедленно отобрал у шефа сладости и принялся пичкать его пилюлями. Режиссер шумно капризничал, но глотал.
— И что? — спросил он, закончив с таблетками и вернувшись к шоколаду.
— Мы пошли на уступки. Хгъйорны пошли на уступки. Даже Обсидианцы пошли на уступки. Всего несколько лет переговоров и хартия «Ста миров» пришла к некоторому компромиссу. По крайней мере, вооруженных столкновений по недоразумению — пока удается избегать. Однако, если вам вдруг вздумается показать «Макбета», прольется кровь и другие сходные по составу жидкости. Причем далеко не на сцене.
— Символично, — заметил режиссер. — Красивая постановка вырисовывается. Я оценил.
— Рад, что вы поняли.
— А на какие уступки пошли именно мы? Ну, там, скакать на одной ноге во время торжественных приемов, или ходить на голове?
— О! Хорошо, что напомнили! — Дмитрий угостил режиссера легкой улыбкой: — В основном очки. Большинство культур, с которыми мы вынуждены иметь дело, полагают неприличным открытый взгляд, как проявление крайнего бесстыдства, или опять же вызов. Вот, я приготовил для вас.
На поднос рядом с чайником Дмитрий положил пару огромных темных очков. Станислав Станиславович оглядел подарок с глубочайшим презрением. Киборг Саша напротив, понимающе закивал головой:
— Разумеется, маэстро! — защебетал он. — Это можно понять. Еще древние говорили, будто глаза — суть зеркала души. Логично предположить, что существа, культурное развитие которых шло по…
— Я понял, Саша! — рявкнул режиссер, и киборг сделал вид, что смутился. — Так что же? Моим актерам придется играть в этих жутких очках? В этих консервных банках!?
— Зато в штанах… — заметил Вязов, и добавил: — А также без вуалей, с возможностью не носить перчатки, не быть кастрированы, в одежде любых цветов, кроме фиолетового и василькового, не босиком, не будучи бритыми наголо, не будучи лишенными век, и… — пресс-атташе выдохнул: — с пятью пальцами на руках. И это лишь малый печень, скажем так, легко наблюдаемых уступок и корректировок который был выработан. Нам просто чертовски повезло, Станислав Станиславович.
— В чем же? — спросил с набитым ртом режиссер.
— Пресса не врет. Мы, действительно, теперь весьма влиятельны в галактике, чему немало способствую наши в первую очередь военные достижения. К нашему мнению вынужденно прислушиваются, и именно наши традиции и культурные, — последнее слово Вязов произнес, словно выплюнул, и повторил: — культурные обычаи были навязаны большинству представителей хартии «ста миров». Что не отменяет моей обязанности учитывать на этом трижды проклятом фестивале! вкусы и обычаи множества весьма разных и чрезвычайно вздорных… Скажем так, временных союзников. А учитывая, что ничто столь не постоянно, чем временное, я стараюсь не давать даже повода возмутиться или «неправильно понять».
Станислав Станиславович погрузился в сложное состояние. С одной стороны он горячо переживал за грядущее представление, и всячески готов был костьми лечь за театральное дело, которому посвятил не только лучшие, но и прочие годы своей жизни. С другой стороны, его мозг обильно вырабатывал эндорфины, чему способствовало поглощение сладкой выпечки. Таким образом великий театральный гений балансировал теперь на грани душевного возмущения и безудержного счастья чревоугодия.
Находившийся тут же робот Саша, который обычно предотвращал неумеренное потребление вредной пищи своим шефом, в присутствии атташе лишь жалобно сверкал глазами.
— Так, что же нам делать?
— Ну, — Вязов медленно соединил пальцы перед собой, — Пожалуй, вам следует поставить пресное умеренно талантливое представление ни о чем.
Режиссер внезапно закипел:
— Умеренно талантливо! — загрохотал он. — На что это вы намекаете, голубчик? Запомните, молодой человек, Станислав Рогов не терпит умеренности! Если мои актеры не играют гениально, значит, они не играют вовсе!
— Да, я об этом думал, — сухо заметил Вязов. — Однако, дело заключается в том, что слишком талантливую игру актеров наши союзники могут счесть за способность к изощренному вранью. Многие из делегатов — менталы и эмпаты, то есть неплохо считывают настроения, текущие переживания и даже мысли. Не хотелось бы вводить их в заблуждение относительно нашей искренности.
— Вы издеваетесь?
— Нисколько.
— Вы требуете, чтобы мои гениальные актеры нарочно играли плохо? Да это же черт знает что! Прима! Моя прима! Сама Амалия Кротова… Блевала! Всю дорогу, чтобы усладить своим талантом…
— Я помню, — кивнул Вязов, — Но, полагаю, что вашим актерам хватит таланта, чтобы гениально сыграть актеров, которые во благо отечества играют плохо. Разве не так?
— Но!
— Попробуйте мармелад, — предложил Вязов, — Это вас успокоит.
Яростный рык режиссера постепенно сменился его аппетитным чавканьем.
Киборг Саша смотрел на Вязова с сочувствием. Тот, поймав взгляд робота, слегка пожал плечами и вопросительно поднял брови.
— Постановка ни о чем… — тихо повторил робот-Саша, — Возможно, нам стоит поставить детский спектакль? Утренник или легкую сказку.