Вроде и возраст не настолько почтенный, а здоровье не к чёрту.
События пятого-седьмого года очень сильно сказались на его душевном состоянии. Поражение революции, царский террор, спад рабочего движения – надо иметь железные нервы, чтобы спокойно принимать подобную ситуацию. Нервные потрясения стали причиной постоянных головных болей. Плохие новости настолько выводили его из себя, что он мог нагрубить любому, даже женщине. Хорошие, наоборот, приводили его в эйфорию, получив заряд бодрости, он смеялся, много шутил, по сто раз на день, повторяя своё любимое словечко «батенька». Последние недели в Женеве были очень непростыми для него. Швейцарская полиция потихоньку выдавливала из страны русскую политическую эмиграцию. У Владимира в очередной раз потребовали какие-то пустяшные документы. Он похудел, депрессивные мысли посещали его всё чаще и чаще. По любому пустяку, он мог закатить скандал. С горечью замечая, как родственники и товарищи стараются не трогать его по возможности. Чтобы взбодриться, он стал частым гостем кафе и ресторанов, принимая выпивку за лекарство, беззастенчиво тратил на неё партийные деньги. Надежда Константиновна читала ему нудные нотации, требуя перестать употреблять спиртное. Однажды, разразился громкий скандал, когда, не сдержавшись, по пьяному делу, он назвал её «мымрой» и «потаскушкой».
Наутро ему стало стыдно, поэтому он всё-таки согласился переехать из Женевы в Париж. Где, несмотря на все житейские передряги, неожиданно нашёл своё личное счастье. Осенью 1909 года он познакомился с Инессой Арманд, которая на долгие годы скрасила его жизнь. Инессе в это время было 35 лет, она была вдовой, от двух мужей у нее было пятеро детей.
Нет, он глубоко уважал свою жену, но любовь – это совсем другое дело. К тому же, он всё-таки мужчина, которому иногда требуется немного женской ласки. В силу физиологических особенностей организма, Надежда Константиновна, физического удовлетворения от близости с мужчиной не испытывала. И их семейные отношения уже давно строились на основе общего дела и товарищеской привязанности. Владимир и Надежда, перешли в общение с Инессой на ты, чем немало удивили товарищей по партии. В сентябре 1911 года Арманд переехала на улицу Мари-Роз, где поселилась в соседним с Ульяновыми домом и часто посещала их квартиру, захватив с собой своих детей. Владимир и Надежда вели себя с ними, как дядя и тётя. Кроме личных, его и Инессу, связывали вполне рабочие отношения. Владимир владел французским языком только на бытовом уровне, чтобы нормально общаться с французами, ему требовался профессиональный переводчик. Красивая, уверенная в себе, владеющая обоими языками как родными, Арманд подошла ему наилучшим образом. Постепенно, круг её обязанностей расширился, она стала преподавать в партийной школе. А в январе 1912 года. На шестой Пражской конференции РСДРП, Инессу назначали секретарём Комитета заграничных организаций партии.
Этой весной, она по его личному поручению выехала в Россию, по паспорту польской крестьянки Франциски Янкевич. С помощью Николая Крыленко, она должна была передать рукописи Владимира в редакцию газеты «Правда» и попробовать восстановить недавно разгромленную петербургскую партийную ячейку. Он сильно беспокоился за неё: поездка была опасной, на территории империи Инесса была в розыске после побега из ссылки. (В реальной истории её арестовали 14 сентября 1912 г.).
Александр Парвус (партийное прозвище Доктор Слон), по жизни русский еврей Израиль Лазаревич Гельфанд, который назначил встречу господину Ульянову, был личностью неординарной и имел большие амбиции, которые не раз становились для него источником больших неприятностей. Вот и сейчас, небольшая афера, которую он провернул несколько лет назад в Германии, аукнулась для него нехорошими последствиями.
Ещё в 1902 году Александр стал литературным агентом Максима Горького и организовал постановки на сцене германских театров пьесы «На дне». Неожиданно это принесло немалый доход, треть от которого доставалась Парвусу, треть – Горькому, а ещё одна треть предназначалась партийной кассе РСДРП. Естественно, Горький и РСДРП своей доли не получили. Последнее было большой ошибкой. Ладно, пролетарский писатель, не велика шишка, а вот партия таких выходок не прощает. Поэтому, когда возмущённый Горький обратился к русским и немецким социалистам, те провели третейский суд, морально осудив Парвуса, и исключили его из партийных организаций. Александр бежал в Турцию, где сосредоточился на личном бизнесе. Дела его резко пошли вверх. Став официальным представителем нескольких немецких кампаний, занялся поставками продовольствия и оружия, что принесло ему сказочные дивиденды. Прочно став на ноги, он решил загладить свои прошлые грехи перед социалистами, выплатив старые долги. Посредником для этого дела, Парвус выбрал своего старого товарища Ульянова. Кроме, того, на этого перспективного революционера у него были свои, далеко идущие планы.
Войдя в зал, Парвус сразу увидел своего давнего друга. Ульянов, чуть пристав, развязно помахал ему рукой.
- Набрался уже,- довольно подумал Александр.
- Что ж, тем лучше, быстрее договоримся.
Расположившись напротив, они внимательно оглядели друг друга. Каждый из них прекрасно понимал всю подоплёку вопроса, но для вида надо было потратить немного времени на мишуру взаимных политесов.
Примерно через двадцать минут договорённости были достигнуты. Толстая пачка франков, как им казалось незаметно для окружающих, перекочевала из портмоне Парвуса в карман пиджака Ульянова. Ответным жестом, последний пообещал уладить все разногласия первого с Горьким и партийными организациями, объяснив проколы Парвуса непредвиденными непреодолимыми обстоятельствами.
Александр кивком головы показал собеседнику на недопитую бутылку.
- А давай!- согласился тот, разливая остатки розовой жидкости по бокалам.
После того, как им принесли третью бутылку, разговор коснулся нынешний ситуации с рабочим движением в России. Слухи о том, что все заводы и фабрики в Москве полностью перешли под контроль эсеров, давно лихорадили русскую эмиграцию.
« Лицо Ленина стало мрачнее тучи. Начав говорить спокойно, он внезапно взорвался в яростном спиче:
- Рабочий класс у нас ещё гнилой, говно. Дальше своего носа ничего не видит.
- Всему своё время,- пожал плечами Парвус, не имея в данный момент желания о чём-нибудь спорить.
- А впрочем, продолжал Ульянов, кажется, даже не услышав ответа, - оно и не нужно, чтобы он пытался смотреть далеко.
- На данном этапе. Иначе получится то, что получилось с нашей партией. Споры, склоки. Разброд и шатание.
Несколько бокалов вина возбудили Ленина, и он стал говорить непозволительно громко, размахивая руками. Вдруг откуда-то появился полицейский и потребовал у собеседников документы. Владимир весь как-то сжался, побелел и нехотя полез в карман.
Внимательно