Как Фостер, так и я, еще со времен нашей прежней деятельности в области юриспруденции и дипломатии находились под сильным влиянием принципов Вудро Вильсона. На нас произвела глубокое впечатление его высокая целеустремленность, которую он проявил в ходе парижских мирных переговоров, где его первой и главной целью было создание Лиги Наций, предназначенной для осуществления политики мира.
Мы разделяли его озабоченность срывом версальских переговоров, которые, несмотря на все то, что предпринимал президент Вильсон, не смогли обеспечить создания реального базиса для прочного мира. Мой брат, как и другие его коллеги по делегации США, боролся против нереалистических пунктов о размерах репараций Германии. А я работал над тем, чтобы смягчить некоторые территориальные решения, которые победители буквально навязывали немцам в Версальском договоре. Все, вместе взятое, что мы тогда могли увидеть, способствовало возникновению у немецкого народа чувства горечи, ущербности и обиды, что в конце концов привело Гитлера к власти и войне в Европе.
Когда в 1941 году война стала угрожать нам, президент Франклин Рузвельт[11] вызвал полковника (он стал впоследствии генерал-майором) Уильяма Донована в Вашингтон и поручил ему создать разветвленную разведывательную службу. В качестве организатора и директора Управления стратегических служб (УСС) — так назвали новый секретный орган в период Второй мировой войны — Билл Донован, по моему мнению, может по праву рассматриваться как отец современной разведки Соединенных Штатов. После событий в Перл-Харборе[12] он попросил меня перейти к нему, и я служил в этом управлении до окончания войны против Германии и Японии.
В течение этих потребовавших много сил и нервного напряжения четырех лет я работал главным образом в Швейцарии, а после окончания военных действий с Германией — в Берлине. Я полагаю, что каждый эпизод моей службы может служить наглядным пособием для освоения профессии разведчика. А у меня такие случаи следовали один за другим. Поэтому воспользуюсь ими для иллюстрации отдельных положений и выводов в этом повествовании. После прекращения боевых действий с Японией я возвратился в Нью-Йорк и возобновил юридическую практику. Но как бы то ни было, все это не мешало мне играть активную роль в разработке законодательных основ для создания в 1947 году Центрального разведывательного управления.
А еще через год президент Трумэн попросил меня возглавить комитет, состоявший, кроме меня, еще из двух членов — Уильяма Джексона, служившего в военное время в армейской разведке, и Матиаса Корреа, бывшего помощника по специальным вопросам военно-морского министра Джеймса Форрестола. В нашу задачу входило составление доклада об эффективности ЦРУ, созданного в соответствии с законом 1947 года[13], и характере его связей с деятельностью других разведывательных органов правительства.
Наш доклад был представлен президенту Трумэну в момент его переизбрания, и я возвратился снова к своей юридической практике, полагая, что на этот раз окончательно. Но составление доклада для правительства имеет иногда неожиданные последствия. Вас могут попросить помочь выполнить собственные рекомендации. Именно это и случилось со мной. Наш доклад содержал предложения о некоторых коренных изменениях в организации ЦРУ и, в частности, в системе определения разведывательных оценок. Генерал Уолтер Беделл Смит, который был назначен директором ЦРУ в 1950 году и уже выдвинул в качестве своего заместителя кандидатуру Уильяма Джексона, пригласил меня приехать к нему для обсуждения доклада. Я отправился в Вашингтон, рассчитывая пробыть там недель шесть. Но остался в ЦРУ на одиннадцать лет, из них почти девять в качестве директора управления.
Возвратившись к частной жизни в ноябре 1961 года, я почувствовал, что настало время, чтобы кто-ни-будь сказал то, что должно быть сказано о разведке, как жизненно важной структуре нашего правительства. Поразмыслив, я решил, что, наверно, мне удастся сделать это лучше многих.
Я работал над книгой как частное лицо и хочу, чтобы всем было ясно: высказанные здесь взгляды принадлежат лично мне и на их публикацию не испрашивалось специально ни разрешения, ни одобрения Центрального разведывательного управления или других правительственных органов.
Разведка, по-видимому, наименее понятная и наиболее изображаемая в искаженном виде профессия. Одну из причин такого явления вскрыл президент Кеннеди[14] в своем выступлении 28 ноября 1961 года, когда он приехал к нам, чтобы торжественно открыть новое здание штаб-квартиры ЦРУ в Лэнгли[15] и одновременно распрощаться со мной, как с директором. Он тогда заметил: «О ваших успехах громко не говорят, об ошибках же трубят вовсю». Ибо по вполне понятным причинам нельзя ничего говорить об операциях, которые проводятся успешно. Те же, которые терпят неудачу, становятся известны вопреки нашей воле..
Президент добавил тогда еще несколько слов, чтобы подбодрить тысячи сотрудников ЦРУ: «…но я уверен, что вы понимаете, насколько важна ваша работа, сколь она полезна — и как высоко будут оценены ваши усилия на всем протяжении истории. А сейчас я хочу выразить вам свою признательность; уверен, что вы и в будущем будете достойны той похвалы всей страны, которую заслужили в прошлом».
Вряд ли имеет какой-либо смысл ожидать должного понимания разведывательской работы и ее поддержки в стране, где лишь считанные единицы в исполнительных и законодательных органах знают все, касающееся ЦРУ. Все остальные люди пополняют свои знания о разведке из так называемых доверительных историй, написанных авторами, которые сами никогда не имели допуска к первоисточникам.
Конечно, разведывательные секреты не раскрываются по веским причинам. Следует хорошо помнить: то, что известно широкой публике, обязательно становится достоянием противника. Как бы то ни было, строжайшая дисциплина и конспирация — главные составляющие профессионального искусства разведки независимо от того, какая нация ее ведет. Это общеизвестно и не составляет никакого секрета. Но то, что я не вправе раскрывать, так и останется нераскрытым. Это в первую очередь — где, как и когда применялись или будут использованы те или иные оперативные приемы. И мы обязаны молчать до тех пор, пока их не раскроют где-то в другом месте и помимо нашей воли, как, например, в случае с «У-2»[16].
ЦРУ не является подпольной организацией. Это вполне легальное учреждение и, чтобы получить точное представление о том, чем оно занимается, следует прочитать закон — Акт о национальной безопасности 1947 года. Конечно, у него есть секретные приложения, и они позволяют Совету национальной безопасности, а в конечном счете и президенту ставить перед управлением и другие разведывательные задачи, кроме оговоренных в законе. Дополнительные функции, естественно, не раскрываются. Но ЦРУ — отнюдь не единственный правительственный орган, где секретность играет важную роль. Государственный департамент и министерство обороны также соблюдают строжайшую секретность относительно своей деятельности.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});