Читать интересную книгу Русь и Орда Книга 1 - Михаил Каратеев

– Ну, а князь как?

– Князь-батюшка враз хрипеть перестал, очьми водит и, видать, чегось молвить хочет, да голосу нет. А как дальше будет, баит Ипат, – на то воля Божья.

– За попом бы послать, – крестя длинную седую бороду, промолвил сидевший поодаль боярин Тютин.

Отец Аверкий туто уже, в крестовой палате, с княжной да с Аришей о здравии князя молятся, – отозвался боярин Шестак.

– А за княжичем послано ль?

– Оно-то послано, да где его теперь сыщешь? Почитай, с утра поскакал со своим Никиткой лисиц травить.

– То всем ведомо, каких лисиц он травит, – зло ухмыльнулся в рыжую бороду боярин Шестак. По всему Карачеву лисенята с его обличьем бегают!

– Ты помолчал бы, боярин, – не глядя на него, хмуро промолвил Алтухов, – а то сам знаешь, какой у княжича с вами разговор. За то и плетете на него невесть что.

– Да я что? Знамо дело, молодость. Кто в таких годах Богу не грешен? Я это токмо к тому, что ежели надобно Василея Пантелеича борзо сыскать, так послали бы кого в Заречную слободу, до Катаевой усадьбы.

В этот момент входная дверь с шумом распахнулась, и в горницу стремительно вошел высокий и ладный молодец в охотничьих сапогах и в сером, расшитом черными шнурами кафтане. На тонном, серебряном поясе его, спереди висел небольшой, богато изукрашенный черкасский кинжал. От всей фигуры вошедшего веяло силой и удалью. Красивое лицо его, обрамленное темно-каштановой бородкой, было бледно и взволнованно.

– Что с батюшкой? Сказывайте! – быстро спросил он, большими карими глазами окидывая присутствующих, которые не торопясь встали при его появлении и степенно склонили головы в поклонах.

– Плох князь Пантелей Мстиславич, – ответил воевода Алтухов, – видать, причинился ему мозговой удар. Но приспел Ипат и кровь ему пустил немедля. Бог милостив, авось обойдется.

– С чего ж то родителю содеялось?

– Гонец с худыми вестями прибыл. Опять люди брянского князя Глеба Святославича наши села пожгли и полон угнали. Ну, услыхавши такое, князь-то и растревожился.

– А где тот вестник?

– Во дворе дожидается, княжич. Ничего родитель твой и приказать не успел.

– Добро, Семен Никитич, пришлешь его ко мне сей же час, – распорядился княжич Василий, открывая дверь в опочивальню.

Войдя, он увидел грузное тело отца, лежащее под образами, на широкой лавке, покрытой узорчатыми коврами. В центре божницы, перед большим, потемневшим от времени образом архангела Михаила, – драгоценнейшей реликвией, которую карачевские князья унаследовали от славного предка своего, святого Михаила, великого князя Черниговского, – теплилась лампада из венецианского стекла, оправленная золотом. Немигающий свет ее слабо освещал седую бороду князя и бледное лицо его с широко открытыми глазами, смотревшими теперь прямо на сына.

– Батюшка, что это с тобой приключилось? – участливо спросил Василий, опускаясь перед лавкой на колени и прижимаясь губами к безжизненно свесившейся руке отца.

Лицо больного исказилось жалкой гримасой. Видно было, что он силится что-то сказать, но голос ему не повиновался, я с губ, как бы с трудом отлипая от них, сползали в тишину комнаты лишь тягучие, ничего, кроме страдания, не выражающие звуки.

– Не труди себя, княже, – промолвил, приближаясь к постели, Ипат, которого Василий сразу и не приметил. – Хвала Господу, смерть стороною прошла. Теперь токмо дай себе роздых да покой и не печалуйся: невдолге говорить будешь лучше прежнего.

Василий при этих словах быстро поднял голову и глянул на знахаря.

– Истину рек? Жив будет батюшка?

– Господь велик! Не один годок поживет еще наш пресветлый князь, родитель твой. Вовремя меня отыскал ваш слуга.

Лицо Василия осветилось радостью. Поднявшись на ноги, он сунул руку в карман кафтана, но там оказалось лишь несколько мелких серебряных монет. Оглянувшись по сторонам, он взял стоящий на подоконнике серебряный кубок, украшенный узорчатой резьбой, всыпал в него деньги и протянул знахарю.

– Ну, спаси тебя Бог, Ипат. А я навеки должник твой за батюшку! – с чувством промолвил он.

– Благодарствую, княжич. Рад служить славному роду вашему.

Василий снова взглянул на отца. Лицо его приняло теперь более спокойное выражение, но все же глаза, казалось, настойчиво требовали чего-то.

– Почивай, батюшка, набирайся сил, – сказал Василий, – а я сей же час велю отцу Аверкию во здравие твое молебен отслужить да сам допрошу давешнего вестника. И не мешкая поведу отряд по следам тех окаянных брянцев. Коли не успели они уйти за Десну, даст Бог, отобью наших людишек. А ежели с тем припоздаю, – перейду ночью реку и Глебкиных смердов в полон угоню!

При этих словах лицо старика выразило полное удовлетворение. Казалось, именно это он и желал сказать сыну. Он закрыл глаза и задышал ровнее. Перекрестившись на лик Архангела и кивнув Ипату, Василий на цыпочках вышел из опочивальни и тихонько прикрыл за собою дверь. В передней горнице теперь еще прибавилось народа.

– Слава Христу, лучше родителю, – ответил он на обращенные к нему со всех сторон вопросительные взгляды, – Ипат говорит, жив и здоров будет. Пусть протопоп во здравие князя немедля молебен готовит. А ты, Семен Никитич, – обратился он к воеводе, – давай мне вестника.

– Тутка он, княжич, давно тебя дожидает. От стены отделился и отвесил Василию земной поклон невысокий, но крепко сбитый крестьянский парень в лаптях, холщовых портах и изорванной в клочья рубахе. В русых курчавых волосах его запеклась кровь, на щеке виднелся припухший багровый рубец.

– Сказывай! – окинув его взглядом, приказал княжич.

– С села Клннкова мы, что по тую сторону Ровны, поприщ[П о п р и щ е – верста] сорок отселя будет, – начал парень, – Ну, вот, вышли мы утресь на косовицу, а они, значит, брянцы-то, из лесу-то и налети! И давай, значит, нас имать я вязать! Мужиков и баб, всех повязали. Ну, кой-кто все же утек. Налетели они, стало быть, опосля на село, а там уже людишки упреждены были, – все в лес схоронились, одни старики пооставались. Ну, со зла они возьми да и подпали село…

– Погоди, – прервал его Василий. – Сколько же их было, брянцев-то?

– Да, почитай, сотни две конных.

– А вел их кто, тебе ведомо?

– Ведомо, пресветлый княжич! Вел их самолично дружок княжий, воевода Голофеев.

– Ну, добро, дальше сказывай!

– Ну, погнали нас, значит, в лес. По пути высмотрел я местечко и стрибанул было в заросли, но только достал меня один вой[В о й – воин, ратник.] плетью по рылу и привязал ремнем к своему седлу. Чуток не доходя Ревны, загнали нас всех на полянку, тут оста вил воевода четырех караульных, а все прочее воинство повел грабить село Бугры, что оттель поприщ с пяток. Ну, а караульные наши всему полону велели сесть в кучу посредь поляны, коней своих, всех вместе, привязали к дереву, а сами сели в холодке закусывать и брагу пить. Ну, а я, значит, до одного из коней остался пристромленный. Только помалу я свои путы о стремя перетер, у трех коней неприметно отпустил подпруги, а четвертого, какой получше, отвязал, сиганул на него да и махнул в лес! Караульные крик подняли, но только покеда они коней своих заседлали, я уже далече утек. Лес этот я знаю как свой двор, меня в нем не словишь! Ну и пригнал, значит, сюды…

– Молодец, парень! Как звать-то тебя?

– Лаврушкой звать, пресветлый княжич.

– Добро, Лаврушка, ступай отдохни. Иван, – обратился княжич к одному из слуг, – отведи парня в людскую, прикажи там его накормить и напоить, да выдать ему новые порты и рубаху!

Однако Лаврушка уходить не спешил и, переминаясь с ноги на ногу, просительно посматривал на княжича.

– Ну, чего еще хочешь? – приветливо спросил Василий.

– Дозволь, пресветлый кияжич, послужить тебе! Повели взять меня в твою дружину. Живота не жалеючи буду за тебя биться с кем укажешь. Конь у меня есть теперь ладный, с седлом и со всею справой.

– А семья твоя что скажет? Аль у вас и без тебя работников достает?

– Никого у меня нету, княжич, с малых годов сирота я, у чужих людей возрос.

– Ладно, – с минуту подумав и оценивая парня взглядом Василий. – Коли так, оставайся, мне ратные люди нужны. Токмо не мысли, что будешь ты биться за меня либо князя, родителя моего. Нам того не надобно, а вот рубежи свои мы блюдем крепко и будем биться за то, чтобы люди на землях наших могли спокойно пахать и косить и чтобы не угонял в неволю ни злой сосед, ни поганый татарин. Ну, ступай теперь с Богом!

– Спаси тя Христос, за милость твою, пресветлый княжич! А уж я послужу тебе верно, – кланяясь в землю, промолвил просиявший Лаврушка и, неловко повернувшись, направился к двери.

– Погоди, – остановил его Василий, – Сумеешь ты ночью вывести нас через лес, прямыми тропами, на след Голофеевой шайки?

– Вестимо, сумею, княжич! Они с полоном да с награбленным добром за один день на брянскую сторону нипочем не уйдут. Заночуют в лесу, и завтре мы их, как Бог свят, настигнем!