Но Страх не зародился в тот вечер, он уже тогда был с ней. Не нынешний разбухший комок Страха, но задним числом она поняла, что ощутила тогда нечто странное и просто отказалась думать о легкой тревоге, которая уже вонзила зазубренный крюк в уязвимое место.
Но она не могла и отрицать, что тогда все-таки выпила. А когда выпьешь на прощальной вечеринке копа, становишься уязвим для самых разных неприятностей: дурных мыслей, скверных воспоминаний, плохих снов и паршивого состояния наутро. Конечно, знание об этом не всегда останавливало ее в прошлом. Слишком уж легко было отпустить тормоза, позволить себе увлечься моментом, всеми моментами, и неожиданно ты уже в полной заднице и гадаешь, как такое могло случиться. Впрочем, она не могла припомнить, когда ей в последний раз доводилось слышать, что кто-то остался трезвым случайно.
А не мог ли навлечь Страх тот девятилетний мальчик? Тот случай был весьма мерзким даже для такого ветерана, как она. Рита находилась в отпуске, и она работала одна, когда тело мальчика нашли в мусорном контейнере на южной стороне города — или в Южном городе, как его, похоже, сейчас все называют. Это неожиданное изменение названия ее озадачило, и она даже в шутку сказала Луи Леванту, сидевшему за соседним столом, что не получала извещения о переименовании этой части города. Луи взглянул на нее со смесью легкого удивления и веселья на бледном лице.
— Когда я там рос, мы его всегда называли Южным городом, — немного высокомерно сообщил он. — Наверное, наконец-то об этом узнали и все остальные.
Руби напомнила себе, что Луи примерно на двадцать лет моложе ее, а это означает, что ей пришлось забыть на два десятилетия истории больше, чем ему, и она не стала развивать эту тему.
В любом случае этот район, будь он южной стороной или Южным городом, не был рассадником преступлений. Он не считался таким крутым, как похожая на парк восточная часть города или обиталище среднего и рабочего класса на северной окраине, но все же котировался выше, чем восточный сектор. Убийство в Южном городе было событием, а то, что жертвой стал девятилетний мальчик, делало новость еще хуже. Но худшим оказалось то, что это было сексуальное преступление.
Она почему-то знала, что это окажется сексуальным преступлением, еще до того, как увидела тело — маленькое, обнаженное и искалеченное, — лежащее в мусоре на дне контейнера. Как раз то, что ей меньше всего хотелось бы расследовать, — убийство ребенка на сексуальной почве. Такое убийство отличалось чем-то особым для всех: зарядом истерики для религиозных фанатиков и сенсационными заголовками для прессы. И особой разновидностью ада для семьи жертвы, на которую с этих пор всегда будут отбрасывать тень его обстоятельства.
Во время своей короткой жизни мальчик был средним учеником, но со склонностью к механике — ему нравилось мастерить двигатели для моделей поездов и машин. Он говорил родителям, что хочет стать пилотом, когда вырастет. Если бы он погиб в результате несчастного случая, в аварии, свалился бы с крыши или как-нибудь еще столь же непримечательно, его запомнили бы как мальчика, так и не получившего шанс летать, — трагедия, как жаль, зажгите свечу. Вместо этого он навсегда запомнится по скандальной природе своей гибели. И общественная память будет связывать его не с детскими увлечениями вроде моделей поездов и машин, а с убившим его извращенцем.
Она ничего о нем не знала, когда впервые увидела, никаких подробностей насчет моделей и мечты о полетах — в тот момент она не знала даже его имени. Но уже знала все остальное, когда забралась в контейнер, сдерживаясь, чтобы ее не стошнило от вони мусора и кое-чего похуже, и надеясь, что надетые поверх одежды пластиковый комбинезон и сапоги не порвутся.
То был плохой день. Достаточно плохой, чтобы стать тем днем, когда внутри нее поселился Страх.
Но только и он не был тем днем.
Думая о нем, вспоминая то ужасное ощущение, которое она испытала, случайно наступив на лодыжку мертвого мальчика, она поняла, что Страх уже был с ней. В то время еще не столь тягостный, все еще достаточно небольшой, чтобы отступить перед лицом более срочных проблем, однако он уже точно обитал в ней.
Значит, причиной его стал Рики Карстейрс? Примерно за месяц до того мальчика она выходила из полицейского участка и увидела, как Рики заводят в участок двое полицейских в форме, и сразу же его узнала. Она понятия не имела, как ей такое удалось — Рики был худой, грязный и явно взвинченный, а она не видела его с тех пор, как они с Джейком учились вместе в седьмом классе, но она узнала его мгновенно, и это было неприятно.
— Это совершенно неправильно, — пояснила она, когда Рита поинтересовалась, с чего это у нее такое выражение, словно она только что обнаружила в откушенном яблоке половинку червяка. — Одноклассникам твоего ребенка полагается уехать и жить ничем не примечательной жизнью. И работать в офисе где-нибудь в Колумбусе, Чикаго или Далате.
— И это совершенно странно, — ответила Рита с легкой тревогой на пухлом лице. — А может, недостаточно странно… не знаю. Ты в последнее время много смотрела телевизор? Канал «Холлмарк» или наподобие того?
— Не важно, — отмахнулась она. — В моих словах было больше смысла до того, как я их произнесла.
Рита искренне рассмеялась, и на этом они тему закрыли и стали тянуть лямку дальше, гадая, что им принесет этот день. Наверное, очередного мертвеца.
Пугающий образ одного из старых школьных приятелей Джейка в наручниках застрял у нее в сознании скорее как курьез. Неприятно, но вовсе не легендарный «момент истины», не проверка реальности, не пробуждающий зов планеты Земля. Просто момент, когда она понадеялась, что бедняга Рики ее не узнал.
Так обитал ли в ней Страх уже тогда?
Она пыталась, но честно не могла вспомнить и решить — тот инцидент произошел слишком давно и длился всего минуту, — но все же пришла к выводу, что, скорее всего, обитал.
Маловероятно, поняла она, что ей когда-либо удастся вспомнить точный момент, когда что-то сдвинулось, сместилось или треснуло — во всяком случае, пошло не так, — и позволило ощущению чего-то неправильного проникнуть в нее и укорениться. И, насколько она знала, это даже может не иметь значения. В том случае, если она пребывает на первой стадии срыва, жертвами которых становятся многие полицейские. Вот-вот, как раз то, что ей нужно, — крушение поезда, снятое рапидом. Господи, да какой вообще смысл в этом медленно развивающемся срыве, если ты реально ничего не можешь с этим поделать, реально его предотвратить? И вообще паршиво, что все усилия тут бесполезны: каждый из ее знакомых копов, которому все же удалось преодолеть этот срыв, описывал его как неостановимый. Если уж ему суждено произойти, то почему бы не побыстрее? Быстро сорваться, так же быстро прийти в себя, и дело с концом. Она представила, как идет за помощью к психоаналитику из департамента: мол, разгоните мой процессор, док, а то на мне висит куча дел, а я не успеваю с ними справляться.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});