Кондрат помолчал.
— И тебе не жалко было, если б мне ни за что попало?
— А тебя же ни разу не драли — интересно.
— Хорош гусь! — сказал Кондрат и засмеялся.
Небо за окном быстро светлело, таяли и пропадали звезды, и молочный туман густо покрыл травы.
— Пошли.
Они вышли, посмотрели на высокое, совсем не страшное дерево прямо перед сторожкой.
— Сыро как, — зябко поежился Сема.
— Ничего. Мамка моя говорила, по росе полезно бегать, когда чахотка, особенно по утрам… Только сама вот…
Сема оглянулся на Кондрата и взял его за руку своей горячей шершавой рукой.
Шли торопливо, то и дело принимались бежать. Вот уже и выселки. Привязанная за рога к плетню, чтоб не убежала, стояла корова.
Корова увидела мальчиков, влажно потянула носом и, задрав голову, позвала:
— Му-уу.
— Думает, пастушата, — сказал Кондрат и вспомнил: „Мамке-то на ферму надо”. И они опять побежали. Парусом надувались и хлопали рубашки.
За столом, сжав ладонями виски, сидела женщина. Услыхав, что кто-то вошел, она вскочила и тут же бессильно опустилась опять: у порога стояли мальчишки, и оба исподлобья — один с любопытством, другой виновато — смотрели на нее.
— Что же вы со мной делаете? — устало сказала женщина. — Где вы пропадали?
Кондрат опустил голову.
— Уйти я от вас надумал.
— Уйти-и? Зачем? — вскинулась мачеха.
Кондрат снял со стены висевший на гвозде старый отцовский ремень и протянул мачехе.
— Стекло я в чулане разбил.
Мачеха схватила ремень и швырнула его в угол.
— Да ты что? Семка это разбил!
— Нет, я.
— Я же знаю, что Семка, и тебя звала пристыдить его, чтоб не врал. Ведь ты, негодный, разбил? — спросила она Семку.
— Конечно, я, — доверчиво подтвердил тот.
Мачеха пристально посмотрела на Кондрата.
— Что же ты на себя говоришь?
Кондрат потупился.
— Мал он еще, бить-то…
Мачеха засмеялась, всхлипнула и обхватила его гибкими, сильными руками…
— Ах ты, глупый ты мой, — совсем как мама сказала она и прижала его голову к себе. Туда, где горячо и быстро толкалось ее сердце.