сих пор не является общепринятой. Одна из причин этого психологическая. Очень распространён антропоморфизм – осознанное, а чаще неосознанное стремление рассматривать любое новое явление перенося свойства человека на неодушевлённые предметы, на явления и силы природы и даже на абстрактные понятия. Еще несколько столетий назад Френсис Бэкон отмечал, что в основе антропоморфизма лежит мысль, что природа, в конечном счёте, действует аналогично человеку. Лишь преодолев антропоморфизм можно будет понять и Вернадского, и Лема, и возможность существования чего-то более совершенного по сравнению с тем, что принято называть термином «разум». Лема не напрасно называли футурологом: его взгляд на судьбу науки явился пророческим, так как современные ученые давно пришли к необходимости отойти от старой традиционной системы научного знания и выработать радикально новые способы сбора и анализа профессиональной информации.
Для обозначения новых для нас явлений специалисты зачастую вынуждены придумывать новые слова, так называемые «неологизмы». Но в основном приходится пользоваться уже существующими словами. Однако привычные слова неизбежно порождают у человека старые смыслы. Лем поступил весьма разумно, придумав неологизм – «Солярис». Как подчеркивал сам писатель, он пытался описать картину встречи человека с чем-то, что, безусловно, существует, однако не может быть втиснуто в существующие сегодня идеи, представления и соответственно слова. Именно поэтому Лем назвал книгу «Солярис». Однако уточнив затем, что это океан, он сразу затруднил понимание. А словосочетание «Разумный Океан» окончательно запутало. Ведь разговор отнюдь не об океане как огромной массе воды, известной человеку из реального опыта его жизни. И тем более не о разуме, подобном человеческому. Конечно, не так-то просто вообразить себе Нечто (видимо, наиболее подходящее в данном случае слово), что представляет собой некую систему, частью которой является человек. Систему, обладающую свойствами, которыми отдельный человек не обладает. Это действительно очень трудно, а может быть вообще невозможно представить.
И всё же, что такое мы понимаем в данных монологах под словом «Солярис»? Явно требуется дать исчерпывающее определение данного термина. Еще Гегель указывал, что ни одно определение не становится содержательным, пока не ясен смысл входящих в него понятий. Но когда смысл понят, определение становится просто ненужным[1–3]. Так что последуем утверждению великого мыслителя, повременим с чётким определением данного понятия и постараемся прежде разобраться с составляющими его элементами.
Фигурирующее в данном тексте словосочетание «архитектурная соляристика» – результат попытки автора рассмотреть некоторые проблемы архитектуры и дизайна не как простую сумму достижений многочисленных конкретных специалистов всего мира, а как творчество некоего архитектурно-дизайнерского «сверхспециалиста», то есть как системы, обладающей рядом свойств, которых у отдельных специалистов нет. Сделано это в надежде на то, что подобный способ рассмотрения сможет привести к новым взглядам на архитектурно-дизайнерское творчество.
Все это породило желание накопленную за многие годы профессиональную информацию интерпретировать как феномен архитектурно-дизайнерской соляристики, трактуя этот термин ближе к идеям Вернадского, но не сбрасывая со счетов и мысли Лема. И одновременно посмотреть новым взглядом и на собственные работы разных лет. Но при этом возникла трудность, которую можно назвать проблемой «Объект – Наблюдатель». Ведь когда учёный изучает, скажем, муравейник, он по отношению к изучаемому объекту является внешней, иной сущностью. Это в определенной степени обеспечивает объективность наблюдения. Кстати и в романе Лема, и в фильме Тарковского – люди и Солярис – также две разные сущности. Именно в такой ситуации оказываются те представители архитектурной науки, которые сами не занимаются проектированием и исследуют архитектурные проблемы с позиций внешнего наблюдателя. А если наблюдатель – часть наблюдаемого объекта? Может ли в принципе капля воды познать Океан, являясь частью этого Океана?
Ещё философы Древней Греции утверждали, что часть всегда проще целого. Следовательно, изучив каждую из частей, можно понять свойства целого. Современная наука синергетика пришла к выводу, что во многих случаях целое обладает свойствами, которых нет ни у одной из частей. Но в то же время нельзя утверждать, что целое сложнее части, оно совсем другое. Целое в таких системах действительно отражает свойства частей, но и части отражают свойства целого. Поэтому рассматривая творчество всего сообщества архитекторов и дизайнеров как единого творца нельзя полностью абстрагироваться от закономерностей творческого процесса реальных архитекторов.
Всё мое творчество, по сути, некий гибрид научных текстов и проектных экспериментов. Подобная непосредственная творческая включённость в огромное Целое, в творчество виртуального архитектора-дизайнера по имени Солярис, имеет и плюсы, и минусы. Бесперспективно рассматривать систему, элементом которой являешься сам, как очень большое «Я», а её творения как аналогичные своим, но только более совершенные. Тогда неизбежно не увидишь очень существенные свойства системы, которых у тебя заведомо нет. А если увидишь, то можешь не понять увиденное. (Смотреть и видеть – разные вещи). В результате образ системы, полученный при изучении включенным в систему наблюдателем, неизбежно окажется ущербным. Но с другой стороны, включенность даёт определенные дополнительные возможности, особенно с точки зрения близости к самому процессу архитектурного проектирования. Находясь внутри творческого процесса зачастую увидишь то, что не всегда заметишь, наблюдая как бы со стороны. Это обстоятельство обусловило активное включение в данные монологи собственных работ, которые в большинстве своём являются архитектурно-дизайнерскими задумками.
Часто можно услышать: архитектура – это то, что построено, а вовсе не то, что спроектировано. Такая точка зрения во многом справедлива. Причём аналогичная ситуация и в других явлениях культуры. В музыке нас прежде всего интересуют законченные произведения, а не предшествовавшие им черновики. В живописи и скульптуре – то же самое, главная ценность – завершенные творения. Нечто похожее происходит и в науке, и в технике.
Однако если посмотреть публикации литературоведов, то можно заметить, что в целом ряде случаев в них приводятся наряду с подлинниками анализируемых произведений и многочисленные предварительные варианты, по той или иной причине не вошедшие в окончательный вариант. Это помогает понять, каким путем творец шел к тому, к чему в конце концов пришел, узнать его намерения, желания, всё то, что эмоционально точно обозначается в русском языке словом «задумки». На познание подобных творческих загадок толкает не праздное любопытство. Всё это крайне ценно для эффективного образования будущих творцов – и архитекторов, и дизайнеров, а вполне возможно и представителей других профессий. Эти монологи – попытка узнать хотя бы немного о стадии задумок в творчестве архитектурного Соляриса. Опять же понимая этот тезис не примитивно, не буквально, а лишь как аналогию, помогающую понять сложные процессы архитектурно-дизайнерского творчества.
Язык архитектуры и дизайна в основном изобразительный. Хотя слова тоже частично используются, но в основном как вспомогательное средство. Как проиллюстрировать то, что волей Лема непрерывно творил этот самый разумный Солярис? Лем