Перед отправлением караванов на Канары, мы с Артемом Чайкой, моим самым опытным корабелом, обошли все понравившиеся корабли, с затаенной мыслью о покупке. Из шестнадцати приглянувшихся судов, согласились на продажу только пятеро владельцев — трех шхун для перевозки лошадей и двух флейт. Из них один, двадцатипушечный, похож на наши, только на двадцать сантиметров уже и на метр короче, а второй — шестнадцатипушечный, шести с половиной метра ширины и тридцати девяти метров длины.
Погрузка длилась тяжело, но все когда-то кончается. Четыре десятка повозок забрали с собой, а остальные три сотни освобожденных от добра, сложили друг на друга и оставили на выделенной площадке. Мурза, который за полцены скупил у нас всех излишних татарских лошадей, и которому мы обещали подфартить и в следующем году, заверил, что ничего не пропадет. Да и Джунаид-бей, получивший от меня почти десять тысяч серебром, при этом выдавший официальную расписку всего на пять, так же заверил, что наша площадка на многие годы взаимовыгодного сотрудничества будет для чужих неприкосновенна.
Нельзя молодежи не дать возможности потратить хоть немного заработанных денег на себя, да на любимую девушку или супругу. Они им будут мозолить и в кошелях и в мозгах, поэтому, каждому кораблю дал указание на суточную остановку в Константинополе. Тем более, что несколько часов ожидания все равно заберет таможня.
Мне предстояло решить множество новых дел, домой вместе со всеми не возвращался, поэтому, определился с каждым лыцарем персонально, по его планам и задачам. А предстояло их много, на плечи каждого ложилась немалая ответственность. Но самая главная, это по прибытию на остров, на период в три месяца, не дать возможности, ни одному человеку болтаться без дела. Почему именно три месяца? Потому что там, ниже экватора, куда будет лежать наш путь, близится очень жаркое и сухое лето. Спадет зной, тогда и начнем привыкать к новой жизни.
Сейчас необходимо было загрузить работой и учебой всех переселенцев, невзирая на сословия, от молоденькой беременной крестьянки, до самого авторитетного казака. Даже детей посадить на занятия. Тем более, что Карло Манчини и компания, во время нашего похода бамбук не курили, а работали. Первые готовые экземпляры учебников «Букварь» и «Арифметика», мне понравились и сейчас их можно накатать сколько угодно. Книжицы, внешне неказистые, тоненькие и небольшие, зато отпечатаны на хорошей бумаге, переплетены яловой кожей, и для реализации моего дела — бесценные.
Доктор Янков мне пообещал прочесть всем, невзирая на пол и сословные группы, курс специально написанных лекций лечебного характера, включающих вопросы гигиены и предпосылок возникновения эпидемий. Кстати, легких раненых он давно поставил на ноги, а тяжелых — лечил вполне успешно, чем заслужил в среде казаков серьезный авторитет. Поэтому, будущую группу своих студиозов из трех десятков грамотных казачек, создал легко. Мужчины становиться докторами не пожелали, за исключением двух увечных казаков.
Да, с увечными была целая беда. Молодому парню в пятнадцать-семнадцать лет стать безруким или безногим калекой — горько и обидно. Они считали, что ожидает их судьба обычная: выдадут на руки заработанное серебро и отправят восвояси. Ну, кому такой воин нужен? Поэтому, посчитал необходимым встретиться с каждым лично и переговорить. При этом заверил, что пожизненная пенсия на содержание воинов, целовавших крест на верность, в размере шестидесяти талеров годовых, будет выплачиваться из моей собственной казны. Это повергло в шок не только их, но и все казачество. Теперь от желающих присягнуть князю, и вступить в лыцарский корпус отбоя не было.
Присягу, конечно, принял у всех, но в отношении лыцарского звания, решил не торопиться. Пополнять корпус будем, но не часто, и только из числа самых разумных, нужных, преданных делу и адекватных.
А все увечные, кроме двух будущих докторов, резко возжелали пойти к нашей Рите в науку. Видно, Иван подговорил. Впрочем, я не возражал, но строго предупредил, что отныне на них возлагается огромная ответственность, они станут хранителями самых страшных тайн княжества.
Перед расставанием, с офицерами распланировали решение и других вопросов. Например, для организации первого этапа экспансии на новые земли, нужно было определиться с формированием воинских подразделений — двух пехотных и трех отдельных кавалеристских рот, но самое важное — укомплектовать корабли личным составом. Кроме того, необходимо было начинать организовывать службу безопасности, школу разведки и специальных операций, закладывать базис собственного университета — создавать школу учителей, медицинскую школу, химическое, металлургическое, механическое отделение.
Необходимо немедленно начинать промышленное производство, в первую очередь стали и меди, развивать машиностроение, изготовление станков и инструментов, оружия и боеприпасов. По остальным изделиям, в первую очередь сельскохозяйственной оснастке, придется размещать заказы на стороне, так как сами сделать не в силах. Это плуги, культиваторы, сеялки, сенокосилки и косы-литовки. Правда, кроме единичных экземпляров, изготовленных нами с Иваном, их в мире еще и в помине нет. Ну, да и ладно, двину немного прогресс сельского хозяйства в Европе, зато, когда сюда придет моя армия, ее будет, чем кормить.
Проконтролировав, когда крайний казак, удерживая седло на одном плече, а торбу с вещами на другом, взошел на палубу последней французской шхуны, приказал отдать швартовы и на своей «Алекто». Мы сопровождали караван лишь только до Константинополя, затем, должны были отправиться в автономное плавание, исполнять обязательства, взятые на собственные плечи.
У меня на борту, кроме лыцарской команды, в качестве пассажиров присутствовали две мои любимые девочки — супруга и сестра, двадцать три казачки, восемьдесят восемь казаков и двадцать два будущих морских капитана, которых собираюсь доставить на обучение в Барселону. Семнадцать из них, это подготовленные лыцари, изъявлявшие желание учиться еще в прошлом году, а семь — новенькие казаки, тщательно отобранные.
В нынешней столице Османской империи пробыл три дня. В первый же день вместе с доктором Янковым посетил богатый дом местного придворного лекаря Ала ибн Хараби. О чем они вели беседу и как долго, сказать не могу, так как уже через час покинул эту увлекшуюся диалогом компанию, и отправился к собору Святого Георгия на поиски, где-то здесь обитавшего отца Афанасия.
Оказывается, искать никого не пришлось. Все эти дни меня ожидали, и как только очутился у паперти собора, ко мне тут же подошел монах Каширского монастыря. Отец Афанасий, которого с детства называл дядей Володей, так как был он двоюродным братом моего отца, объявился буквально через десять минут.
О всех наших похождениях в пути он был осведомлен прекрасно. Информацию получил вначале от купцов, а затем, считай, из первых рук, от шедших в первом караване каширских казаков, остановившихся для закупок на припортовых рынках. Между тем, отвел меня в сторонку и расспросил со всем тщанием.
Вообще-то отец Афанасий никогда не проявлял эмоций, но сейчас было видно, что мой рассказ ему явно понравился. Много вопросов не задавал, спросил только о количестве личного состава и о потерях, как с нашей стороны, так и со стороны коронного войска. Услышав цифры, тихо хмыкнул, задумчиво покивал головой, затем, подтолкнул меня лицом к образу Спасителя, и стал шептать молитву о павших воинах.
Его Божественное Всесвятейшество Вселенский Патриарх Яков, удостоил аудиенции на следующий день. Это был серьезный седовласый мужчина с аккуратной бородой, выглядел внешне спокойным, но отягощенный глыбой жизненного опыта. Впрочем, возвеличенным в такой значимый сан, тем более не единожды, мог быть только человек высочайшего ума и крепости духа.
Моя абсолютно откровенная исповедь длилась почти пять часов, его Всесвятейшество задал мне множество вопросов, на которые старался отвечать весьма подробно. Вначале было не понятно, как он воспринимает мои слова, но вопросы задавал ровно, без каких либо эмоций, словно то, о чем рассказываю, могло случаться сплошь и рядом. Затем, в сопровождении монаха, который никем другим, как воином быть не мог, спустились в подвал, где продемонстрировал работу револьвера и винтовки. Коридор здесь был недлинный, метров сто, но впечатление своей стрельбой все равно произвел шокирующее, приблизительно такое же, как когда-то на нашего доктора. А когда был приглашен на обед, камень с души слетел, и стало ясно, Его Всесвятейшество мне поверил. Правда, как немного позже выяснилось, обо мне он знал немало, и ему давно собрали всю возможную информацию. Действительно, не каждый день приходит высокородный, который ставит целью своей жизни восстановление справедливости в отношении материнской православной церкви. Собственными силами и за собственный счет.