Читать интересную книгу Двойное Зеро - Рик Моуди

С точки зрения объема одно страусиное яйцо соответствует двум дюжинам обыкновенных яиц. В нем содержится два литра полужидкой начинки. Это означает, что если вы повар в каком-нибудь пристанционном буфете, одного такого яйца хватит вам надолго. Возможно, даже на целый день. Размером страусиное яйцо с футбольный мяч, но форма у него как у обычного, куриного. Кстати, это мне велели повторять всем туристам: Страусиное яйцо настолько совершенно, что кажется фальшивым. Оно выглядит как пластмассовое. Может быть, тех, кто придумал пластмассу, осенило именно тогда, когда они разглядывали безупречное на вид страусиное яйцо. Что касается меня, то я с трудом мог заставить себя съесть такое яйцо, поскольку боялся увидеть внутри маленького, еще не оперившегося страусенка: уж очень они были похожи на человеческие эмбрионы, по крайней мере, в моем представлении, которое сложилось по картинкам из детской энциклопедии. А если случайно съешь такого птенца? Ой-ой-ой! Правда, гренки из этих яиц получались вполне приличные.

За годы работы на ферме отец собрал коллекцию страусят-уродов. У наших подопечных было множество генетических нарушений, из-за которых страус мог иметь четыре ноги, или две головы, или вовсе не иметь головы, только гигантское туловище. Может быть, такое количество генетических дефектов объяснялось соседством нашей фермы с целлюлозным заводом, выбрасывающим в атмосферу диоксин, а может быть, хромом, или полихлоринированным бифенилом, или чем-нибудь еще. Какая разница — важно то, что эти дефекты помогли отцу собрать на ранчо «Двойное Зеро» коллекцию, которая очень его радовала, ну и что в этом плохого? Одна беда: не так уж много для меня осталось места на заднем сиденье со всеми этими яйцами и уродами.

Ресторан, который мы открыли, находился не в Бидуэлле, потому что у нас были о нем плохие воспоминания после конфискации фермы за долги и всего прочего. Но деваться было особенно некуда — только ехать в еще менее населенные края, где жизнь подешевле. Мы остановились в Пиквилле, где все было по-настоящему дешево, тут уж не поспоришь, и где практически нечем было заняться. Жители Пиквилла имели привычку убивать диких кошек. За это полагались поощрительные выплаты. Дети с младых ногтей учились истреблять всю живую природу. Еще в Пиквилле была железнодорожная станция, где раз в день останавливался поезд, идущий в другой штат. Мама решила, что рядом со станцией самое место для семейного ресторанчика: люди, мол, будут рады посидеть в тепле и покое. Там мы и открыли свое заведение, «У Растопырки» — такое прозвище отец дал когда-то одному страусенку с двумя головами. Ресторан был оформлен в традиционном духе — ну знаете, в форме суппозитория, везде алюминий с хромом и музыкальные автоматы в каждой кабинке. А сами мы поселились в задней части того же дома. Я считал себя счастливчиком. Теперь мне можно было ходить в школу получше, и дети там были получше — правда, они звали меня деревней и обвиняли в интимных отношениях с домашним скотом.

Родители купили неоновую вывеску и повесили в зале полку, где отец разместил свою экспериментальную коллекцию, а потом принялись стряпать пирожки с индейкой, и рыбные котлеты, и рагу из индейки, и еще кучу блюд, в которые входило рубленое мясо. В нашем ресторане трудно было отыскать что-нибудь без рубленого мяса. Мама решила, что ресторан не надо закрывать на ночь (так она могла совсем не встречаться с отцом, который работал в другую смену), потому что время от времени в Пиквилле сходили пассажиры с товарных поездов. Это были бродяги затравленного вида, какой бывает у людей, напрочь лишенных имущества. Иногда они появлялись у нас и заказывали жареное яйцо, и тогда отец пытался убедить их взять страусиное. Он притаскивал одно из них, и бродяги получали порцию страусиного яйца, после чего звонкая монета (как правило, мелкая) переходила из рук в руки, и бродяги исчезали.

Отец всегда верил, что на Среднем Западе живут в основном дружелюбные, общительные люди, а потому решил, что, несмотря на все свои хронические неудачи и прогрессирующую меланхолию, непременно должен развлекать каждого посетителя легкой оптимистической болтовней. Он твердо вознамерился стать радушным хозяином. Это был его последний шанс. Он упорно улыбался клиентам и даже мне, он улыбался матери, и это оказалось заразным. Я начал улыбаться кошке, которая поселилась в нашем трейлере, и даже своим одноклассникам, которые звали меня деревней. Но потом все пошло прахом из-за тех же страусиных яиц.

Дело было так. В тот вечер Джо Кейн, владелец бидуэлльского стрип-клуба, ждал своего собственного отца, бидуэлльского окружного прокурора от республиканской партии, который должен был заглянуть к нему по пути в столицу штата: там проходил какой-то громкий процесс. Поезд с прокурором запаздывал, и Джо болтался в ресторане, попивая кофе и слушая на музыкальном автомате все подряд песни Мерля Хаггарда. Несколько часов он притворялся, будто не замечает моего отца, но потом решил все-таки перекинуться с ним словечком. Он подошел к стойке и выдал вежливое пояснение:

— Жду старика. Проездом. Застрял где-то.

Наверное, отец так много думал об этом клиенте, который возник сейчас прямо перед ним, об этом сыне нашего окружного прокурора, что его нервозность возросла до предела. В уголках его рта начала скапливаться белая пена. Бывают такие шахматные партии, в которых сразу загромождается фигурами чуть ли не вся доска, — вот и отец, наверное, пытался заранее просчитать все возможные разговоры с Джо Кейном и оттого почувствовал необходимость сказать что-нибудь исключительно остроумное, а в результате изрек безнадежную глупость.

Он произнес бессмертные слова:

— Ну как у нас делишки?

— «Как у нас делишки?» — повторил Джо Кейн. Разве на свете еще не перевелись люди, способные сказать такое? Неужели эти детсадовские приветствия до сих пор существуют в нашем мире массовых школьных убийств и религиозного фанатизма? Не хватало еще услышать что-нибудь вроде сделай пи-пи или за маму, за папу. Должно быть, отец отыскал в своем мысленном руководстве главу о разговорном гамбите с подзаголовком на лице вашего собеседника появляется испепеляющее презрение, а согласно этой главе, ему не оставалось ничего, кроме как продолжать добродушную болтовню, что он и сделал.

— Кстати, а слыхали вы, что Христофор Колумб, который открыл нашу с вами землю, был жулик, каких мало? Не верите? Говорил, что может поставить яйцо вертикально, хотя это ведь возможно только в равноденствие. А когда ему не удалось поставить яйцо, он взял и разбил ему верхушку. Может, оно было вареное, не знаю. Во всяком случае, ясно, что он был не такой уж великий, раз ему пришлось разбить яйцу верхушку, чтобы заставить его стоять. Знаете, я вообще удивляюсь, с чего это мы каждый год устраиваем праздники в его честь, раз он оказался таким вруном в этой истории с яйцом. Да и не только в ней, наверно. Уверял, что не разбил яйцу верхушку, а на самом деле разбил. Вы как хотите, а это нечестно.

Чтобы проиллюстрировать свой рассказ, отец снял страусиное яйцо с полки, где лежало с полдюжины этих яиц, предназначенных для посетителей. Стойка была измазана клейким веществом от старого бекона, и кукурузным сиропом, и молочным жиром, и медом, и патокой, и сальмонеллой. Он положил яйцо туда.

— Ничего себе яичко, — удивился Джо Кейн. — Оно что, радиоактивное? Вы их в реакторе делаете?

— Я знаю о яйцах больше всех живущих на земле, — пробормотал отец.

— Ни секунды не сомневаюсь, — сказал Джо Кейн.

— Это яйцо склонится перед моей волей. Оно подчинится моей магической силе.

— Как скажете.

Отец попытался уравновесить яйцо, поставив его вертикально, однако из этого ничего не вышло. Он пробовал снова и снова. Лично я не понимаю, откуда люди вообще взяли эту идею, что яйцо можно поставить стоймя. Вы же не видели, чтобы кто-нибудь пытался поставить так банан или огурец. Но с тех пор, как на свете появились яйца, люди, похоже, только тем и занимаются, что пробуют их поставить. Может быть, это потому, что мы все ведем свое происхождение от своего рода ovum, хотя это ovum выглядит совсем иначе, чем то, которое мой отец пытался уравновесить в вертикальном положении перед Джо Кейном, но, поскольку мы происходим от некоей разновидности ovum и поскольку ближе этого нам не удается подойти к своему истинному началу, может быть, мы все слегка туповаты в том, что касается ova, хотя, с другой стороны, эти ova наверняка должны были произойти от какой-то курицы, и наоборот. Ну хватит, а то запутаюсь. Раз пять или шесть Джо приходилось убирать свою чашку с кофе из-под вихляющегося на стойке яйца. Моему отцу никак не удавалось достичь желаемого результата в смысле уравновешивания яйца — так почему же он не бросал это занятие?