Читать интересную книгу Опасные маршруты - Оруэлл Джордж

– Так что Заринка пойдет в хижину белого человека, да? Ладно. Теперь я пойду говорить с твоим отцом, потому что он, может быть, думает иначе. И я дам ему много подарков, но пусть он все-таки не требует слишком много. А если он скажет – нет? Ладно. Заринка, значит, все-таки пойдет в хижину белого человека.

Он уже поднял шкуру входной двери, когда тихий возглас девушки заставил его вернуться. Она опустилась перед ним на колени на медвежью шкуру, ее лицо сияло внутренним светом, вечным светом дочерей Евы, и она застенчиво принялась развязывать его тяжелый пояс. Он смотрел на нее сверху вниз, растерянный, подозрительный, прислушиваясь к малейшему шуму снаружи. Но следующее ее движение рассеяло все его сомнения, и он улыбнулся от удовольствия. Она вынула из мешка с шитьем ножны из оленьей шкуры, красиво украшенные яркой фантастической вышивкой, потом взяла его большой охотничий нож, посмотрела почтительно на его острое лезвие, потрогала его пальцем и всунула в новые ножны. Потом она повесила ножны ему на пояс.

Честное слово, это была сцена из Средневековья – прекрасная дама и ее рыцарь. Маккензи поднял ее высоко на воздух, прижимая свои усы к ее красным губам: для девушки это была чужеземная ласка Волка, встреча стального века с каменным.

В воздухе стоял невообразимый гам, когда Маккензи с толстым узлом под мышкой широко распахнул дверь вигвама Тлинг-Тиннеха. Дети бежали по улице, женская болтовня стала вдвое громче, молодые люди совещались мрачными группами, а из вигвама шамана доносились зловещие звуки заклинания.

Вождь был один со своей подслеповатой женой, но с первого взгляда Маккензи понял, что цель его прихода уже известна вождю. Поэтому Маккензи начал прямо с дела, выставляя напоказ расшитые ножны как весть о состоявшемся уже соглашении.

– О, Тлинг-Тиннех, могучий вождь племени стиксов и всей земли Танана, повелитель лосося, и волка, и оленя, и карибу! Белый человек стоит перед тобою с великим предложением. Много лун была пуста его хижина, и много ночей провел он в одиночестве. И сердце его изглодало себя в молчании, и выросла в нем тоска по женщине. Белый человек хочет, чтобы женщина сидела рядом с ним в хижине и встречала бы его, вернувшегося с охоты, ярким огнем и вкусным ужином. Странные вещи слышались ему в тишине: он слышал топанье маленьких ножек в детских мокасинах и звуки детских голосов. И однажды ночью снизошло к нему видение. И он пошел к Ворону, твоему отцу, великому Ворону, отцу племени стиксов. И Ворон говорил с одиноким белым человеком и сказал ему так: «Подвяжи твои мокасины, и надень твои лыжи, и положи в сани еды на много ночей, и положи в них еще красивые подарки для великого вождя Тлинг-Тиннеха. Потому что ты должен теперь повернуть лицо твое в ту сторону, где весною солнце опускается за край земли, и ехать в страну этого великого вождя. Ты привезешь с собою богатые подарки, и Тлинг-Тиннех – мой сын – примет тебя, как отец. В хижине его есть девушка, в которую я вдохнул дыхание жизни для тебя. Эту девушку ты должен взять себе в жены».

О, вождь, так говорил великий Ворон. И вот я кладу мои подарки к твоим ногам; и вот я здесь, чтобы взять твою дочь.

Старик запахнул свою меховую одежду с полным сознанием своего королевского достоинства, но ответил не сразу, так как в эту минуту вбежал мальчик и передал ему требование немедленно явиться на совет старейшин.

– О, белый человек, которого мы прозвали Смертью Оленей и которого зовут еще Волком и Сыном Волка! Мы знаем, что ты происходишь из могущественного племени; мы гордимся таким гостем; но королевскому лососю не пристало сходиться с кетой, а Ворону сходиться с Волком.

– Нет, это не так! – воскликнул Маккензи. – В деревнях Волков я не раз встречал дочерей Ворона – жена Мортимера, и жена Тредгидю, и жена Барнаби, который вернулся после двух ледоходов, и о многих других женщинах я слышал, хотя глаза мои и не видели их.

– Сын, твои слова справедливы; но разве было что хорошего от таких встреч? Это то же, что воде сойтись с песком, или снежным хлопьям сойтись с солнцем! А приходилось тебе встречать Мэйсона и его жену? Нет? Он приходил сюда вот уже десять ледоходов тому назад – первый из всех Волков. И вместе с ним приходил еще могучий человек, стройный и высокий, как молодой тополь; сильный, как дерзколицый медведь. И лицо у него было похоже на полную летнюю луну; его…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

– О! – прервал Маккензи, узнав хорошо известную всему Северу фигуру. – Мэйлмют Кид! Он самый могучий человек.

– Но не встречал ли ты женщину с ними? Она была родной сестрой Заринки.

– Нет, вождь, но я слышал о ней. Мэйсон… Это было далеко, далеко на Севере – старая сосна, отяжелевшая от долгих лет, раздавила его жизнь. Но любовь его велика, и у него было много золота. Женщина взяла это золото, и взяла своего мальчика, и ехала долго-долго, несчетное число ночей, к северному полуденному солнцу. Она и теперь живет там и не страдает от мороза и снега, и полуночного летнего солнца, и полуденной зимней ночи.

Новый посланец прервал их, принеся от совета категорическое требование: явиться немедленно. Когда Маккензи выталкивал его за дверь, он различил неясные тени вокруг костра совета, услышал ритмическое пение низких мужских голосов и понял, что шаман разжигает злобу народа. Надо было спешить. Маккензи вернулся к вождю и сказал:

– Ну, я хочу взять твое дитя! И ты посмотри, посмотри сюда: вот табак, чай, много сахара, теплые одеяла, платки – посмотри, какие плотные и большие. А это, видишь, настоящее ружье, и вот пули к нему, много пуль и много пороха.

– Нет, – возразил старик, видимо, борясь с искушением завладеть богатствами, разложенными вокруг него. – Ты слышишь, мой народ собрался. Они не хотят этой свадьбы.

– Ведь ты – вождь.

– Но юноши племени в большом гневе за то, что Волки берут их девушек и им не на ком жениться.

– Послушай, о Тлинг-Тиннех! Раньше, чем ночь перейдет в день, Волк направит своих собак к Горам Запада и еще дальше в страну Юкона. И Заринка будет ехать в его упряжке.

– Но ранее того, чем ночь дойдет до своей середины, юноши племени бросят собакам тело Волка, и его кости затеряются в снегу, пока весна не оголит их.

Это была угроза и ответ на угрозу. Бронзовое лицо Маккензи вспыхнуло. Он возвысил голос. Старая женщина, которая до этой минуты восседала равнодушной зрительницей, поползла к двери. Когда он оттащил ее и грубо толкнул на ее сиденье из шкур, он услышал, как пение сразу прекратилось, и послышался гвалт многочисленных голосов.

– Еще раз я взвываю к тебе, о Тлинг-Тиннех! Волк умирает, стиснув челюсти, но с ним вместе уснут десять твоих самых сильных воинов, а они нужны тебе, потому что приближается время охоты, а за ним время рыбной ловли. И еще раз говорю тебе – какая польза от моей смерти? Я знаю обычаи твоего народа: твоя доля в моем имуществе. Отдай мне твое дитя – и все будет твоим. И опять же говорю тебе: придут мои братья, а их много, их земля никогда не бывает слишком заселена и дочери Ворона принесут детей в жилищах Волков. Мой народ сильнее твоего народа. Так решила судьба. Согласись – и все это богатство будет твоим.

Снаружи заскрипели по снегу мокасины. Маккензи взвел курок ружья и вынул из-за пояса револьвер.

– Согласись, вождь!

– Но мой народ скажет «нет»!

– Согласись, и все это будет твоим! А с твоим народом я поговорю после.

– Волк хочет так? Хорошо, я беру его подарки, но говорю: берегись!

Маккензи еще раз пересмотрел приношения, проверил, не заряжено ли ружье, и завершил сделку пестрым шелковым платком. В вигвам вошел шаман с дюжиной молодцов, но он смело растолкал их и вышел на улицу.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

– Собирайся! – коротко бросил он Заринке, проходя мимо ее хижины, и стал поспешно запрягать собак.

Через несколько минут он уже шел на совет, ведя свою упряжку, и женщина была с ним. Он занял место на верхнем конце площадки, рядом с вождем. По левую сторону, несколько сзади, он поставил Заринку. Это было место, принадлежащее ей по праву, а кроме того, не худо было обезопасить себя сзади, ибо момент был очень серьезный.