Читать интересную книгу Кукловод - Домовец Александр

Все эти года о его работе никто не подозревал. Но теперь, когда она подошла к концу, когда Иван Ильич вычислил, наконец, злой рок, висящий над Россией, молчать он больше просто не мог. Найденное знание и потребность поделиться им переполняли Захарова. Вот почему третьего дня он отправил письмо человеку, который когда-то был его любимым школьным учеником и стал известным журналистом. Серёжа остался одним из немногих, с кем Иван Ильич поддерживал отношения, выйдя на пенсию. Они изредка переписывались, и даже пару раз встречались, когда Захаров приезжал в Москву поработать в Ленинке. У Серёжи всегда была светлая голова и живой интерес к истории. А главное, вдвоём они, быть может, решат, что теперь делать со всем этим. Положить под сукно и пусть всё идёт своим чередом? Но это значит перечеркнуть десять лет жизни. И не только это… Или попытаться обнародовать? Но это всё равно, что выписать самому себе пропуск в психушку…

Иван Ильич усмехнулся. Тяжело поднявшись, он достал из навесного шкафчика початую бутылку коньяку, налил рюмку и выпил не закусывая. Ещё раз посмотрел на рукопись. Подходящая обстановка, чтобы отметить конец работы: ночь, свечи, коньяк, одиночество. Как-то даже торжественно… Да какая, к дьяволу, торжественность! Пустота в душе, полная пустота, и чувство, что с окончанием главного дела жизни и сама жизнь подошла к завершению…

Скрипнула дверь. В комнату неслышным шагом проскользнула жена. Зябко кутаясь в халат, она села напротив и удивлённо посмотрела на коньячную бутылку.

– Не бойся, Машенька, на старости лет не сопьюсь, – ласково сказал Иван Ильич и налил себе ещё. – А что в полночь за рюмку взялся, так причина есть. – Он положил руку на стопку страниц. – Закончил я это дело. Закончил всё-таки. Столько лет, столько сил… Ну, ты знаешь. Точнее, как раз не знаешь… Просто видела, как я над всем этим корпел, и ни о чём не спрашивала, умница моя. Ты уж прости. Не в том дело, что я тебе не верю. Я только не хочу, чтобы ты всё это знала. Век бы этого никому не знать…

Он залпом выпил коньяк. Жена задумчиво смотрела на него.

– Да, Маша, – вспомнил Захаров. – Дня через два-три, надеюсь, будет гость.

Жена вздрогнула.

– Кто? – спросила она.

– Бывший мой ученик, Серёжа Авилов. Да ты его помнишь! Непоседливый, любопытный такой, всю нашу библиотеку излазил, пока жили в Москве. Я ему написал, пригласил к нам.

Жена, прищурившись, посмотрела на Захарова:

– Зачем?

Иван Ильич крепко потёр затылок.

– Понимаешь, Маша, нужен он мне. Умный парень, толковый, очень надёжный. Он за эти годы журналистом стал, работает в «Правде по-комсомольски». – Захаров кивнул на рукопись. – Я до такого додумался, что жить страшно. Не знаю, как теперь поступить. Может, вместе с Серёжей что-нибудь решим. Сил нет больше в себе это носить, а ему я верю… В общем, попросил приехать немедленно, да и намекнул в письме, что к чему.

– Зря ты это сделал, – глухим недобрым шёпотом произнесла жена.

Захаров изумлённо уставился на неё.

– Ты что, мать, – начал он и не договорил.

Лицо жены злобно исказилось. Челюсть угрожающе выпятилась, редеющие седые волосы встали дыбом. Глаза сверкнули багровым огнём, а из горла вырвался неприятный клекочущий звук.

– Да что с тобой! – не своим голосом закричал Иван Ильич, вскакивая со стула.

– Зря ты это сделал, – повторила жена.

Не вставая, она протянула через стол тонкую, ставшую вдруг нечеловечески длинной руку и схватила Ивана Ильича за горло. Захаров почувствовал, что его ноги оторвались от пола. Он стал барахтаться, попробовал оторвать руку от горла, но бесполезно: хватка была смертельной, рука – стальной. Иван Ильич начал задыхаться.

– Маша, – жалобно просипел он из последних сил. Перед глазами плыли круги, воздуха уже не было.

Жена ухмыльнулась. Протянув через стол вторую руку, она взяла Ивана Ильича за голову и одним движением свернула шею. Хруст позвонков… последний хрип… тишина… застывший в распахнутых мёртвых глазах безумный ужас…

Отшвырнув обмякшее тело, женщина-монстр сгребла со стола бумаги, вынесла из соседней комнаты припасённый чемоданчик и спрятала в него рукопись. Потом замерла, сосредоточилась; закрыв глаза, провела по лицу и телу обеими руками, словно стряхивая капли воды. Мгновение спустя женщины уже не было. На её месте стоял элегантно одетый крепыш. Внимательным взглядом он оглядел разорённый дом. В углу бесформенной массой темнел труп учителя. Сквозь полуоткрытую дверь спальни виднелось женское тело, лежавшее поперёк дивана. На столе уютно потрескивали свечи.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Крепыш взял подсвечник и аккуратно положил на бок. Старенькая скатерть на деревянном столе занялась быстро. Через несколько минут комната наполнилась дымом, сквозь который весело пробивались языки пламени…

На следующий день, в трёх тысячах километров от подмосковного городка, элегантно одетый крепыш передал рукопись Ивана Ильича Захарова седеющему брюнету с гладко выбритым лицом, большим носом, впечатляющими залысинами и чёрными глазами навыкате.

– Здорово отработал, молодец, – энергично говорил большеносый. – А с пожаром так просто маленькая находка. Несчастный случай – и всё, никакого расследования. Хвалю.

Крепыш благодарно склонил голову.

– Но вот этот Авилов… Ты точно всё понял? Было отправлено письмо, ожидался его приезд?

Крепыш кивнул.

– Ну ладно, иди. Подумаю, что с этим делать…

Оставшись один, брюнет откинулся на спинку глубокого кресла и выругался.

– Авилов, Авилов, – бормотал он, бессмысленно глядя перед собой. – Опять Авилов. Ушла информация… Раньше надо было старика прикончить. Так нет же, интересно было посмотреть, до чего он в конце концов додумается. Этакий интеллектуальный эксперимент… Доэкспериментировался на свою голову. Не было печали…

Возле пепелища, где всего несколько дней назад возвышался дом пенсионера Захарова, стоял высокий светловолосый человек. Лицо его было растерянным и хмурым.

Он достал из нагрудного кармана кожаной куртки смятые листки бумаги и медленно перечитал приписку:

«Теперь, Серёжа, ты в самых общих чертах представляешь, чем я занимался десять лет. Подробно обо всём ты узнаешь при встрече. Если, конечно, она состоится. Подумай. Ты можешь порвать это письмо и забыть про него. Можешь считать, что твой старый учитель выжил из ума… Но если ты приедешь, обратного хода уже не будет».

Авилов перевёл взгляд на обгоревшие брёвна и закусил губу. В глазах у него стояли слёзы. Он получил письмо Ивана Ильича и приехал так скоро, как позволили дела. Но всё-таки опоздал…

1

Рукопись – I

(1606 год, Москва)

«Пользуясь дарованным ему правом входить без доклада, Никита Маленин по-свойски махнул рукой стражникам и распахнул дверь в царские покои.

Дмитрий сидел за столом, заваленным бумажными свитками, и что-то писал, часто макая перо в драгоценную чернильницу, выточенную из цельного куска малахита. Никита с неудовольствием заметил, что царь опять надел с утра польское платье. При звуке шагов Дмитрий поднял голову.

– А, Никита, – приветливо сказал он, узнав ближнего слугу. – Проходи, садись. Ты что так запыхался? Или с пожара бежишь?

– Можно и так сказать, государь, – проворчал Никита, усаживаясь на табуретку. – Только пожары, они ведь разные бывают. Хорошо, если просто дом горит. А ну, как земля под ногами?

Дмитрий отложил перо и выпрямился в кресле.

– Ты загадки-то для детей малых прибереги, – холодно сказал он. – Рассказывай, что случилось.

А случилось вот что.

Проходя по Китай-городу, Никита наткнулся на кучку людей, окруживших старика-монаха, одетого в чёрную рясу. Тряся неопрятной седой бородою, он кричал сорванным голосом:

– Доколе будем терпеть, православные? Царь наш, Дмитрий Иванович, погряз в грехе и пороках! Постов не соблюдает, ходит в иноземном платье, на достояние монастырей покушается! А теперь в угоду королю Жигимонту хочет жениться на поганой польке! Казну на неё тратит без счёта! Уже по Москве нельзя шагу ступить – на чужеземца наткнёшься! Зачем он столько поляков, немцев да литовцев нагнал? Зачем? А я вам скажу, православные. – Монах снял с головы грязную скуфью, вытер ею с лица пот и, переведя дух, истошно закричал с новой силой: – Не сегодня-завтра русских людей резать начнут! И начнут с отцов наших – митрополита Гермогена, епископа Иосифа, князей Шуйского да Голицына! Всех, кто за народ стоит, повырежут. А потом начнут православных в латинскую веру загонять, костёлы на Руси подымутся! Вот вам и царь ваш… Еретик он, а не царь!