и потрескивая такелажем.
Начало светать. Кое-где небо очистилось от туч, вновь показалась бледная, точно перепуганная, луна. Теперь волны бросались уже с кормы, как бы подгоняя лодку.
— Смотрите, огонь! — проговорил Дидов.
Петька повернул лодку так, чтобы не попасть навстречу огню. Дидов и Киричаев переглянулись и вскочили на ноги.
— Это миноносец, — сдавленным голосом пояснил Петька. — Сядьте! Слышите? — строго приказал он и сел за руль.
— Моя поймают… Моя убьют… — бормотал Киричаев.
Дидов силой усадил Киричаева на дно лодки.
Лодка мчалась, оставляя вправо от себя красный и зеленый огни миноносца.
— Делаю поворот, — сказал Петька, когда миноносец остался позади.
— Делай, тебе видней, моряк, — с суровой лаской отозвался Дидов.
— Я побаиваюсь, груза маловато, — проговорил Петька. — Груз живой — очень опасное дело: чуть испугался, шарахнулся — и лодка повалится набок. Сейчас главное — вам обоим пластом лежать, не двигаться…
Вдруг Петька опустил шкот. Лодка быстро повернулась и остановилась, бешено затрепетал парус.
— В чем дело? — тревожно спросил Дидов.
— Мы у берега, — прошептал Петька. — Видите тычок, это тут Камыш-Бурунская коса. Факт, мы у берега! Надо бежать к Эльтигени… Сейчас маяки погасли, нас скоро заметят с берега… Айда! Пускаюсь туда!
Лодка вскоре очутилась на берегу, меж скал, в бухточке около деревни Эльтигень.
— Рейс окончен! — вздохнув, сказал баском, по-взрослому, Петька и первым вышел из лодки. За ним последовали Дидов и Киричаев.
Все трое, мокрые, продрогшие, столкнули лодку в море и крадучись пошли по песчаному берегу, заравнивая за собой следы.
Петька часто оглядывался и с жалостью смотрел на море.
Лодки уже не было видно.
— Крепись, парень. Из тебя выйдет настоящий моряк, — растроганно проговорил Дидов и, обняв Петьку, крепко поцеловал. — На вот тебе на память.
Он отстегнул ремешок и подал Петьке ручные часы.
— Будем живы — свидимся, — торопливо сказал он и пошел по склону обрыва.
Петька Шумный с минуту постоял в раздумье, потом медленно побрел в сторону города.
2
Керчь — небольшой старинный южный город, окруженный с трех сторон холмистой голой степью. Вдали — горы с причудливыми красно-пепельными изломами.
Город расположен на дне глубокой ложбины, у самого пролива, соединяющего два моря — Азовское и Черное.
Белые, крытые красной черепицей, маленькие домики густо лепятся по склонам горы Митридат, почти на вершине которой одиноко белеет похожее на часовню здание.
От горной серой громады, разрисованной живой пестротой строений, с правой и левой стороны выдаются два серых скалистых мыса, пересекающих половину пролива. Гора и мысы напоминают гигантскую, с полураспущенными крыльями, сизовато-серую птицу, спустившуюся на море.
Два крыла мыса образовали прекрасную естественную бухту в проливе. К югу, на изгибе правого крыла, причудливо вырисовывается большая крепость. С ее желтовато-серых стен затаенно глядят в море черные жерла старинных пушек.
Влево на темно-сером мысе выделяется острым куполом старинная ветхая церковь. Ближе к городу, на изгибе крыла, раскинулся огромный металлургический Брянский завод. Над его крышами возвышаются красноватые закопченные трубы. Позади горы Митридат к западу на десятки верст тянется синевато-серый хребет, напоминающий окаменевшее чудовище.
От самого подножия вся гора изрыта множеством ходов и пещер. Это катакомбы…
Петька возвращался в родной город. Сколько он видел приморских, залитых солнцем городов, когда плавал на пароходе «Юпитер»! Много их раскинулось по берегам Черного и Азовского морей: Ростов, Одесса, Батум…
Бывало, матросы, сойдя на берег, сразу чувствовали себя победителями… Казалось, за ними следил весь город: это же юпитерцы! А он, Петька-моряк, любимец команды, рассказчик и танцор, за словом в карман не полезет и в обиду себя не даст.
Петька вспомнил, как матросы, прогуливаясь, подводили девушек к своему шипевшему парами фрегату, задирали высоко головы и, не вынимая рук из карманов, с насмешливой гордостью говорили:
— Вот корыто, на котором мы плаваем…
Много видел Петька хороших городов. И все-таки самым любимым городом была его родная Керчь.
Здесь живут его мать, отец, братья, сестры, здесь завод, па котором он работал учеником в слесарном цехе. Маленькие знакомые улочки, где он бегал с ребятишками; мокрые, обомшелые камни пристани, с которых он удил морских бычков, хватал их, трепещущих, скользких, и ощупью опускал в мешок из сетки, погруженный в воду… А вот и виноградная плантация, с которой он и его товарищи крали золотые и черные кисти налитых янтарным сладким соком ягод.
В городе жила Аня Березко, дочь рыбака-соседа. Ей теперь уже шестнадцатый год.
Еще недавно он, Петька, с красной звездой на полосатой майке, с бантом на рукаве, сидел с ней вечером в маленьком садике…
Далеко позади остались Камыш-Бурунские плавни и деревушка Эльтигень. Шумный поднялся на гору и пошел вдоль крутого желтого обрыва к рыбачьему поселку Старый Карантин. Его мучил голод. Одежда на нем промокла. Свою куцую, напитавшуюся морской водой шинель он по пути бросил, чтобы не вызывала подозрений. Шапку снесло шквалом в море. Темно-русые волосы были всклокочены. Большие ярко-голубые глаза блестели.
Хорошо бы, как когда-то, сходить в клуб моряков, послушать революционные, обжигающие душу речи матросов или заглянуть в Союз молодежи и рассказать товарищам о Кубани, о Таманской армии, о тяжелых боях и, конечно, о своей храбрости.
Он обязательно расскажет Ане о настоящей войне и героических походах, несравнимых с теми, которые описываются в книгах, он покажет ей свою рану — пусть попробует сказать теперь, что он не взрослый и не боец!
Петька прибавил шагу, подтянулся.
На ходу вынул из кармана часы, которые подарил ему Дидов, надел на руку. Потом нахмурил брови и стал «суровым» и «бесстрашным», как командир Колдоба.
Машинальным движением руки Петька хотел поправить фуражку, но тут же спохватился, вспомнил, что ее нет. Он начал осматривать себя и только теперь заметил, что его матросская тужурка потрепана и в грязи. Ему также показалось, что тужурка слишком велика и сшита явно не по его росту.
Солнце уже поднялось высоко, тучи растаяли, заголубело небо, и ветер совсем затих. По всему видать — день будет погожий, настоящий осенний, золотой, когда в тишине земля издает под ногами едва уловимый, нежный, звенящий гул, когда свежий воздух и теплое солнце вызывают страстное желание куда-то стремиться, делать что-то необыкновенное…
На Кубани всего день назад Петька видел только серые, печально-задумчивые поля, залитые буйными ливнями; видел только стаи черных воронов, этих страшных спутников войны, — они кричали, беспорядочно взлетали вверх и на лету били друг друга крепкими клювами… Петька незаметно дошел до поселка.
Старый Карантин — единственное в окрестностях города дачное место, аккуратно распланированное на откосе длинного мыса, на вершине которого возвышалась большая крепость, господствующая