Читать интересную книгу Вельяминовы. За горизонт. Книга 2 - Нелли Шульман

его руку назад. В одиннадцать лет Иванова была ростом с шестнадцатилетнюю девушку:

– Весит она тоже немало… – Золотарев, свободной рукой, похлопал по рингу, – она занимается тяжелой атлетикой, чего женщины, вообще-то, не делают… – в интернате Иванова не слезала с первого места, на любом пьедестале почета. Летом девочка сдала юношеские нормы ГТО:

– Непонятно, откуда она такая выросла, – воспитанница выпустила инструктора, – кормили ее одинаково с остальными, но сейчас перевели на спортивную диету…

Под курткой играли бицепсы, девочка улыбалась:

– Какая медаль мне положена, товарищ Золотарев… – капитан добродушно щелкнул ее по носу:

– Не заносись, Иванова, иначе получишь медаль имени твоей подружки, шоколадную… – Свету Мозес, в интернате, прозвали именно так:

– Но Мозес не обижается, – вспомнил Золотарев, – ребята не со зла это делают. Они отличные парни и девчонки, наши, советские школьники… – негритянка тоже любила спорт:

– Она длинноногая, прыгучая. Играет с парнями в баскетбол, бегает на короткие дистанции, стреляет… – в интернате устроили тир, бассейн и конюшню. Поднявшись, Золотарев отряхнул куртку:

– Через месяц я вернусь, а пока с вами позанимаются мои коллеги… – приехав в интернат, Золотарев, выпускник физкультурного института, с удовольствием обнаружил, что дело здесь поставлено на лад:

– Три, четыре часа спорта, каждый день, плавание, бег, лыжные кроссы. Неудивительно, что они все тренированные, хоть на Спартакиаду их отправляй. Даже из Левина я сделал человека… – мальчишка не очень любил спорт, но заинтересовался теннисом и верховой ездой:

– Посадка у него хорошая, – подумал Золотарев, – и на кортах он преуспевает. Непонятно почему, словно он аристократ… – воспитанница Иванова мечтала о большом спорте:

– Хотя вряд ли ей удастся попасть в юношескую сборную, по стрельбе и лыжам… – соскочив с ринга, девочка побежала в душевую, – ее, явно, готовят для другого…

Золотарев не знал, зачем Ивановой усиленные тренировки, и спрашивать об этом не собирался. В его ведомстве не приветствовалось излишнее любопытство. После Нового Года капитан получил распоряжение прибыть в Свердловск, для инструктажа перед ответственным заданием. Из разговора с Москвой он уяснил, что речь идет о поимке опасных шпионов. Его собеседник не представился, но по голосу капитан понял, что имеет дело с человеком, привыкшим приказывать:

– Ваша задача, товарищ Золотарев, – наставительно сказал незнакомец, – отвлечь внимание от основной операции. Вы ответственны за дымовую завесу, ваши коллеги займутся ликвидацией эмиссаров западных разведок… – Золотарев решил, что в приполярной глухомани строится военный комплекс:

– Может быть, даже космодром, – он стоял с трубкой, почти навытяжку, – или полигон для новых ракет. Понятно, зачем США и силы НАТО послали сюда шпионскую миссию… – ему предстояло взаимодействовать с молодым сотрудником Комитета, работающим в студенческой среде:

– Его оперативный псевдоним, Скорпион, – объяснили Золотареву, – но вы, разумеется, узнаете его фамилию. То есть ту фамилию, которой он сейчас пользуется… – Золотареву предстояло изобразить инструктора туристической базы:

– Лыжный поход третьей степени сложности, – вспомнил он, – в заброшенные места, где нет никого, кроме беглых зэка. Армия что-то возводит в тех краях, иначе мы не стали бы огород городить… – ему со Скорпионом предстояло организовать несчастный случай, для участников похода:

– Загадочное событие, как выразился москвич, – подумал Золотарев, – он обещал представить возможные сценарии на последнем инструктаже. Он проведет совещание, в Свердловске. Он сказал, что мы еще увидимся… – в душевой шумела вода, Иванова громко распевала песенку про Васю:

– Совсем с ума сошли с этим Васей, – усмехнулся Золотарев, – из любого утюга про него горланят… – ни голоса, ни слуха у Ивановой не было, но девчонка нисколько не стеснялась выступать на сцене:

– Она уверена в себе, молодец. Впрочем, сестер Левиных ей не переплюнуть, те родились, что называется, королевами. Хоть сейчас ставь их фото на обложки журналов… – инструктор, невольно, подсвистел:

– Мой Вася, он первым будет даже на Луне… – он почесал всклокоченные волосы:

– Первыми на Луне высадятся наши, советские космонавты… – подмигнув своему отражению в запотевшем зеркале, Золотарев пошел в мужскую душевую.

Изящная, смуглая рука уверенно держала микрофон.

В радиорубке интерната висела карта Кубы. Красные стрелки двигались к Гаване:

– Вы прослушали новости на испанском языке, – Света перешла на русский, – на прошлой неделе Советский Союз признал революционное правительство Кубы. Команданте Фидель Кастро прибыл в столицу страны. Наш подарок кубинским товарищам, народная песня «О, голубка моя». Исполняет Надя Левина… – закрутились катушки магнитофона, низкий голос запел:

– Когда я вернусь в Гавану, в лазурный край,

Меня ты любимой песней моей встречай.

Собирая записи, Света промурлыкала:

– Cuando sal; de la Habana

Valgame Dios…

Школьное радио в интернате передавало новости на четырех языках. Свете отлично давался испанский. Девочка надеялась, что она когда-нибудь увидит Кубу и команданте Фиделя:

– Я попрошу, чтобы меня послали в Гавану, перед поездкой в Америку, – она подхватила портфельчик, – я должна получить опыт революционной борьбы. Хотя на Кубе повстанцы уже победили… – Света знала, что после окончания интерната она покинет СССР:

– Папа с мамой приехали в Советский Союз до войны, они были коммунистами, в Америке. Они гордились бы, что я пионерка, что буду комсомолкой… – в интернате к Свете приставили личного куратора, пожилого, приятного человека. Два раза в неделю они встречались, как говорил Георгий Алексеевич, за чашкой чая. Света, правда, больше любила кофе:

– Как положено, в Латинской Америке, – смешливо подумала она, – интересно, что больше ни у кого нет личных кураторов. Хотя ради Павла сюда привезли преподавателя китайского языка, из Пекина… – китайский учило и несколько других детей, однако только Павел свободно болтал с товарищем Ли Вэем и ловко писал иероглифы. Света шла по гулкому коридору:

– Как Павел выражается, с волками жить, по-волчьи выть… – она хихикнула, – товарищ Ли по-русски знает только два слова, спасибо и Ленин… – девочка приостановилась:

– Он преподаватель, а с Георгием Алексеевичем мы только разговариваем. Некоторые другие ребята, кстати, тоже к нему ходят…

Куратор передал Свете черно-белое фото. Молодые мать и отец, в окружении багажа, стояли на вокзальном перроне. На вагоне висела табличка:

– Москва-Магнитогорск. Да здравствуют строители нового металлургического комбината… – по словам куратора, мать Светы работала на комбинате медсестрой:

– Твой отец возводил завод, – он улыбнулся, – но, когда началась война, они оба, как коммунисты, пошли добровольцами в армию, сражаться с фашизмом… – попав в немецкий плен, мать сидела в концлагере Равенсбрюк:

– Она выдала себя за американскую военнослужащую, – объяснил куратор, – с пленными союзных держав фашисты обращались лучше. После войны… – он вздохнул, – твои родители хотели вернуться к мирной работе, но партия попросила их остаться в армии… – Света этого не помнила, но куратор сказал, что ее родители служили в Берлине.

Иногда она видела странные, обрывочные сны. У небольшой елочки сложили груду ярко упакованных подарков. Сеял мелкий снежок, взлаивала собака, трещали дрова в костре. Света приподнималась на кровати:

– Море, шумело море. И еще… – девочка хмурилась, – был мальчик, рыжий. Наверное, мы с папой и мамой отдыхали в санатории… – упомянув о снах, Света удивленно поняла, что куратор очень интересуется их содержанием. Ее попросили рассказать все, и как можно более подробно. Часто, после свиданий с Георгием Алексеевичем, она тоже чувствовала себя, как во сне:

– Я не помню, о чем идет речь, – задумалась Света, – однако он мне показывает фотографии… – девочка, разумеется, не знала, что ее сновидения обсуждались на закрытых совещаниях, в Москве. Георгий Алексеевич, до поста в интернате работавший в институте Сербского, настаивал на осторожном подходе к памяти девочки:

– Вернее, к тому, что от нее осталось, – недовольно сказал он, связавшись с Москвой, по телефону, – два года гипноза сформировали у нее ложную личность, существование которой я поддерживаю, однако вы слышали, что она обладает и настоящими воспоминаниями… – записи бесед со Странницей, как называли Свету в рабочих папках, немедленно отправлялись в институт Сербского и на Лубянку. Георгий Алексеевич помнил давний разговор с учителем, профессором Гуревичем, специалистом по детской психиатрии:

– Он признался, что до первой войны встречался с Фрейдом, и даже