Читать интересную книгу Шторм Дельта - Валерия Дёмкина

В общежитии мне понравилось. Они вдвоем занимали маленькую комнату, обклеенную белыми обоями с парусниками. Мебель валилась сверху, еле держась за стены. Пасти казённых полок задыхались от книг. У окна желтели тумбочки. На одной в ряд стояли дезодорант, шампунь и мыльница. Уверен, за дверцей на нижней полке тоже порядок. Вторая тумбочка еле удерживала в себе предметы. Из открытой части торчали карандаши и тетради, сверху сдерживала беспорядок круглая пузатая коробка из-под печенья с набекрень надетой крышкой. Позади неё выстроились пузырьки с цветными жидкостями. На ручке висел початый столбик ватных дисков.

Они ужинали за письменным столом и смотрели «Терминатора». Когда Поля тянулась за вафельной трубочкой или шоколадной долькой, Лёша косился на неё.

– Ты бы лучше тренировалась вместо этих лекций.

– Я не для того время освобождаю.

– Хватит есть вафли!

Она нахмурилась и бросила сладкое обратно. Он молча съел свою шоколадку, она допила пустой чай и пересела на кровать с учебником. Я решил уйти и понял, что копчу макушкой дверной проём. Я вырос ещё!

2

Ночью я слушал стук стройки за окном. Через форточку с юга тянулись, как провода, тонкие нити, похожие на облепленные каплями паучьи кружева. Они висли на мне, и я их засасывал внутрь. Я растянулся, похолодел и вылетел на улицу. Я весь поместился в крыло и стал им. Потом я рассыпался на обгоревшие бумажные листы. Во мне звучали голоса. Один из них я помнил – это голос той крови, из которой я выкипел чёрным паром. Он звучал почти так же упрямо, как голос Лёши. От этого я собрался в ледяное облако. Меня то тянуло в стороны, то стискивало с боков. Я мог покрыть полнеба и пропустить сквозь себя свет фонарей, мог заковать себя в вороний полёт, чёрный и плотный. Голоса били меня изнутри, бодали, кусали.

Утро я распознал по тому, что меня втянуло обратно в окно общей кухни. Я отряхнулся от дождя, а потом проводил сонную Полину в университет.

Мы опоздали на занятие. Я винил себя, что не разобрался со светофорами, пока ехали в трамвае. На затылке от стыда выросли мелкие перья и поднялись дыбом, я почесал их новыми когтями. Они превратились в пальцы, как только я опустил руку.

Перед группой сидела молодая брюнетка, похожая на худую сову. Она сморгнула и повернулась к нам.

– Можно войти?

– Что вам вчера на лекции читали? – очернённые круглые глаза вызывали Лёшу.

– Раны.

– Какая кровоточит сильнее: резаная или рубленая?

– Резаная, – он выдохнул протяжно, как будто делал ей одолжение. Сова опустила плечи.

– Садитесь.

Мы занимаем места. Я сижу возле макета мертвеца на берегу нарисованной реки. Сова задаёт вопросы.

– Я вижу многие стали лекции пропускать. Учтите, чтобы получить зачет, нужно посетить минимум восемьдесят процентов. Вам понятно это?

Обсуждали смерть тех, кто задохнулся. Сова спросила Полю; она рассказала, чем отличается, когда человека задушили, от того, когда он повесился сам. Я весь покрываюсь перьями. И почему ей это интересно?

Из-под перьевых ресниц я неподвижно гляжу на строгую птицу, которую зовут Дарья Петровна. Перед ней раскрыты учебный журнал и записная книжка. Вдруг страницы выплёвывают собственные тени, и они раздуваются передо мной, как паруса. Там списки студентов, прошедших её жёсткий взгляд. Поля смотрит туда же, но видит только открытые страницы. Я ложусь на стол перед Полей.

– Лучше ходи на лекции. Делай там, что захочешь, но отмечайся. Она… – я вижу кулон на худой шее Дарьи Петровны. Золото, изумруд. Кольцо. Египетский иероглиф. Как в кабинете заведующего? Нет, я не видел… Декан? – Она может отчислить, даже если посетить их все.

– Хорошо.

Она впервые ответила мне. Её неровные, искусанные губы неподвижны. Она умела. Делала, как я. С меня осыпалось оперение и просочилось сквозь столешницу. Я остался голым, посыпанным холодной золой. Поля отвела глаза. Сова снова спросила её. И она так увлечённо зачастила, что будет при повешении с позвонками, сонной артерией, гортанью, какая останется полоса от петли, что пришлось останавливать её ответ. Сова не поставила ей отметку. Лёша заметил.

– Дарья Петровна, вы не…

– Вы опоздали. Скажите спасибо, что впустила.

Поля усмехнулась. Дарья Петровна закрыла записи, встала и попрощалась. Откинув назад зеркальные черные волосы, она четырежды продавила линолеум острыми каблуками и исчезла за дверью.

Я старался меньше попадаться ей на глаза. Поля и Лёша много ходили вместе, но на второй день знакомства я понял, что отрываю её. Она просила его дать ей почитать или порисовать, а сама часто отвлекалась и грелась об меня. Я просто раскрывал ладонь – и вспыхивал костёр, а она тянулась рукой и не обжигалась. Что-то тлело во мне и болело. Поэтому иногда я пропадал снаружи.

Я лежал на рельсах. Трамваи переезжали меня. Бесконечным салютом сыпал дождь. Колёса вырезали на шее и бедрах оранжевые следы, которые тут же погасали и наполнялись мокрой пылью. Люди торопились на остановку и увязали в грязи подо мной. Когда я думал про Лёшу, оранжевые трещины покрывали мои руки без помощи трамвая. Изнутри пробивалась пустыня, и огненные змеи душили меня. Я продолжал расти. До меня они жили вместе. Она его выбрала. Я должен помогать им? Трещин прибавилось. Я должен помогать ей.

Я вернулся, когда его не было. Поля лежала на верхнем ярусе старой кровати и читала книгу смертей с экрана компьютера, завернувшись в красный плед. Я сел с краю, она протянула руку и смахнула у меня со щеки пыль. Поля присмотрелась и улыбнулась. С меня сыпалось на кровать, на пол, я пачкал стены, зато открывалась обычная человеческая кожа. Почти до пояса я посветлел. Провел рукой по голове. Волосы! Щекотные человеческие волосы. Она улыбается, и я, но как я выгляжу – не могу понять. Зеркало не отразит меня. Лужа тоже. Я посмотрел Поле в глаза; там на серой эмали радужки дрожало моё отражение, маленькое, я только разобрал то, что знал и так: широкие белые плечи, растрепанная сбоку прическа и черные сажевые языки по животу. У меня внутри снова просыпаются голоса, кто-то ходит во мне из угла в угол, как по комнате, и ругается.

Поля наклоняет голову, тянется и проводит пальцем по брови. Мне режет глаз, волосы отрастают, закрывают обзор, и кожу стягивает, словно в комнате зажглось южное солнце. Всего меня обвязали шрамы, светлые и бурые. Она кого-то представила. Она делает из меня, кого хочет. Но всегда со мной тот голос, с которого я начался. Он делает меня больным.

– Я буду, кем хочешь.

– Да ты всегда одинаковый. Это всё, – она указала на шрамы, – неважно. Ты это ты и есть.

Я вернулся обратно к обычному телу, потом к обгорелой чешуе, и дал Поле руку. Она обняла меня. Плечо прорвалось огнём, он побежал вниз и через пальцы проник ей под кожу. Я зарычал.

– Стой, стой! Всё хорошо! Я так и хотела.

Мы сидели на кровати под закопчённым потолком. Я думал, что нахожусь между голосом живого человека, его жизнью, частью которой я был, с одной стороны, и желаниями Поли – с другой. Две силы меняют меня и ничего не знают друг о друге. Когда Лёша вернулся из душа, я живо вычистил потолок и одеяло и свернулся на кровати, как собака, свесив с краю ногу.

3

На выходных потеплело. С балкона я смотрел вниз на заваленные привезенным снегом мусорные баки. Машины с зубастым ковшами подгребали к стенам общежития порции бурого снега и растили по тротуару горные хребты. Целая армия воробьёв чирикала в зарослях колючих кустов, и ветки попеременно вздрагивали. Балконные двери раскрыты настежь. Занавеска у меня за спиной подвешена на ветру.

– Что делать будешь? – спросил Лёша.

– Писать.

– Это, ты бы сходила в зал лучше, жирок поджечь.

Я обернулся. Поля потянулась и сложила в рюкзак форму. Мне показалось, она слишком легко согласилась. Тарелка со сладостями стояла нетронутая.

Поля оделась по-весеннему. Последние выходные февраля. Она слушала музыку, я подстраивался и в такт блестел окнами домов или бросал под нужным углом солнечные искры в лужи. Трёхэтажный синий спорткомплекс сиял посреди мокрой пустоши.

– Я же не хочу туда идти, – сказала она изнутри себя. Вокруг текли нахохленными ручьями пешеходы и не слышали.

– А что хочешь?

Она стукнула по рюкзаку. По стенке шаркнула тетрадь, а на страницах подпрыгнули буквы и сахарным шорохом оцарапали бумагу.

– Там внизу кафетерий, – рычу я. – И стулья удобные.

За столами сидели мамы с шумными детьми. Мы нашли место в углу, куда доставал белый луч из окна. Поля открыла тетрадку.