капюшон. Ги загнал старика в центр группы, и они двинулись к реке. Байя делила столицу на две неравные части — север, где жила аристократия, церковники, богачи, и юг, где чем южнее, тем беднее становились городские кварталы. Агенты направлялись в Сен-Сезар — квартал лодочников и рыбаков. Солерн выбирал самые темные и глухие улочки, чтобы не пересечься с толпой, которая, не обращая внимания на дождь и сырость, вопила что-то оскорбительное в адрес властей и короля Далары.
— Не могу сказать, что они совсем уже неправы, — пробормотал Греналь.
— Тихо, — цыкнул старший дознаватель. Кто бы мог подумать, что королевским агентам будет опасно выходить на улицы по ночам и в одиночку. Солерн упустил тот момент, когда подданные короля перешли от страха и почтения к презрению и злобе.
"Или просто раньше страх был сильнее", — устало подумал Ги. Позавчера, когда он входил в свой дом, кто-то швырнул в него куском кирпича. А утром Солерн обнаружил, что дверь измазана дерьмом и дегтем. Раньше никто бы не посмел… они боялись, даже когда дознаватель спрашивал, сколько стоит морковь.
"Зачем я вообще все это делаю?" — Солерн вздохнул. Как будто его жалование позволяет ему кататься, как сыр в масле. Оно почти целиком уходило на содержание семьи, весьма немалой, как принято на Юге. А у короны осталось очень мало денег, и она хотела приберечь их для себя.
— Когда люди голодны, они злы, — вдруг сказал Николетти. — И голод всегда пересиливает страх… в конце концов.
— Тогда почему бы вам не присоединиться к ним?
— Они мне не платят, — с насмешкой ответил старик, но Солерн прекрасно понял, что мастер насмехался не над людьми на улицах.
Впереди показались мосты, потянуло тяжелым речным запахом — ил, рыба, нечистоты. Агенты выбрались на набережную. Солерн остановился и приподнял край капюшона. Отсюда был виден Эксветен — королевский дворец, черный вверху, с янтарно светящимися окнами внизу. Вокруг него, на Площади Роз, колыхался призрачный свет от фонарей, но Ги не мог различить, кто их нес — толпы байольцев или королевская гвардия.
— Че надо? — вдруг раздалось рядом. — Кто такие?
Солерн обернулся. Пусть к Мосту Невинных преградили человек двадцать в плащах и с дубинками. Ги вытащил из кобуры пистолет и сказал:
— Дорогу и никто не пострадает.
Агенты взялись за оружие. Люди перед ними плотнее сомкнули ряды.
— Пшел вон, черт проклятый, — процедил вожак.
— Четырнадцать выстрелов в упор, — произнес Солерн. — Сколько вас останется после этого?
— Целый город! — крикнул кто-то из-за спины вожака. Ги поднял пистолет так, чтоб дуло смотрело в лоб главарю; тот невольно шагнул назад, зато люди около него подались вперед.
— Господи, мы тут так до утра проторчим, — недовольно прошипел Николетти. Вокруг мастера внезапно сгустился невидимый тяжелый ореол, такой подавляющий, что даже агенты невольно подались в стороны, оставив старика и Солерна лицом к лицу с бунтовщиками.
— Прочь, — тихо сказал мастер. Грудь дознавателя придавило каменной плитой; невыносимо захотелось шарахнуться от Николетти как можно дальше, лучше прямо в реку. Ореол стал почти осязаем, и бунтовщики, развернувшись, будто заводные игрушки, бросились врассыпную.
— Б-б-боже, — просипел Греналь.
— Идем, — приказал Солерн, кое-как справившись со стучащими зубами. Ореол втянулся в черную фигуру мастера. Ги этого не видел, зато ощущал так же отчетливо, как капли дождя на лице.
Осведомитель говорил о лодочном сарае у Моста Невинных. Солерн хмуро оглядел это сооружение — прямоугольное и длинное, не освещенное ни единым огоньком. Над сараем поднимался темный горб моста, левее был причал для лодок. И ни души кругом…
— Можно поживее? — процедил Николетти. — Меня сейчас стошнит от этой вони.
— Окружаем, — тихо скомандовал Ги. — Греналь, ты к той стене, возьми троих. Вы и вы, по парно к окнам. Остальные — за мной. Мастер…
— Я тут подожду, — ядовито отозвался старик. — Подышу свеженькими миазмами.
Солерн проверил пистолет и вместе с пятью агентами направился к двери. Она была перетянута цепью, на которой висел замок, а рядом с ним — ведьминская бомбочка. Значит, кто-то бунтовщикам платит… или они покупают это вскладчину. По грошу с каждого — как раз на одну и хватит. Ги снял с пояса фляжку и плеснул из нее на бомбочку. Она плюнула синей искрой и лопнула с тихим хлопком. В тот же миг в сарае вспыхнул свет, и Солерн заорал:
— Лечь!
Он первым бросился ничком наземь. Над головой грохнул ружейный залп, засвистели пули. Раздался вопль Греналя, и агенты открыли ответный огонь. Ги поднялся на колено и швырнул в дверь колбу с каким-то зельем. Склянка рванула, как граната. Солерн прикрылся плащом от обломков цепи и дверей, вскочил и с криком "За мной!" ринулся в дымящийся пролом, на ходу выхватив шпагу. Агенты кинулись за ним.
От ружейного приклада в лицо Ги увернулся и огрел нападавшего рукоятью пистолета. Удар пришелся в висок, и человек рухнул, как подкошенный. Следующего бунтовщика Солерн полоснул шпагой по лицу, и тот с воплем шарахнулся, обливаясь кровью — совсем щенок, лет шестнадцати… Дознаватель приложил его пистолетом по затылку и тут же сам вскрикнул от удара палкой по ребрам. Развернувшись, он отбил следующий выпад эфесом и пырнул бунтовщика клинком в живот.
— Сюда! — заорал Греналь. Солерн отшвырнул раненого, бросил разряженный пистолет и помчался на крик. В полутьме мелькали фигуры и лица, чадили лампы на дешевом масле; кругом — вопли, брань, лязг и стук оружия…
Старший дознаватель метнулся наперерез двум бунтовщикам. Одному он врезал эфесом в зубы, а другого сгреб за шиворот, швырнул на колени и приставил шпагу к горлу.
— Стоять! — взревел Солерн. — Не то прирежу ублюдка!
Ублюдок жалобно всхлипнул. Несколько минут — и все было кончено: как и говорил осведомитель, сынок одного из зачинщиков бунта был слишком ценным грузом. Агенты повязали бунтовщиков, и оставшихся на ногах, и раненных; двое слуг короны отправились за повозкой, а Греналь усадил связанного юнца на табурет перед Солерном, чтобы тот приступил к допросу.
— Жан Жильбер, сын Луи Жильбера? — спросил королевский дознаватель; он уже знал, чем все кончится.
— Я вам ничего не скажу! — храбро чирикнул мальчишка — ему было едва ли больше семнадцати.