поднимать детей, хотя при мне все в деревне вспоминали ее с большим уважением, отдавая должное ее решительности и воле. Она овдовела, так и не дождавшись мужа с русско-турецкой войны.
Арташесу (так звали Дедо), самому старшему сыну, рано пришлось взять на себя заботу о доме, огороде, саде и младших. Чтобы заработать первые деньги, он, едва получив начальное образование, стал учителем первых классов. Взрослые с оружием защищали землю, поэтому в тылу работали женщины и дети. Мне это представить было невозможно — чтобы мой ровесник уже работал, и не кем-нибудь, а учителем.
Прабабушку Айю я застал. То есть я не помню ее, потому что был совсем маленьким, но дома сохранилась фотография, на которой я сижу рядом с ней на тахте и помогаю чистить фасоль («лоби»). А еще есть снимок, где она с Арташесом (когда его уже называли Дедо) сидят на той же тахте. Согласно семейной байке, прабабушка Айя вздохнула и спросила:
— Арташ-джан, сынок, кто из нас старше, ты или я?
На что он пожал плечами:
— Откуда я знаю, мам? («Йин гидам, нани?»).
Возможно, Дедо умел находить общий язык со мной еще и потому, что много лет работал в школе. Сначала ходил пешком из своей деревни в соседнюю деревню Бадара вместе со своими учениками-односельчанами. Потом, еще до войны перебрался в Баку, на зарплату повыше, чтобы больше денег высылать матери. Работал учителем математики в Арменикенде, армянском квартале. На пенсию вышел только тогда, когда закрылась последняя армянская школа в Баку. Она находилась в Завокзальном районе, со слов деда «самом босяцко-блатном» районе города даже в середине благополучных восьмидесятых.
Но даже на пенсии он продолжал помогать своим родным, поскольку получал надбавки как ветеран Великой Отечественной и подрабатывал репетиторством: готовил абитуриентов к вступительным экзаменам. Забегая вперед, скажу, что когда я окончил седьмой класс и родители решили перевести меня в физмат-школу, Дедо приехал заниматься со мной.
Первым делом он потребовал освободить мой письменный стол. На пустую и только что протертую влажной тряпкой столешницу он выложил кипу тетрадей, перевязанную крест-накрест шерстяной нитью. Я развязал узелок и взял верхнюю из тетрадей. Она была исписана непонятным мне почерком.
— Мы не по учебнику будем заниматься? — удивился я.
— Не по одному учебнику, а по нескольким. Я собрал лучшие задачи, которые встречал у сильных авторов. Через мои руки много книги прошло, за какими-то я даже охотился в библиотеках, комиссионках, всеми правдами и неправдами доставал.
— Прямо как коллекционер марок, — восхитился я.
— Да, коллекционер задач!
Дедо понравилось мое сравнение, он даже повторил вполголоса, словно пробуя звучание.
— Может, все-таки посмотришь на задачник, которые советовали проштудировать перед экзаменами? — попросил я, выкопав из кучи, в которую сбросил все со стола, новенькую библиотечную книгу.
Прежде чем заглянуть вовнутрь, Дедо тщательно изучил страницу с авторским коллективом, потом пробежался по предисловию. После этого он открыл на случайной странице, прочел условие одной из задач и рассмеялся:
— О-о, какая нафталиновая задачка, с тридцатых годов, еще из Киселевских упражнений. А эта встречалась у Ларичева. И следующая тоже из шестидесятых, у Крейдлина видел. Они с Муравиным написали целый сборник…
— Дедо, да какая разница, главное, чтобы научиться решать.
— Разница есть. Правда, ты освоишь материал так, что для тебя разницы не будет, — усмехнулся дедушка.
Месяца подготовки по дедушкиной методике оказалось достаточно, чтобы я сдал экзамены на отлично и поступил в физмат.
Но вернемся в то лето, когда я впервые проводил каникулы с Дедо вместе, то есть не просто вместе, а вдвоем.
В тот день мы вышли из дома рано утром. Деревня уже не спала. Пели петухи, кудахтали куры, блеяли овцы, где-то ревел осел. Перекликались с балконов хозяйки. Все как полагается. Первым делом мы спустились к роднику взять воды в дорогу.
Дедо рассказывал, что когда-то здесь было подворье монастыря Воскан Нахатак. В девятьсот пятом году турки в очередной раз разрушили и разграбили его. И с тех самых пор они, уже под прикрытием коммунистов, не позволяли восстанавливать руины. Подворье стало небольшой деревенькой на склоне над ручьем. В войну, когда почти все мужчины деревни ушли на фронт, земли по другую сторону ущелья власти начали заселять турками.
— Дедо, а почему ты их называешь турками, если они азербайджанцы?
— Это потом они себя так стали называть. Русские их вообще всех подряд считали татарами. А мои деды помнят, как здешние турки называли себя кара-коюнлю и ак-коюнлю, чернобаранные и белобаранные. И вот эти два племени постоянно враждовали друг с другом. А потом перемешались, осели, и себя назвали иначе, и вокруг себя всё стали переименовывать. Вот нашу деревню назвали Дашбулаг, то есть «Каменный родник».
Мы как раз подходили к источнику. На самом деле родник давно был закатан в бетон, из которого были выведены на разные стороны русла две трубы. У одной стояли в очереди армянки, у другой — азербайджанки. Изредка в очереди встречались мальчишки-подростки, которые вместо матерей и сестер приходили за водой. Я тоже бегал сюда, взяв большой кувшин («куж»), хотя удобней было бы нести бидон. Но мне нравились изящные линии кувшина и чеканка на его медном боку.
Когда мы подошли к воде, женщины уважительно поздоровались, старшая предложила Дедо пройти вне очереди, он отмахнулся, тогда одна бойкая девушка подскочила и забрала у него стеклянную бутыль в плетеном мешочке с перекидным ремнем. Перепрыгивая с камня на камень, не боясь соскользнуть с их мокрой обкатанной поверхности, она вернулась, наполнив сосуд до краев. Отдала дедушке, а мне подмигнула, как-то очень по-мальчишески.
По пути наверх Дедо остановился, обернулся, бросил взгляд на родник и выдохнул:
— Э-э, смотри, сколько их уже…
— Дедо, кого их?
— Азербайджанок. С их стороны вон сколько. А наша молодежь уезжает. Закрыли армянскую школу. Нет школы — нет будущего и у нас, у нашей половины села.
Я тогда не понимал, что он имел в виду. В советской школе нам говорили о дружбе народов и интернационализме. Его слова звучали как пережитки дореволюционного прошлого. Но с наблюдением деда я не мог не согласиться: действительно, на стороне азербайджанцев весь склон был застроен новыми кирпичными домами, окруженными свежевыкрашенными заборами. Они заметно отличались от старой армянской части, где все постройки были выложены из крупной речной гальки. И где были невысокие ограды, заросшие колючими кустами.
— Дедо, а почему нельзя собирать ежевику здесь, а надо лезть в горы? — я показал на ближайшую изгородь.
— Ах, дитятко («Ай хоха»), тут она пыльная.
— Здесь же почти нет машин, это же не город? —