Читать интересную книгу Воспитание в свободе. Избранные педагогические статьи - Лев Толстой

Страстное увлечение

В ноябре 1855 г. Толстой выходит в отставку и приезжает в Петербург, где публикует несколько рассказов, повесть «Казаки» и автобиографическую трилогию «Детство. Отрочество. Юность». В ней он стремится проникнуть в духовный мир ребенка, подростка, юноши, осмыслить их переживания, понять, как формируются в этом возрасте нравственные начала, в том числе и под влиянием целенаправленного обучения. Критика обращала внимание современных Толстому читателей на то, что молодого автора более всего занимают «психический анализ», «диалектика души». И это не случайно. Следует заметить, что в то время в российской педагогической науке формулировался постулат, гласящий: чтобы воспитывать человека во всех отношениях нужно, прежде всего, узнать его также во всех отношениях. Это требование оказалось удивительно созвучным литературному творчеству Л.Н.Толстого того периода. Через всю трилогию проходит мысль о необходимости уважительного отношения к личности ребенка – мысль, которая впоследствии станет основополагающей в собственно педагогической концепции Толстого.

В Петербурге Толстой попадает в литературные круги, знакомится с Н.А. Некрасовым, И.С. Тургеневым, И.А. Гончаровым, А.Н. Островским, Н.Г. Чернышевским, объединившимися вокруг журнала «Современник». Молодой автор не может остаться в стороне от горячих дискуссий между западниками и славянофилами о роли и месте просвещения и грамотности, но свое мнение по этому поводу он выскажет несколько позже в резкой статье, осуждающей стремление свести задачи народной школы только к обучению грамоте.

Фактически Лев Николаевич разделяет позицию славянофилов, изложенную в статье В.И. Даля «Письмо к издателю А.И. Кошелеву». Даль писал: «Но разве просвещение и грамотность одно и то же? Грамотность только средство, которое можно употреблять и на пользу просвещения, и на противное – на затмение… Грамотность сама по себе ничему не вразумит крестьянина, она скорее собьет его с толку. Перо легче сохи, вкусивший без толку грамоты норовит в указчики…» Позже Толстой не раз будет ссылаться на эту статью. Он чувствует всю трагичность разрыва между образованностью книжной и жизненной. В многочисленных дискуссиях и спорах вынашивается отношение Льва Николаевича Толстого к проблемам образования. Восприняв некоторые взгляды славянофилов, писатель попытается реализовать их в педагогической практике.

Видимо, окончательно решение вернуться к педагогической деятельности созревает во время первого заграничного путешествия Толстого. Он посещает парижский университет Сорбонну, присутствует на лекциях, интересуется и другими учебными заведениями и даже посещает торжественное заседание Французской академии. В Цюрихе знакомится с работой института для слепых и глухонемых, который считается образцовым заведением.

Из поездки, в ходе которой Толстой посещает, кроме Франции и Швейцарии, еще и Германию с Италией, он выносит довольно критичное отношение к современной западной педагогике. Он видит здесь ту же «болезнь»: оторванность педагогики от реальной жизни народа, его насущных нужд. Толстой записывает в дневнике: «Главное – сильно, явно пришло мне в голову завести у себя школу в деревне для всего околотка и целая деятельность в этом роде».

В 1859 г. по деревне Ясная Поляна оповестили о желании графа вновь открыть бесплатную школу для всех желающих детей. Как вспоминали бывшие ученики этой школы, своим простым и добрым отношением к тем, кто привел своих детей, Лев Николаевич преодолел недоверие родителей. Созданная им в школе атмосфера оказалась настолько привлекательной, что число учеников быстро выросло с 22 до 70 человек. Этот период своей жизни (1859–1862) Толстой назовет временем «трехлетнего страстного увлечения… педагогическим делом».

Сама школа вызывала удивление. Вот как описывал царящий в ней уклад американский педагог Эрнст Кросби: «Маленький колокол, висевший на крыльце, звонил каждое утро в восемь часов. И через полчаса появлялись дети. Никогда никому не делали выговоров за опоздание, и никогда никто не опаздывал. С собой никто ничего не несет – ни книг, ни тетрадок. Уроков на дом не задают. Никакого урока, ничего сделанного вчера ученик не обязан помнить нынче. Его не мучит мысль о предстоящем уроке. Он несет только себя, свою восприимчивую натуру и уверенность в том, что в школе нынче будет весело так же, как вчера».

Такая модель школы вполне соответствовала тогдашним представлениям Толстого. Он жестко разделяет образование и воспитание, а также теоретическое (неживое) знание и знание, приобретенное через конкретный опыт и необходимое для практической жизни. «Всякое учение должно быть только ответом на вопросы, возбужденные жизнью», – напишет Лев Николаевич, открывая дискуссию, точка в которой не поставлена до сих пор.

Сам Толстой в этот период понимает под образованием свободное получение индивидуумом знаний, а под воспитанием – их насильственную передачу. Писатель призывает учителя искать разные увлекающие детей приемы преподнесения знаний, становясь предтечей такого направления в педагогике, как учение с увлечением. Образование, где стимулом являются не розги, а интерес ученика, определяется им как свободное.

Позже противники Льва Николаевича будут упрекать его в том, что он идеализирует роль народа в определении той школы, которая народу необходима. Да и сам Толстой признает: «Страх и потому побои крестьянин считает главным средством для успеха и потому требует от учителя, чтобы не жалели его сына». Тем не менее, Толстой не отказывается от положения, по которому народ должен стать главным заказчиком образования. Подтверждение своим взглядам он находит во время второго путешествия в Европу. Оно состоялось в 1860–1861 гг. и полностью было посвящено ознакомлению с европейской системой народного образования. После посещения школ Германии Толстой записывает в дневнике: «Ужасно. Молитва за короля, побои, все наизусть, испуганные, изуродованные дети». Лев Николаевич находит только одну живую школу в Иене. Остальные, по его замечанию, «совсем мертвы». Встреча с известным немецким педагогом А. Дистервегом скорее укрепляет неприятие немецкой школы. Толстой пишет в дневнике: «Умен, но холоден и не хочет верить, и огорчен, что можно быть либеральнее и идти дальше его. Воспитание кладет задачей». Очевидно, что последняя фраза в устах Льва Николаевича звучит как приговор. Ведь воспитание для него практически синоним недопустимого, ничем не обоснованного насилия.

Посещая школы Марселя, он убеждается в несовершенстве и даже отсталости французской системы образования. Он отмечает, что, даже зная арифметические действия, дети не могут решать самых простых задач. А отвечая на вопросы по истории, ученики сбиваются, если им предлагают хоть немного отойти от выученного наизусть. По мнению Толстого, только реальная жизнь, кипящая в больших европейских городах, противостоит отупляющему стремлению таким образом «воспитывать» народ. Он противопоставляет организованную передачу не связанных с жизнью знаний и «бессознательное», стихийное образование, которое чаще всего ребенок получает за пределами школы. Писатель замечает: «Там, где жизнь поучительна, как в Лондоне, Париже и вообще в больших городах, народ образован, там, где жизнь не поучительна, как в деревнях, народ не образован, несмотря на то, что школы совершенно одинаковы как тут, так и там».

Вся его педагогическая практика в то время становится попыткой примирить школу и жизнь, сделать новое знание о мире интересным для детей, пробуждающим в них творческое начало, присущую любому ребенку одаренность.

Путешествие по Европе, все увиденное и обдуманное помогают Льву Николаевичу точнее определить свои позиции. Поднять главный вопрос начатой в журнале «Ясная Поляна» дискуссии: «Чему и как учить?»

В педагогических работах Толстого появляется такое понятие, как деятельность. Она рассматривается и как средство понимания процессов развития культуры и человека, и как принцип, определяющий цели и содержание образования. К сожалению, многие идеи, высказанные Толстым, так и не получили развития, так как Лев Николаевич отказывается от замысла написать теоретический педагогический трактат. Тем не менее, Толстой стремится осмыслить педагогическую деятельность, понять механизмы передачи и освоения знаний и для этого изучает современные ему теории познания. В результате он делает вывод, что хотя содержание обучения и воспитания со временем видоизменялось, но «принцип отбора и передачи оставался прежним». Знания отбираются беспорядочно, исходя из индивидуального опыта и философских воззрений учителя, и не ведут к достижению высокого уровня умственного и нравственного развития детей.

Сам ребенок при таком подходе становится объектом воздействий педагога, лишается самостоятельности, пассивен и запуган. Наблюдаемая Толстым практика «предметных уроков», которые считались последним словом педагогической науки, окончательно убеждают писателя в этом. Введение таких уроков привело к тому, что вместо отдельных учебных предметов в школе преподавали своеобразные комплексные темы. Толстой описывает результаты такого обучения (которые он наблюдал в одной из лондонских школ) по теме «хлопчатая бумага». «Надо было видеть спокойную самоуверенность директора, когда он и учитель делали вопросы о том, какое растение – хлопчатая бумага? Как оно обрабатывается? Где производится? Каким путем приходит к нам и как выделывается на фабриках? Ученики отвечали отлично, очевидно наизусть. Я попросил позволения сделать от себя несколько вопросов. Я спросил: к какому классу растений принадлежит хлопчатая бумага; спросил – какая почва нужна для нее; спросил – сколько весит кубический фут хлопчатой бумаги при укладке? Спросил – как укладывается хлопчатая бумага; что стоит перевозка ее; нагрузка и выгрузка; какие химические части ее; что сделается с ней, когда она подмокнет… Все эти вопросы, кажется, относились к предмету бумаги, но, разумеется, ответить на них ученики мне не могли». По мнению Толстого, слабость этой методики в том, что дети не получают систематизированных знаний. Вместо них учитель сообщает произвольно выхваченные из разных наук факты, которые требуется только заучить, не понимая логики и связи между ними.