Маша. Стояла и в упор глядела на меня. У меня даже ноги подкосились. Ведь первое правило ведьмы: «Делай так, чтобы тебя не рассекретили».
Что же теперь будет, а? Спустя минуту паники мысли в моей голове устаканились, и я вдруг вспомнила, что тетя Маша — глухонемая. Надеюсь, что еще и слеповатая. Так что никому ничего она не расскажет. Сегодня уж точно. А завтра я напою ее «Рыбьей памятью», и забудет она события сегодняшнего дня. Ладно, не до нее сейчас. Я побежала к Сашеньке, постучала в кабинет:
− Можно?
И сунула ему в руки синюю папку.
− Как? До Кировоградской минимум полчаса.
Я улыбнулась и подмигнула:
− Секрет!
Совещание шло полтора часа. За это время я собрала с подоконника офисную пыль, упаковала ее в баночку (посыплю какого-нибудь негодяя, чтоб со скуки завыл), научила муху художественному жужжанию и заварила начальнику чай «Успокоин» (по специальному ведьминскому рецепту). В конце концов я поудобнее расселась в офисном кресле, закинув ноги на стол, сложила руки на животе, надела наушники и уснула.
Проснулась я от укуса мухи. Той самой, которую учила жужжать. Из моего кабинета, тихо хихикая и подмигивая мне, выходил какой-то важный начальник. Я подмигнула в ответ, демонстративно облизнула верхнюю губу и послала ему воздушный поцелуй. Чужой начальник побледнел и поспешил ретироваться. Из-за этого маленького пустячка он и думать забудет о том, что я спала на рабочем месте.
Начальник собрался на встречу к замдиректора. По долгу своей миссии начальника я сопровождала везде. Пусть он и не всегда об этом знал. Вот и в этот раз я за ним на метле, позаимствованной у завхоза. Подслушивать пришлось возле открытого окна пятого этажа, благо оно со стороны нелюдимого двора. Правда, я забыла номер кабинета и, пока нашла нужное окно, часть разговора не услышала. Говорили громко, гневно. Слова летели, как стрелы. Говорил замдиректора:
− Вы, вполне может быть, находитесь в сговоре с производителями этих печей! И, вполне может быть, хотите навариться за счет завода.
Александр Павлович пытался ответить:
− Но…
Замдиректора встал с кресла, ударил кулаком по столу:
− Молчать! Я еще не договорил. Вполне может быть, они с вами договорились об откате, и Вы, — тут он навел указательный палец на моего подопечного, − получите немалые деньги. Вас нельзя назначать начальником цеха!
Раскрасневшийся Александр Павлович встал с кресла, кинул бумаги, стремительным шагом пошел на выход. Возле двери добавил:
− Да Вы… Делайте, что хотите.
В кабинет зашел директор. Но начальник не растерялся и договорил:
− Смысл не в фирме-производителе, а в экономии. Цифры хоть посмотрите.
И злостно хлопнул дверью.
В цех начальник вернулся злым и расстроенным. Конечно, я этого ожидала и брызнула в его кабинете «Ароматом детства» (приготовлен на основе ароматов бабушкиного чая и свежеиспеченных пирожков).
Но он в кабинет не зашел. Сел на диван и начал монолог:
− Не приняли! Представляешь, не приняли! Даже цифры не посмотрели. Возможный экономический эффект не оценили.
Я подошла к нему, с трудом достала из-под него папку с документами. Он покраснел, но продолжил:
− И еще меня же обвинили. За что?
И потом, как подобает, завис. Я решила его не отвлекать ради интереса. На сколько он может зависнуть? Ага, ровно на 59 секунд.
− Уйду сам, подам заявление. Пусть освобождают от должности.
Я ошарашенно глядела на него. Э! Да так не пойдет! А я? Мне ж инициацию пройти надо.
В голове за секунду пронеслось: Сашенька уходит с должности начальника цеха, я не прохожу обряд инициации и… меня лишают всего: знаний, переданных мне восьмью поколениями женщин моего рода, силы, красоты. Я тут же вспомнила Степаниду Оганесовну: молодую несовершеннолетнюю ведьму, которая в том году не прошла инициацию. Какое горе было для всей ее семьи! Помню, как слетелся шабаш, и мы все стояли вокруг стола, на котором она лежала. Напоили ее зельем и отправили в новую людскую семью. Людской семье наслали новое воспоминание: мол, это их племяшка — сиротка. Заснула на столе красивая молодая ведьма — проснулась на чужой кровати совсем несимпатичная дуреха. От этих мыслей из глаз моих потекли крупные слезы. Я выбежала за дверь и проскакала семь раз на одной ноге, кружась вокруг себя. Ну, это для того, чтобы не случилось со мной то, о чем подумала. Будем бороться!
Надо его окрылить. Первое средство в этом деле — крылышки мух. Я мигом вспомнила, что на одном из участков, под станком, видела кучу сдохших мух. В ту же секунду выдвинулась на их сбор. На мое счастье, за этим станком сегодня никто не работал, я залезла под станок и стала собирать добычу. Вдруг в бок уперлась палка. Я повернулась — уборщица. Стоит, тыкает в меня шваброй. Всюду за мной следит, зараза! Я вылезла, отряхнулась, а она вдруг схватила меня за ухо и потащила. Я даже вырваться не смогла. Во-первых, в руках банка с мухами, во-вторых, бабка оказалась сильной. Стою перед начальником цеха, а эта ненормальная тянет меня за ухо и что-то кричит по-своему. Потом плюнула, взяла листок, написала: «Она ведьма!» − и ткнула этим листком в начальника. Он прочитал, многозначительно поднял брови, написал ответ: «Разберемся!». Как только уборщица вышла, он громко рассмеялся и пошутил:
− Что ж вы, Аллочка, у уборщицы мусор воруете?
Мы вместе посмеялись, и я отправилась отрывать у мух крылышки. Моя настойка очень мотивировала Сашеньку. На следующий день он и думать забыл про проблемы. А я вспомнила про свои. Надо напоить эту ненормальную «Рыбьей памятью». Зайдя в кабинет с утра, я с порога побежала к шкафу, достать из заветной коробочки чудо-средство. Не глядя засунула руку в шкаф, но вместо коробки нащупала пустоту. Не веря собственным ощущениям, я открыла дверцы шкафа: ничего. В панике я обошла весь кабинет и даже к Александру Павловичу заглянула. Нигде нет. Украли! От стресса у меня зачесалось все тело. Я ходила из угла в угол, пытаясь привести мысли в порядок. Но мысли в моей голове играли в «Царь горы», и на кучу прочих мыслей забралась самая важная: «Разжалуют! Инициацию не пройду. Стану самым обычным человеком и навек забуду свою семью. Мамочка!». Видимо последнее слово я прокричала вслух, потому что из кабинета выбежал перепуганный Сашечка. И вот уже он заботится обо мне: поит чаем, укрывает пиджаком. А я сижу, плачу и молчу. В голове тем временем другая мысль забралась на вершину горы, перекинув