Читать интересную книгу Бычок - Сергей Литовкин

Когда я, облазив почти все судно и проторчав пару часов на мостике с командиром, вернулся в каюту, флажок с дантистом были уже хороши. Из канистры оказалась освоена изрядная доля "шила", а по помещению струились и циркулировали потоки табачного дыма, смертельной для любой биомассы концентрации. Смолили, естественно, мой "Беломор", поскольку позаботиться о создании табачных запасов на поход - не сподобились. Они сидели, обнимая друг друга за плечи и обмениваясь какими-то междометиями и обрывками фраз, свидетельствующими о полном взаимопонимании и глубоком перекрестном сочувствии. Я открыл иллюминатор для проветривания помещения и прислушался к беседе. Далеко не сразу, но удалось понять, что доктор, как и Андрей, недавно пережил развод и все, связанные с ним, коллизии. Из словообмена следовало, что и в семейной жизни собутыльников было очень много схожих моментов, как правило, негативного свойства. Одним словом, складывалось впечатление, что они оба последовательно (а скорее всего - одновременно, что кажется противоестественным) состояли в законном браке с одной и той же мегерой, хитро притворявшейся обычной и, более того, привлекательной молодой женщиной. Вся эта обстановка подействовала на меня угнетающе, тем более, что попытки вклиниться в разговор и перевести его на другие рельсы оказались тщетны. Я охотно бы обсудил особенности противоположного пола совершенно в другом, более радостном и оптимистичном ключе. Хлебнув немножко шильца, я попытался закурить, но закашлялся и, забросив с отвращением бычок в бутылку, ушел прогуляться по верхней палубе. В эту ночь мне снились малосимпатичные ведьмы, рассекающие воздушное пространство верхом на дымящихся папиросах типа "Беломорканал". Пробуждение было еще кошмарнее. В середине незавершенного сюжета в сон вклинился пронзительный победный клич: - Ага! Попалась! Выскочив из каюты с отвратительным предчувствием встречи со знакомой по сновидению дамой, я столкнулся, однако, с командиром, радостно размахивающим над головой подвешенной на леске крысой. Оказалось, что тот уже давно расставил в качестве капканов петли-удавки по трубопроводам у себя в гальюне и душевой, а теперь, наконец, торжествовал победу над злейшим врагом, сожравшим его шлепанцы, кобуру и конспект первоисточников по политучебе. В течение последующих нескольких дней, пока наше суденышко продвигалось через проливы в зону восточного Средиземноморья, картина в каюте оставалась неизменной. Дантист и флажок в клубах густого дыма под легким алкогольным и мощным табачным дурманом снова и снова переживали и пережевывали минувшие события, обстоятельства и эмоции. Все это мне ужасно опротивело, надоело и действовало на нервы, причем отрицательное отношение распространилось и на табачный дым и сам процесс курения. Более того, даже к выпивке я совершенно охладел. Про женщин уже молчу, но их на судне, к счастью, не было. С удивлением обнаружилось, что закуривать мне стало неприятно и даже противно. Хотел обсудить это с дантистом и флажком, но им было не до меня: они еще не исчерпали богатую тематику своих бесед. По судну прошел слух, что кое-где можно разжиться на халяву хорошим табачком и народ ко мне потянулся. Никого популярнее меня в тот период на этой суверенной территории СССР не было. Я решил, что можно и бросить курить, раз не слишком хочется. Спасибо товарищам, траванувшим меня моим же табаком и своими постбрачными мемуарами.

В N-й точке якорной стоянки неподалеку от Крита состоялась встреча с плавбазой, где в это время пребывал штаб эскадры. Мы бросили якорь и застыли в ожидании ценных указаний. Полученные известия не радовали. Случилось так, что эсминец, на который я должен был перебраться со своей техникой, уже убыл на смену какому-то десантному кораблю к атлантическому африканскому побережью. Там, для поддержки одного из свободолюбивых народов социалистической ориентации, требовалось постоянное присутствие нашего боевого корабля в непосредственной близости от береговой черты. Удаление корабля за пределы видимости или появление плотного, скрывающего его, тумана грозили очередным военным переворотом. ТАСС, как раз, успело уже заявить об отсутствии наших военных плавсредств в указанной географической зоне. Это противоречило данным космического и авиационного наблюдения вероятного, в тот период, противника, но внушало оптимизм на будущее. С плавбазы прибыл баркас за дантистом, почтой и каким-то грузом в брезентовых мешках и фанерных ящиках оранжевого цвета. Отдельно, с особой осторожностью, перегрузили сияющий и пугающий хромом сверлильно-стоматологический агрегат. Распрощались мы с Борисом, как с родным - тепло и сочувственно. Андрей скорбел о потере родственной души и понимающего собеседника. Нам же, было приказано ждать дополнительных распоряжений, что мы и делали неторопливо последующие несколько суток. Оказалось, что у некурящего и малопьющего человека, каким я вдруг стал, - масса свободного времени. Оно было использовано на рыбную ловлю и общение с членами экипажа. У меня прорезался зверский аппетит, что, говорят, частенько бывает при отказе от курева, и я собрался наладить живой контакт с боевым расчетом кают-компании. В него входили два матроса - кавказцы. Готовили они очень хорошо, остро и изобретательно. Фамилия одного из них была Гаридзе, а другого, кажется, - Пертахия. Приближаясь к месту приложения их талантов, я услышал возбужденные голоса. Разговор шел по-русски и был посвящен тонким кулинарным вопросам. Иногда что-то громко падало и гремело. Последняя услышанная мной фраза звучала так: - Я - князь, а ты, вообще, и не грузин даже! При моем появлении оба замолчали, подчеркнуто не замечая присутствия друг друга. Вручив каждому по несколько пачек курева я приобрел право беспрепятственного питания в любое время по мере желания и настроения, чем не преминул сразу воспользоваться. Последующие несколько дней они не обменялись ни словом. В дальнейшем иногда опять наблюдалась гордая молчаливость наших кормильцев, что, однако, совершенно не препятствовало производству вкуснейших блюд при минимуме исходных продуктов.

* * *

Утро четвертого дня нахождения в N-й точке застало меня, Андрея и командира на мостике за чтением полученной директивы. Мягко говоря, мы все обалдели. Указания сводились к тому, что испытания техники, которую я сопровождал, надлежало проводить здесь же на посыльном судне. Командиру судна было приказано оказывать мне всестороннюю помощь, а флажку - принять организационные меры для обеспечения успеха операции. Нас, трех каплеев на мостике, это вовсе не радовало. Мы заговорили, не слушая друг друга, каждый о своем, но все вместе о том, что задача невыполнима. - У меня моторесурс кончается через неделю, запасов только на обратный путь и жена - в роддоме, - жаловался командир. - Где все раскрепить, куда подключиться, чем заземлиться? Откель взять операторов? задавался я вопросами и отчаивался, не находя ответов. - А я, вообще, не причем, не по моей это специальности и провались оно в тартарары, ругался флажок и был совершенно прав. Немного остыв, мы быстро изложили восемнадцать причин, препятствующих выполнению задачи и командир уже, было, направился в рубку на УКВ связь с руководством, но Андрей задержал его. - А если нас не послушают и пошлют подальше далекого? Давайте попробуем рассмотреть худший вариант и дернем хоть что-нибудь с эскадры для поддержки штанов, поторгуемся, - предложил он. Покумекав еще минут десять мы были готовы уже ко всем вариантам. Дальнейшие события подтвердили дальновидность флажка. Отбиться не удалось, но временный статус особого исследовательского корабля с правом получения в течение полутора месяцев автономного пайка, включающего вино, воблу, шоколадки и массу других дефицитов, мы получили. Директива пришла на редкость быстро - через три дня. Мою инициативу о временном переименовании ПС (посыльное судно) в ПИС (поисково-исследовательское судно) было, однако, отвергнуто, видимо, по причине неблагозвучия. Я удовлетворился собственной ролью начальника экспедиции, которая в дальнейшем периодически оспаривалась Андреем. Несколько дней мы с ним активно суетились, преодолевая трудности и собственную бестолковость, но развернули всю технику и работа, к всеобщему удивлению, пошла. Командир нам ни в чем не отказывал, дал мичмана и трех наиболее сообразительных матросов, но старался держаться от железа подальше. Это его поведение и удивительно обильный и богатый корм, вдруг появившийся на камбузе, натолкнули кое-кого на мысль, что техника наша или сама радиоактивна, или излучает что-то непотребное. Так кормить, решили матросы, могут только в условиях повышенного или смертельного риска. Слух распространился мгновенно, благодаря чему нашей работе никто не мешал и все проходы по судну при нашем передвижении стремительно освобождались. Кстати, о командире. Не стану приводить его звания, имени и фамилии, ибо это вторично и значения не имеет. На корабле, особенно за пределами тервод, он - правительство, суд, ЗАГС и генеральный секретарь. Мы с Андреем, правда, обращались к нему на ты, пользуясь нашим особым положением на судне. Кроме того, мы были одного возраста. Командовал он уже пару лет и был, кажется, на своем месте. Единственное, чего он опасался - это периодически возникающих слухов о планируемой передаче судна гражданской команде. Месяца четыре назад он выклянчил, выписал и установил на надстройке скорострельный пулемет, в качестве дополнительного аргумента для противодействия интригам. Штатскому капитану не полагалось, по действующим правилам, командовать столь вооруженным пароходом. Судно приобрело очень военный вид. Командир похвастался, что оборудовал артпогреб для хранения боезапаса пулемета и пары допотопных пистолетов ТТ. Иногда, он любовно называл это помещение арсеналом. На судне должности старпома не было, но был помощник - лейтенант, отвечавший на все обращения к нему и вопросы следующим образом: - Простите, я трехгодичник, будьте любезны обратиться к боцману. Командир этого лейтенанта получил в качестве нагрузки - неизбежного приложения к пулемету и собирался со временем им заняться в спокойной, не наталкивающей на дурные мысли, обстановке.