Говорят, самые близкие, страдают от тебя больше всего. Пусть не нарочно, но ты вгоняешь им лезвие в сердце. И так всегда, этого не избежать. Но он нашел выход, он обломал свое лезвие. Правда, было слишком поздно – череда многоточий дробью пробила ее тело. Доктор сказал бы, что задело жизненно важные внутренние органы. Отдать для нее почку или правое легкое не было вопросом. Отдать сердце – вот чего он хотел. Но как всегда не подумал, как всегда сделал поспешные выводы. Зачем ей сердце, разбитое об асфальт? Она любила его живого…
Спать и не видеть сны, смотреть сквозь сомкнутые веки на ночное небо. Вы пробовали? А он мог. Он видел эти звезды, они выжигали, они всегда выжигают своих создателей, высушивают лужи крови от их смятых тел. Звучит мрачно, но асфальт шкварчит от их лучей. Ты думаешь что можешь, думаешь, что переживешь, но… большое «но». Ты все еще любишь.
Герой был не на героине, а на земле. Его сотворили из праха, и все вернулось на свои круги. Грязные лужи, сломанные цветы. По нежных и мягких лепестках стекала кровь. Кровавый выдался июнь. А может и сентябрь. Но откуда быть в сентябре таким ярким цветам на клумбах? И почему молодому, валяться на земле, хотя нет войны, которая б его скосила?!
Он еще дышал, и ему было глубоко наплевать какой сейчас месяц, год и лунная фаза. Ему хотелось найти ее, подбежать, поцеловать. Но она была очень далеко, та и он навряд ли бы смог встать. Разбитая материя из осколков звездной пыли… она теперь лежала на земле и хотела обратно в небо. Но душа была сильнее и душа хотела к ней. Удар за ударом сердце отбивалось от наглой смерти, а веки прочищали мутные глаза. Удар за ударом дождь пробивал асфальт, и ровными струями сложил в нем всю свою печаль, которая так неумолимо язвила его тело.
После удара стрелки на часах застыли на отметке 3:20. Сакрально и свято.
Маленькие, нежные руки, тонкие пальцы, которым всегда хотелось выглядеть крупнее, чем они есть на самом деле, и та самая боязливая дрожь. Все это было таким родным, таким теплым. Это было что-то свое, нечто, что так притягивало к себе, от чего во все стороны исходил внеземной магнетизм. Что-то, данное свыше, частичка себя самого, они были здесь, они были рядом…
Маленькие и глупые мотыльки любят лететь на огонь. Туда, где их непременно ждет смерть. Но огонь ли это? Может просто ночь, своей лунностью свела какого то незрячего с ума? И он кричит теперь с площадей, какой-то неведомой силе, о незримом огне, который человеческий разум еще не постигал. Может и так. Ибо не каждый огонь горит зримо, и не каждый может ним обжечься.
Ты обносишь кусок земли девятиэтажной бетонной оградой, вешаешь на нее плазму, фотографии как бы близких тебе людей, в конце концов иконы, и называешь «это» своим домом. И даже одев на себя убитую лису в виде шубы, тебе здесь не станет теплее. Бетон не греет! Ау-у!
Дом там, с кем тебе хорошо. А стены, при потребности, возникнут сами вокруг тебя. И защитят, и прикроют. Но поверь, хорошо не «там», а «с кем».
Вот какой дом нужно беречь от пожара, вот что нужно строить без единого гвоздя. Впрочем, каждый из нас чего-то не понимает в жизнь, как и она в нас. Да-да, мы соприкасаемся с миром, он на нас реагирует. И может, когда мы наговариваем на жизнь, она что-то подобное в ответ кричит и нам. Просто мы еще не нашли с ней общий язык.
Согласитесь, ведь глупо в чем-то очень коротком, зацикливаться на чем-то одном, если это конечно, не самая важная истина. Истина это стержень, ось планеты, а вокруг танцует все приходящее и уходящее. У каждого своя истина, каждый делает стержнем что-то свое. А все вокруг – это наполнение, то, что можно с легкостью поменять. Как, например, тему разговора. Вот я говорил о бетонных стенах, а тут уже речь зашла об истинах. И вряд ли кто-то на моменте перехода вспыхнул негодованием, ибо для большинства главной является суть, стержень, а не наполнение. Всем хочется докопаться до той или иной сути, но поменяв хотя бы одну букву в слове, некоторым сделать это будет в разы сложнее. Не волнуйтесь, все мы в жизни чего-то не понимаем, все мы дико и страшно ошибаемся…
***
– Померла таки старуха – оборвал казалось уже вековую тишину голос одного из копачей.
– Да, вчера еще вечером похоронили. Дождь такой валил, думали, могилу всю затопит. Дороги размыло, ни пройти, ни проехать. Сегодня уже, благо, спокойнее все.
Копачи присели на скамейку перед свежей еще могилой. От нее до сих пор веяло человеческим теплом, хотя «человеческое» внутри ее уже весьма активно разлагалось.
– А жаль все таки старушку. Сколько ее помню, все время одна жила. Ни мужа, ни детей.
– Та, вроде, был же у нее по молодости жених. Не помню только, почему у них не сложилось ничего. Видать после того она и не оправилась.
– Ну как не сложилось… Умер он. Своей волей, или помог кто-то, этого уже точно не сказать. Нашли мертвым и все. Пути Господни неисповедимы.
– Да-а… Может слышал, парень молодой вчера с окна выпрыгнул. Что тогда, что сейчас, молодые гибнут страшно.
– Так что он, насмерть разбился?
– Та откуда же я знаю. По чем купил, по том и продаю. Там кто-то рядом проходил, вроде как скорую помощь вызвали, и увезли его. Больше ничего не скажу.
– Что за дураки такие. Эгоизм высшей степени.
Хотя копач и возмутился, это было явно наигранно. Какое ему дело до чьей-то судьбы, которая скоро вполне реально могла стать его работой. Немного посидев, оба поняли, что их диалог зашел в тупик. Накал молчания вскоре пережег вольфрамовую нить между ними и оба, пожав друг другу руки, ушли восвояси. Осталась здесь только старушка. И еще сотни таких же одиноких и полутеплых как она. Удивительно, но это самая логичная концовка нашей жизни. Ничего лишнего, тонко и хладнокровно.
***
Наутро полицейские уже переворачивали вверх дном и так разодранную квартиру. Выжженный окурками воздух, ломаная мелодия из-за стен. Все что здесь было, ветер уже унес в окно. Смотреть было не на что. К слову асфальт под окнами уже был чист. Дворники с раннего утра хорошо поработали и совершенно ничего не оставили полицейским. Опрос соседей тоже ничего не дал. Как будто никто и не знал о существовании здесь, за стеной живого человека. Могло показаться, что человек просто пропал без следа. Но след, как оказалось, был.
Конец ознакомительного фрагмента.