Возвращение домой всегда приятно, особенно если ты долго трудился вдали от родины для ее блага и знаешь, что оправдал надежды. Завтра они с чистой совестью и со знанием исполненного долга могут тронуться в путь, к городу Ромула на семи холмах. Нужно еще выбрать дорогу — поговорка о том, что все дороги ведут в Рим, появится значительно позже.
Вот и все, Марк Сервилий, Юний Регул и Гней Себурий Марон. Предстоит сбросить опостылевшие личины купцов, которые вынуждены терпеть досадные тяготы бродячей военной жизни, где каждую минуту можно нарваться на грубые насмешки, а то и оскорбление действием. Достойно ответить нельзя, не выходя из роли. Только несколько человек там, на семи холмах, знают, куда исчезли из Рима несколько лет назад трое квиритов — полноправных римских граждан, патрициев, прошедших не только военную подготовку — они досконально изучили и эллинскую литературу (своей, латинской, пока почти нет).
Даже родным преподнесли полуправду. Потому что ставки слишком велики. Народное собрание Рима собирается все реже и реже. Оно — пережиток прошлого: чрезвычайно громоздко, магистратов избирают всего на год, так что те не успевают приобрести должный опыт в государственных делах и влияние. Сенат, оплот аристократии, формально числящийся совещательным учреждением при магистратах, фактически держит в руках все. Планы на будущее в том числе. А суть этих планов, какими бы утопическими они ни казались, — сделать мир римским. Учиться искусству создания мировой империи есть у кого, поэтому Македонец находился под прицелом зорких глаз последние несколько лет. Вплоть до своей глупой смерти.
— Будет драка, конечно?
— Непременно, — согласно кивает Марк Сервилий. — Слишком много загребущих рук вокруг пустого трона. Вряд ли интересно наблюдать, как они рвут друг другу глотки. Мы узнали достаточно.
Официально среди них нет старшего, все равны, но Марк давно держит себя, как старший. Гней Себурий Марон не возражает, он в глубине души согласен, что в любом деле необходимы четкие (пусть в иных случаях неписаные) разделения по субординации. Разделение, помимо всего прочего, снимает с младших изрядную долю моральной ответственности. А каждый умный человек должен стремиться к меньшей ответственности, полагает Гней. В общем-то согласен с разделением по старшинству и Юний Регул, самый младший по возрасту, кстати. Хотя причины другие — он просто так привык. Мир таков, каков он есть. Вот только эта пухлая Луна над Вавилоном… Что же, все так просто — перенять опыт Ушедшего и браво, бездумно шагать вперед?
Он, не удержавшись, повторяет это вслух.
— Конечно, — вроде бы и не удивившись, кивает Марк. — Впервые человек попытался завоевать мир. Проходить мимо такого опыта грешно. Мы используем, понятно, не все из его опыта, но сам опыт показывает — мир можно завоевать.
— Он не завоевал мир, — тихо говорит Юний.
— Он был слишком молод. И он был один, если вдуматься. Один на самой вершине. Здесь и кроется ошибка, от которой мы избавлены заранее. Римская аристократия — это сила, способная избежать ошибок и упущений одиночки.
— У одного могут быть одни ошибки. У многих — другие.
— Долгое пребывание вдали от своей семьи порождает известное вольнословие. Когда мы вернемся, у тебя это пройдет… Конечно, Юний, ошибки возможны. Но величие цели и общий труд во имя достижения этой цели помогут исправить любые ошибки.
Марк не знает сомнений и тревог. Что же, так действует обретенный за годы опыт?
— Странно, — говорит меж тем Марк. — Похоже, ты стремишься опровергнуть старую истину, что самые юные — наиболее дерзкие и никогда не колеблются… Боишься?
— Боюсь.
— Чего?
— Завоевывать мир. Италия, затем, должно быть, Сиракузы, Карфаген, Греция. Наследство Македонца. Какие новые ошибки могут подстерегать на этом пути?
Марк Сервилий пристально смотрит на него. И успокаивается вскоре — понимает, что охватившие младшего соратника сомнения мимолетны, они, строго говоря, нормальны в разведывательной работе и не достигли, и не достигнут той страстности и силы, когда человек яростно стремится заразить своими сомнениями других. Сомнения порой необходимы, как приправа к кушаньям, — Марк великодушно это допускает. Он прочел немало умных свитков и далек от солдафонской ограниченности. Он уверен в своем знании многосложной человеческой природы и ожидает, что сомнение в глазах Юния вскоре погаснет.
Так оно и происходит. Юний не знает в точности, чего боится, и потому не прочь расстаться со смутным призраком будущих опасностей. Впереди Рим, его Рим, его аристократическая община, по отношению к которой он обязан соблюдать то, что выражается словом pietas — верность, благочестие. Да и жизнь Александра, огненным метеором пронесшегося над царствами и судьбами, не может не впечатлять. Так что лучше уж без сомнений.
— Ну, а ты-то избавлен от нелепых страхов? — Марк только сейчас вспомнил, что за время их с Юнием разговора Гней Себурий Марон не проронил ни слова.
— От любых.
Все в порядке, но Марк не зря числит себя в знатоках человеческой природы: светлые глаза Гнея вызывают у него непонятную тревогу. Что в этих глазах? Преданность идеалам и, понятно, готовность не пожалеть жизни ради этих идеалов — как же одно без другого? Но что-то остается неразгаданным, что-то ускользает.
А меж тем все очень просто. Гней Себурий Марон с удовольствием отправил бы к праотцам и Юния, посмевшего терзаться сомнениями, и Марка с его верой в высшее предназначение аристократии. Гней Себурий Марон — плоть от плоти и кровь от крови римской аристократии, но, по его убеждению, и аристократия — не более чем толпа, стадо, а Гней ненавидит толпу, из кого бы она ни состояла.
С точки зрения Гнея Себурия, то, что они проникли в тайну изготовления «белого железа» — стальных мечей, которыми индийцы легко перерубали македонские, — не самое главное. Главное он открыл для себя, наблюдая Македонца: историю лепят сильные личности, чей меч не знает разницы между шеями патриция и плебея. Еще вернутся времена полноправных римских властителей, вроде царя Тарквиния Гордого. Только во главе с личностью можно надеяться покорить мир. Только страх, уравнивающий всех, только пирамида с абсолютным тираном на вершине и множеством тиранов помельче, с гармонично убывающими возможностями — основа мирового господства. Хвала богам, в Риме есть кому выслушать его и понять…
А ведь будущее закрыто для него. Он так никогда и не узнает, что родился слишком рано, — лишь через двести с лишним лет Рим окажется под властью единолично правящих рексов, которые растопчут, в конце концов, видимость республики и по примеру Македонца провозгласят себя богами.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});