- Ну что, понял? - гаркнул ему в ухо Гриша, которого он чуть не сбил с ног. Тот уже стоял, покачиваясь, посредине двора. - Если он учитель, так ему можно чужих девок хватать?
- Тебе-то что? - удивился Андрей.
- У меня на Тоньку свои виды. Я с ее отцом в корешах.
- Нужен ты ей, алкаш задрипанный, - такой девушке!
- Но ты, потише, - Гриша будто протрезвел от злобы и почти не качался, - я не посмотрю, что ты полковник, - он сунул руку в карман, - я срок тянул, мне человека пришить - раз плюнуть!
Гриша быстро заводился, в уголках рта выступила пена. Старинный детский страх перед жуткой послевоенной шпаной зашевелился в Андрее, но, внимательно посмотрев на Гришу, он вдруг увидел, что это теперь никакой не дядя для него, а просто парень лет тридцати с изможденным синюшным лицом и бегающим злобно-трусливым взглядом.
- Поди проспись, урка дешевая, - нарочито громко рявкнул он и, повернувшись, направился к воротам.
Он двинулся по Большой Серпуховской к метро, потом повернул на Житную, шел и радовался густой буйной зелени, чистому воздуху, разноцветным шарикам мороженого, купленного у метро, и чуть не подпрыгивал временами от переполнявшего его счастья. Почему-то вспомнилась прочитанная в детстве "Сказка о потерянном времени" - о том, как злая волшебница превратила нескольких мальчиков и девочек в стариков по внешности, оставив их детьми в душе. Сейчас он такой же пожилой ребенок, который только притворяется, что ему за пятьдесят, что у него приличный живот и резкие морщины вокруг рта. Все здесь было миром его детства, как же он сам мог оставаться взрослым? Церковь, в которую попала немецкая торпеда, все еще стоит без купола, одни стены. Сколько дней он провел с друзьями в ее развалинах! Калужская площадь с ее бесчисленными палатками, магазинчиками, забегаловками - здесь можно выпить морса, купить пирожков с капустой и иногда проникнуть в темный церковный зал "Авангарда" через выход.
"Боже мой, как хорошо, - думал Андрей, вытирая пот со лба, - как хорошо, что можно вернуться в этот давно исчезнувший мир и почувствовать себя дома". Его поразила тишина этого мира. Он остановился и огляделся. Действительно, машин мало, чаще улица пуста от них, но не это было причиной тишины. Он вдруг понял, что тишина у него внутри, что перестал вращаться маховик с фамилиями, датами, телефонами и неотложными делами. Его собственный мир стал казаться отсюда каким-то нереальным, вроде миража в жарком мареве пустыни. Андрей в первый раз почувствовал всю фантасмагорию своего перемещения. Его затопила сильная, давно не переживаемая - может быть, со времени детства - радость.
По этому мягкому от жары асфальту он совсем недавно проходил, а эти перила еще, возможно, хранят отпечатки его рук. Его детство и юность так органично вплетались во все эти площади и переулки, что, кажется, исчезни он тогда - и все окружающее понесло бы невосполнимую утрату.
Андрей сел на скамейку и просидел так час или два, оглушенный ожившими воспоминаниями. Он вглядывался в лица прохожих - они были совсем другими, чем лица его современников. Недавнее жестокое время, нужда, настороженность проявлялись во всех лицах, в том, как люди смотрели, разговаривали. И все это странным образом сочеталось с беспечной наивностью того, как они вдруг улыбались, как удивлялись чему-нибудь, широко раскрыв глаза и размахивая руками. Таких добродушных и по-детски доверчивых лиц Андрей давным-давно не видел, а может быть, просто не замечал. "И чему они все улыбаются? Что-то больно много веселых лиц".
Осоловелый от жары и усталости, но просветленный, с блестящими от нервного возбуждения глазами, он ровно в пять позвонил в квартиру учителя - несколько длинных звонков. Дверь открыла Тоня и тотчас испуганно отступила в глубь коридора.
- Проходите, вас ждут, - донеслось из темноты.
Андрей быстро пошел по коридору, умело лавируя между велосипедами и сундуками огромной коммуналки и радуясь тому, что все помнит. Геннадий Петрович, бледный от волнения, встал из-за стола ему навстречу.
- Так вы из какого института?
- Сначала скажите, вы знаете Андрюшу Некрасова, мальчика из шестой квартиры под вами?
- Конечно. Он сейчас с родителями на юге. Очень развитый парнишка.
- Спасибо. Теперь посмотрите на меня внимательно. Я ведь похож на него? Хотя, наверное, уже не очень.
Геннадий Петрович, нахмурясь, внимательно оглядел Андрея.
- Вроде похожи. Вы что, его дядя?
- Нет, я и есть Андрей Некрасов, только сейчас мне 54 года. Я из будущего, из 1994 года. Наши ученые создали нечто вроде машины времени, и я получил возможность появиться здесь.
Геннадий Петрович попятился к окну.
- Не пугайтесь! Вот мое удостоверение. Видите: старший научный сотрудник, институт хроноскопии, Академия наук. Там и фото мое, правда, я на нем на десять лет моложе. Это я, Геннадий Петрович! Вот здесь в шкафчике у вас сложены пачки с махоркой, за ширмой - желтая немецкая сумка, в которой я вам носил картошку. А в верхнем ящике стола - трофейный компас, на крышке выгравировано по-немецки "Ганс Пфейфер".
- Фантастика, просто фантастика, - растерянно бормотал Геннадий Петрович, - но неужели это правда? Ведь все совпадает.
- Конечно, правда!
- Однако согласитесь, что это невероятно, - долго не мог успокоиться учитель. Он садился на табурет, потом опять вскакивал, хватал удостоверение, всматривался в Андрея, опять садился.
- Извините, еще вопрос. Вот чашка, Андрюша очень любит пить из нее, что здесь нарисовано, на моей стороне?
- Красноармеец с винтовкой наперевес. А за ним, как силуэт, партизан в папахе, с автоматом.
Учитель хмыкнул и замолчал. Молчал он так долго, что Андрей в смущении начал ерзать на стуле. Наконец учитель спросил:
- Все-таки объясните. Если вы сейчас живете там, в 1994 году, то нас уже нет?
- Я потом вам расскажу о проблеме круга в темпоральном поле, улыбнулся Андрей, - проблема сложная, сразу не растолкуешь.
- А сейчас вас интересуют мои идеи? Но как вы узнали о них?
В ответ Андрей подробно рассказал о том, как он приходил сюда в детстве, как проводил здесь почти каждый вечер, слушая истории о войне и великих ученых. И однажды Геннадий Петрович поделился с ним каким-то невероятным предположением - речь шла о теории мгновенного перемещения в пространстве. Андрей тогда почти ничего не понял, но осталось чувство прикосновения к чему-то удивительному и необычайному. Потом рассказал, как ему удалось заразить уверенностью своего шефа, о своем институте и времени, о великих открытиях и тяжелых проблемах.
Учитель слушал, мрачнел, и его глаза из голубых становились водянисто-серыми. Когда Андрей закончил, он с видимым усилием произнес:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});