— Да, пожалуй, что так, — произнес он, раздуваясь от гордости.
Пожалуй. Пожалуй в зеленый омут прекрасных холодных глаз!
Он предложил ей выпить, и она сказала, что у нее уже есть, что выпить, и он предложил выпить что-нибудь ДРУГОЕ, что-нибудь ПОКРЕПЧЕ. Да нет же, сказала она, у нее уже есть, спасибо. Надо дать ему понять, что она не проститутка. Вечно одна и та же история в этих больших городах. Выпить покрепче.
Хоть бы не заметил, как бурчит у нее в желудке.
— А вы уже ужинали? — поинтересовалась она. Он ответил не сразу. "Ах да, жена и детишки. Ждут тебя к ужину, может, даже к ужину в ресторане. Ох-х, господинчики средних лет…" И тут он сказал:
— М-м, нет. Мне только надо позвонить, отложить одну встречу — знаете, делового характера. Вы ведь не против составить мне за ужином компанию?
— Чудесная мысль. — Она чуть склонила голову. Восхитительная линия скул предстала перед ним в наиболее выигрышном ракурсе. Она и договорить не успела, как он снялся со стула и ринулся к телефонной будке.
Дожидаясь возвращения своего ужина, она неторопливо потягивала «перье».
"Быстро управился, — отметила она, когда он протолкался сквозь толпу к ней обратно. — Дай-ка угадаю, дорогуша, что ты там наплел: выскочило нечто крайне важное! Клиент из Даблдей, из Америки! Интересуется Кавалеровичем и гравюрами Мейнарда! Ну, ты же знаешь, как я сам не люблю задерживаться на работе! Но я должен… О нет, Франсуаза, не будь такой!.. Скажи детям, что я куплю им торт. Довольно, довольно! Мне надо задержаться. Приду как только смогу… Ешьте без меня. Я не стану с тобой спорить. Счастливо! Оревуар! Салют! Пока! Прошу тебя, прекрати, меня ждут дела! Прямо слышу, как ты все это говоришь, маршал ты эдакий!"
И еще она подумала: "Надеюсь, разогревать для тебя ужин им в голову не втемяшится".
Он улыбался, хотя вид у него был несколько напряженный. Не слишком-то он владел своей физиономией… Но впечатления от телефонного разговора скрыть старался прямо-таки героически.
— Так что, пойдемте?
Она неторопливо встала — каждое движение продуманно грациозно, — и лицо его расплылось в уже совсем блаженной улыбке. Ох и на крючке…
Они двинулись в путь. Она уже успела прогуляться по округе. Внимание девиз герлскаутов.
Она уводила его к рю Сент-Бенуа, где, по ее расчетам, вполне можно было поужинать, избегая излишнего внимания. Но пока еще рано… Ночная жизнь в Париже бурлит часов до двух утра; спокойно поужинать на свежем воздухе граничило с невозможным. А Клэр терпеть не могла есть наспех.
В конце рю Сент-Бенуа располагалось два ресторана, и он предложил ей оба на выбор. Она сделала очаровательную гримаску и сказала:
— А почему бы не пройтись еще? Я хочу найти местечко… поромантичней.
Он не спорил. Дальше, вниз по рю Сент-Бенуа. Налево — рю Жакоб… Слишком людно. Направо — рю де Сен-Пер… Людно! Но вон там, впереди… река. Темная Сена в вечерней мгле.
— Может, спустимся к реке?
Он выглядел озадаченным.
— Но вы же хотели поужинать…
— Ну да, конечно. Только давайте сначала прогуляемся вдоль реки. Ночью все так красиво, так чудесно! Я же в Париже в первый раз, а это так РОМАНТИЧНО!..
И он не спорил.
Справа темнела громада какого-то здания. Она посмотрела на него — и выше, на небеса, где светила полная луна, таинственная, выжидающая…
Ужин при свете полной луны — это великолепно.
— Вот это здание — Школа изящных искусств Очень известная.
У него это прозвучало «извесьная». Она рассмеялась Тьма. Вечный свет. Прекрасная полная луна полонила небо. Горячее блюдо подано. А вот и мост через темную реку. Ступеньки ведут к воде. Ах!..
— Пон-Рояль. — Маршал Фош указал на мост. — Очень извесьный.
Они пересекли набережную, и она повела его вниз по ступенькам. На берегу, в каких-нибудь двух метрах от неподвижной глади Сены, она повернулась и огляделась по сторонам. А потом привстала на цыпочки и, прильнув к нему, поцеловала. Втянуть-то брюшко он втянул, но не так чтоб с особым успехом. Она взяла его за руку и повлекла к Пон-Рояль.
— Под мост, — произнесла она.
Его дыхание.
Перестук ее высоких каблучков по древним камням Шум города над ними.
Шепот полной луны, налитой золотом, царящей в небе.
И там, под мостом, окутанная тьмой, она снова прижалась к нему, обхватив узкими бледными ладонями щекастую его голову, впилась губами в его губы, одурманивая, опьяняя… Поцелуй был долог; она прикусила зубами его губу, и он пискнул, точно зверек, получивший пинка. Но он уже был в ее власти. Страсть ее разгорелась.
И Клэр исчезла — кто-то совсем иной занял ее место.
Дитя ночи.
Дитя одиночества.
Прежде чем все человеческое в ней угасло, она успела уловить тот миг, когда он понял все. Понял, что очутился в объятиях порождения тьмы.
Миг ее метаморфозы.
Миг, слишком короткий, чтобы он успел освободиться. Вот спина ее изогнулась, вот во рту прорезались клыки, и отросли когти, и тело под небесно-голубым шелком подернулось шерстью — и вот она опрокидывает его наземь, наваливаясь сверху, когти сдирают серую ткань, лапа быстрым взмахом распарывает горло, обрывая крик, — и вот приходит время ужина. "
Все — быстро и осторожно.
У него наступила эрекция, член стоял торчком, так и застывший в приливе похоти. Он навзничь лежал перед ней, обнаженный, и она взобралась на него. Он вошел в нее, когда она выгладывала из него жизнь. Она рывками раскачивалась на нем, обливаясь потом, а рот его беззвучно раскрывался, и закатывались глаза, пока не остались видны лишь белки.
Ее оргазм сопровождался воем, пролетевшим над Сеной и унесшимся в небо Парижа, где золотая луна поглотила его, на миг разгоревшись чуть ярче от страсти.
А в темноте, внизу, насыщая эту страсть, она смаковала свой ужин.
В Берлине еда оказалась слишком постная, в Бухаресте кровь текла лениво и не давала должного привкуса, ужин в Стокгольме был рыхлый, в Лондоне — жесткий, а в Цюрихе — такой жирный, что ей потом стало плохо. Ничто не могло сравниться с разносолами Лос-Анджелеса.
Ничто не могло сравниться с домашней кухней… До Парижа.
Французская кухня недаром знаменита на весь мир.
И она пировала каждую ночь.
Эта неделя, ее первая неделя в Париже, была чудесна. Элегантный пожилой господин с колючими усами, до самого конца зудевший на военные темы. Девушка-продавщица в блестящем малиновом джемпере и ярко-красных ковбойских сапожках. Американский студент из Вестфилда, штат Нью-Йорк, учившийся в Сорбонне и говоривший, что влюбился, до тех пор, пока не перестал говорить вообще. И другие. Еще столько других! Она уже не на шутку беспокоилась за свою фигуру.