номер со списком, вписал его ручкой в толстый журнал, а затем протянул в окошко лист бумаги.
– Вот еще расписаться надо для подтверждения допуска. Со всех собирают.
– Против чего подписываемся? – уточнил Алексей Тимофеевич, бегло оглядывая бланк.
– Против последнего альбома, – мотнул головой охранник, – ну и решительно осуждаем сепаратистов Западного Бегунино.
Алексей Тимофеевич покивал, подписал и вернул листок. Приятно было согласиться с хорошим утверждением, приятно было понимать, что дальше за дверью единомышленники, тоже полностью согласные.
Охранник щелкнул тумблерами, разблокировав держатель пропускного брелока и двойные бронированные двери. Алексей Тимофеевич забрал пропуск и наконец попал в лабораторию.
Спустившись глубоко под землю, он оказался в просторных помещениях научного центра. В отличие от обшарпанных зданий и коридоров наверху, тут все поддерживалось в полном порядке. Даже обновлялось. Стены светло-серого оттенка, настраивали на рабочий лад. Были исправны вся мебель и двери, а главное – в кухонном уголке всегда ждал ароматный горячий чай с чабрецом.
– Я вот порой думаю, как бы неприятно вышло, если бы вдруг мы все предпочитали этот цикориевый кофе… а, Алексей Тимофеевич? – коллега из группы приборных методов отхлебнул из чашки и откусил от бутерброда с сыром. – Иногда вспоминаю этот противный запах цикория. Дрянь! А так – благородный, ароматный чабрец. Как по-вашему?
– Именно, Николай Степанович! – кивнул Алексей Тимофеевич, чувствуя, насколько приятно ему соглашаться с коллегой.
Это все-таки было не одобрение жестоких призывов или примирение с суровой необходимостью, как за пределами лаборатории. Тут, среди коллег, царило полное согласие и речь всегда шла о вещах, глубоко одобряемых Алексеем Тимофеевичем. Он не просто ценил это, но и горячо поддерживал при любом случае.
– Последнюю серию видели? Говорят, закончилась на очень волнительной ноте, – поинтересовался коллега.
– Простите, но нет. Уж как ни берег старый телевизор, у меня ведь был еще электронный, с матрицей, но несколько лет назад он перестал работать, – с сожалением признался Алексей Тимофеевич.
– Представьте, и я нет! – улыбнулся тот. – Я уж давно на ламповый поменял. А вчера опять что-то там сгорело. Буду в выходные чинить. Вот и остался без сериала. А почему же вы кинескопный не достанете?
– Вот… не тянет! Как-то, еще пока тот работал, смотрел-смотрел и вдруг почувствовал, что я это уже видел. Все у них стало каким-то одинаковым. Вот хорошие, вот плохие. Плохие сильны и опасны. Хорошие борются и с трудом побеждают. Даже если кино про любовь, все равно как-то таким образом… – Алексей Тимофеевич проговорил это с легкой приятностью, но вдруг, поняв, что подобный анализ может не вызвать одобрения коллеги, осекся, чувствуя, как внутри растут тревога и напряжение.
– Даже про любовь… так и есть, – покивал собеседник и Алексей Тимофеевич облегченно перевел дух. Тот тоже вздохнул, – Впрочем… Перед телевизором хочется как-то расслабиться, а не разбираться в чем-то таком неоднозначном… «Без полутонов все четче», так ведь?
– Именно, именно! – горячо поддержал Алексей Тимофеевич, чувствуя, как его снова наполняет тепло радостного согласия.
Развить тему им не удалось. Прозвенел звонок к началу ученого совета.
Алексей Тимофеевич сел на свое место и снова почувствовал волнение. Он смотрел как рассаживаются за столом коллеги, достают из портфелей и раскладывают свои ручки и записи, и думал, что сегодня все может измениться и измениться радикально. Прежде этот стол казался ему огромным, бесконечно длинным. Но сейчас он как будто стремительно сокращался, и Алексей Тимофеевич чувствовал себя куда ближе к тому концу у меловой доски, где сидели секретарь с Иваном Борисовичем, заведующем лаборатории и председателем ученого совета одновременно.
После обязательных приветствий и протокольных формул, Иван Борисович взял слово:
– Коллеги, я получил ответ от руководства. Все вы знаете, какое непростое сейчас время, какие у нас трудности. Большую часть удается успешно преодолеть, найти замены приборам или методам.
Сердце Алексея Тимофеевича забилось сильнее. Неужели все-таки запустят МРТ?
– Однако с микросхемами по-прежнему: микросхем нет, – продолжил завлаб. – Но и схему на лампах собрать не удастся – мы потеряли мастерскую в Западном Бегунино. Новые ресурсы на сборку нам выделить не могут. Так что МРТ у нас не будет.
Алексей Тимофеевич почувствовал гулкие удары в груди. Наконец! Без приборов дело за хирургией, а хирургия начинается с него, анестезиолога. Неужели сейчас он получит долгожданный доступ к объекту?
– С ресурсами вообще стало очень сложно. Так что вопрос наш надо решать, объект наш надо уже расколоть, – голос завлаба зазвучал строже. – Вчера руководство мне напомнило про особую важность нашего проекта и особую срочность. И настояло на решительных действиях. Без МРТ мы исчерпали все альтернативные методы, так что остался единственный – диагностическая операция. Предлагаю не мешкать и голосовать за решительное «разрезать и посмотреть».
Стремясь унять ликование, Алексей Тимофеевич налил воды, но едва смог сделать глоток. Он даже принялся дышать поглубже, чтобы успокоиться. Сколь бы крепким он себя не чувствовал, а немолодые сердце и сосуды могут и не простить таких переживаний.
– Коллеги, но послушайте! Но мы же можем его потерять! – подал голос Константин Григорьевич из группы моделирования. – Вот младшие коллеги из психоанализа выдвигали предложения изменить условия содержания объекта, диету… тогда мы не стали их слушать, может быть теперь время пришло?
– Вы… мне… возражаете? – тяжело проговорил председатель.
За столом повисла тишина. Алексей Тимофеевич тоже заволновался. Неужели и их сплоченную лабораторию постигнет раскол? Все смотрели на Константина Григорьевича. Тот унял дрожащий подбородок и с усилием ответил:
– Нет, что вы! Коллеги! Я только… хотел обратить внимание, может быть какие-то альтернативы есть… может… еще не все варианты… но если все… то… конечно тогда…
– Вы «за» или «против»? – строго спросил завлаб.
– За, – торопливо кивнул Константин Григорьевич.
Алексей Тимофеевич практически почувствовал волну облегчения, прокатившуюся по всему столу.
– Занесите в протокол, пожалуйста: «Константин Григорьевич – за», – наклонился к секретарю председатель. Затем посмотрел вдоль стола. – А все остальные коллеги?
Все остальные тоже были «за». Ликуя, и Алексей Тимофеевич поднял руку.
– Прекрасно, коллеги! Решено! – завлаб даже улыбнулся. – Руководство подтвердило, завтра освободят из центрального госпиталя нашего коллегу, самого Ивана Ивановича. Руководство напоминает, что нейрохирург такого класса у нас единственный, надо это ценить. Так что давайте сделаем все возможное и невозможное, чтобы операция была подготовлена наилучшим образом и прошла без малейших накладок!
Все одобрительно загудели.
– Алексей Тимофеевич! – обратился председатель напрямую. – Вот и настало ваше время, коллега. Признаться, полагал, что к текущему моменту кроме ординатора у нас будет и анестезиолог с полной квалификацией, однако здесь руководство нам помочь уже не может – у ваших коллег из госпиталя слишком высокая нагрузка. Да и вы специалист не последний, хотя и в смежной области. Уверен – справитесь. Призываю вас действовать решительно, не теряться. Примите совет – не думайте, что ваше текущее положение ординатора как-то принижает или ограничивает вас. Используйте весь свой огромный опыт хирурга!
– Конечно, Иван