— Входите, — ответил мне незнакомый голос.
Вошла В кабинете сидел помреж.
— Вы Феона? — спросил он.
— Да. Я принесла Евгению Сергеевичу пьесу. Он назначил мне встречу в три часа.
— А сейчас десять минут четвертого, — посмотрев на часы, заметил помреж. — Он вас ждал, ждал… Очень не любит, когда опаздывают.
— Но я опоздала всего на десять минут.
— Этого вполне достаточно, чтобы наш главный режиссер успел рассердиться.
— Рассердиться?! — я совсем растерялась.
— Ничего, отойдет. Вы ему позвоните, а пьесу оставьте.
Вернувшись домой, я позвонила Евгению Сергеевичу. Он был не очень приветлив, немногословен. Я бессвязно оправдывалась, пытаясь объяснить причину своего опоздания. Деммени на это никак не реагировал.
— Завтра в семь вечера я позвоню вам, — сказал он. — До свидания.
На следующий день, ровно в семь, одновременно с глухим боем наших старинных напольных часов, раздался телефонный звонок. Я взяла трубку. Звонил Евгений Сергеевич.
— Что ж я могу сказать?.. Думается, что пьеса театр устроит… При одном условии. Надо заново переписать все третье действие, и быстро.
— Да, да, понятно! Я пишу быстро.
— Быстро это еще не все, к сожалению. Приходите завтра в три. В три, вы слышите? — Он сделал ударение на слове три.
— Я все слышу и все поняла, Евгений Сергеевич.
— У меня есть некоторые соображения по поводу третьего действия. Обсудим, подумаем.
На следующий день, уже в половине третьего, я была в театре, а ровно в три постучала в дверь его кабинета. Он был один и листал мою пьесу.
Беседа наша длилась довольно долго. Его предложения были чрезвычайно интересными. Он так детально разработал третий акт, что мне оставалось лишь написать его по готовой канве.
— Ну что, все ясно?
— Еще бы! Я никогда не могла бы такое придумать. Мне кажется, третье действие будет самым смешным. — И, помолчав немного, добавила: — Отныне, Евгений Сергеевич, считаю вас своим соавтором.
— Что вы хотите этим сказать? — глаза его мгновенно сузились и стали колючими.
— Ну… вы проделали огромную работу… Мой долг…
— В чем ваш долг? Я не для вас проделал, как вы говорите, огромную работу, а для театра, которому служу, и если я когда-нибудь еще услышу такое, считайте, что наши отношения прерваны.
И вот сейчас я думаю о нашем сегодня. Пестреют афиши театров: драматических, музыкальных, кукольных, и очень часто в каждой афише главный режиссер того или иного театра является автором или соавтором, да и не одного, а нескольких идущих спектаклей. По принципу «своя рука владыка» — сам пишу, сам ставлю. Куда же девались режиссеры, рыцарски отдававшие любимому делу свой труд, переписывавшие заново целые сцены, целые акты, а подчас и всю пьесу для блага театра, а не ради собственного благополучия?..
…Итак, через несколько дней третье действие сказки «Один плюс один» было заново написано, и театр приступил к постановке. Через три недели состоялась премьера. Спектакль прошел успешно, и этому немало способствовало очень забавное оформление художника Гдаля Бермана. В большую ширму он вмонтировал огромные игрушечные кубики, одна из стенок кубика раскрывалась, и в ней появлялось то или иное действующее лицо: Ослик, Медвежонок, Кот неученый, Мама Ослица и другие персонажи.
Летом восемьдесят восьмого года мне довелось побывать на Петровском острове, в Доме ветеранов сцены — навестить там бывшего помощника режиссера театра Деммени Ивана Федоровича Андреева. С ним меня связывали давние дружеские отношения. Иван Федорович — пожилой человек, инвалид войны, ходит на костылях. Тяжелое увечье не помешало ему связать свою творческую жизнь с кукольным театром, вначале в качестве актера, позже — помрежа. И, конечно же, при каждой встрече мы вспоминаем замечательного кукольного Мастера…
— Не принимаю я нынешний кукольный театр. Не нравится мне, когда кукловоды появляются на сцене и на глазах у зрителей манипулируют с куклами. Зритель невольно отвлекается, смотря на этот обнаженный механизм. Прежде в кукольном театре была какая-то своя тайна, то, о чем можно было только догадываться…
— Значит, вы против актеров-кукловодов на сцене? Но сейчас почти все кукольные театры мира перешли на открытую форму вождения, — возразила я Ивану Федоровичу.
— Да не против, не против я актеров на сцене, вы меня не так поняли. Вспоминаю наш спектакль «Гулливер в стране лилипутов». Гулливера играл актер и выходил на сцену в «человечьем обличии», а лилипутами были куклы. А как это впечатляло! Не случайно спектакль продержался в репертуаре театра многие годы — прошел около тысячи раз.
Я решила не продолжать эту тему. Каждому дано право иметь свое мнение. Иван Федорович меж тем предался воспоминаниям.
— Евгений Сергеевич был магом и волшебником кукольного театра. Он ежедневно наблюдал за ходом репетиций. Как сейчас вижу: вот он вскакивает с места, совсем по-молодому бежит на сцену, отбирает у актера куклу, надевает на руку и показывает. Да как! Кукла начинает дышать, у нее появляется характер. Трудолюбия он был огромного. Мне запомнился один день. Неполный состав нашей труппы вернулся из эвакуации еще в 1944 году, остальная же часть — в сорок пятом, их приезд совпал с Днем Победы.
Приехали усталые, измученные длинной дорогой. Чемоданы с куклами и всяким реквизитом тащили на себе. Евгений Сергеевич улыбался, глаза его сияли.
А через несколько минут всеобщих поздравлений и ликований послышалось знакомое: «Товарищи, минуту внимания. Примемся за работу. Распаковывайте чемоданы, приводите кукол в порядок — вечером ответственный концерт». — «Евгений Сергеевич, сегодня такой праздник, нам бы отдохнуть», — послышались робкие голоса. «Вы, наверное, забыли, что мы перед ленинградцами в долгу». И никто не посмел ослушаться. Да наверное и не захотел бы.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});