Читать интересную книгу Новый русский попугай - Наталья Александрова

Соленый возился с замком небольшого дубового шкафчика, на который он имел большие надежды, как вдруг негромко хлопнула входная дверь.

Обернувшись, Лабух увидел в дверях комнаты Пал Палыча.

В руках у завмага была охотничья двустволка — та самая, которая обычно висела на стене возле пианино.

Совершенно некстати в голове у Лабуха всплыла где-то услышанная фраза — ружье, которое висит на стене, когда-то обязательно выстрелит…

Его внезапно обдало холодом, руки задрожали, ноги словно налились свинцом. Он представил, как дробь из обоих стволов разрывает его живот…

К счастью, завмаг смотрел не на него, он смотрел на Соленого, и его палец уже лежал на спусковом крючке…

У самого Лабуха в руке оказался тяжелый медный подсвечник.

Соленый дико выпучил глаза и крикнул ему:

— Бей!

Думать было некогда.

Лабух ударил Пал Палыча подсвечником. Удар пришелся в висок. Завмаг глухо крякнул и завалился на бок, выронив ружье и широко раскинувшись на полу, как будто просто прилег отдохнуть. Его широко открытые глаза, тусклые, как у выброшенной на песок щуки, смотрели куда-то в угол.

— Ты чего, Лабух, сдурел? — неожиданно тонким голосом проговорил Соленый. — Ты ж его убил!

— Но ты же сам сказал — бей!

— Бей, да дело разумей! — отмахнулся вор. — С умом бить надо было, не насмерть… чтоб только сомлел… ты же умный парень, Лабух, а тут такого дурака сморозил! Ну да ладно, нюни распускать после будем, сейчас надо отсюда сваливать!

Тем не менее он вскрыл-таки шкафчик, что-то оттуда выгреб — Лабух не видел что, он вообще ничего не видел, кроме тусклых пустых глаз мертвого завмага.

Послушно, как кукла, он взял чемодан с ворованными вещами и вслед за Соленым ушел из дома. Дотащил чемодан до сарая, на который указал Соленый, и вернулся к себе.

До утра он трясся, не сомкнув глаз, а потом отправился прямиком в шалман.

Там его уже поджидал Соленый.

— Чего, колотит? — Он подмигнул Лабуху. — В первый раз оно завсегда так! Не дрейфь!

Понизив голос, он сообщил, что продал вещи и отдал за Лабуха карточный долг. А также сообщил, что завтра они пойдут брать квартиру заведующего Домом культуры Васильева, у которого Лабух тоже настраивал пианино.

Лабух молча кивнул и отправился на вокзал. Там он сел на поезд «Свердловск — Ленинград», который останавливался в их городе на две минуты, и через сутки уже был в Северной столице.

С тех пор прошло больше сорока лет, и он иногда думал, что все это ему приснилось. Правда, время от времени он видел во сне мертвые глаза завмага и окровавленный подсвечник в своей руке. После такого сна он просыпался весь в поту, с тяжело бьющимся сердцем, поднимался, шел босиком на кухню и долго пил прямо из чайника тепловатую ржавую воду.

Но потом снова засыпал и спал без снов, тяжелым, горьким сном глубоко одинокого человека.

Но вот сегодня прошлое окликнуло его гнусавым голосом молодого уголовника.

— Вижу — не забыл! — ухмыльнулся парень, нагло сверкнув золотым зубом. — Ну и ладушки! Ты только, Лабух, имей в виду — по убийствам нет срока давности! Это я так, на всякий случай, чтоб уж никакого лишнего трепа… Соленый говорил, что ты — мужик умный, толковый, все и так поймешь!

— Жив, значит, старый кровосос? — Пожилой человек обрел наконец дар речи.

— А чё ему сделается-то? Живее всех живых, как говорится! Чтоб не сглазить! — И золотозубый постучал по столу.

— И чего вам от меня надо? — проскрипел бывший Лабух, неожиданно почувствовавший себя ужасно старым.

— Чего нам надо? Известно, чего нам надо. Ты ведь, папаша, как и прежде, настройщиком работаешь?

— Зачем спрашивать, если сам все знаешь…

— Верно — я про тебя все знаю. Знаю, например, что ты в один дом вхож…

— Подожди, — пожилой мужчина поднял руку предостерегающим жестом, — разговор, как я понимаю, будет серьезный, а здесь место ненадежное… лишних ушей много!

Действительно, за соседним столиком сидел лысоватый мужчина средних лет, который то и дело бросал в их сторону заинтересованные взгляды.

— Выйдем на улицу, пройдемся… такие разговоры на свежем воздухе вести сподручнее!

— Что ж ты, папаша, спектакль-то свой не досмотришь? — Золотозубый ухмыльнулся.

— Ничего, дай Бог не последний!

Двое мужчин молча поднялись, вышли из буфета, спустились по широкой мраморной лестнице и покинули здание театра. Пройдя по площади, свернули в тихий сквер.

Свободных скамеек в этот вечерний час не было, но когда они приблизились к одной из них, с нее вскочил высокий, хорошо одетый мужчина лет тридцати. Нервно оглядываясь и что-то вполголоса бормоча, он неровной, прыгающей походкой зашагал по дорожке сквера и неожиданно налетел на другого человека, постарше, в надвинутой на глаза кожаной шляпе.

— Какая у вас публика нервная! — насмешливо проговорил золотозубый, усаживаясь на освободившуюся скамью. — Пугливая!

— У тебя, парень, вид такой — кто хочешь испугается, — отозвался его пожилой спутник.

— Ну что ж, нам же лучше, тут нам никто не помешает… Ну, папаша, значит, так. Вхож ты в один богатый дом…

Метрах в ста от этой скамейки, в дальнем конце аллеи, привлекательная молодая женщина делала одновременно три дела: одной рукой она покачивала голубую коляску, из которой время от времени доносилось негромкое хныканье, в другой руке держала развернутый журнал по садоводству и в то же время слушала музыку из портативного плейера.

Проходивший мимо скамьи интеллигентный старичок с умилением взглянул на эту идиллию и подумал, что не все так плохо с демографией в нашей стране.

Проводив старичка взглядом, молодая мать наклонилась над коляской, словно для того, чтобы проверить своего ребенка. Она откинула краешек одеяльца, но вместо детского личика под ним оказался маленький монитор, на котором был виден другой конец сквера и скамья, на которой только что сидел нервный мужчина.

«Мамаша» увидела, как тот вскочил со скамьи и торопливо зашагал по аллее, увидела, как, словно бы случайно, столкнулся с прохожим в кожаной шляпе…

— Черт! — прошипела женщина. — Встреча сорвалась! Вся подготовка летит к чертовой матери…

Она хотела устремиться вслед за нервным фигурантом, но тот уже покинул сквер, сел в машину и уехал. Да и какой смысл преследовать его, ей нужно было прослушать разговор, для того она и закрепила микрофон на той скамье, где Лопатин должен был встретиться со связным, для того установила миниатюрную камеру, для того сидела здесь полдня, изображая заботливую мамашу… И все провалилось из-за каких-то двоих идиотов, которые не нашли лучшего места для разговора! Теперь шеф устроит ей грандиозный разнос, будет угрожать крайними мерами…

Она бросила злой взгляд на странную парочку — интеллигентный пожилой мужчина и явный бандюган — и невольно прислушалась к их беседе.

В следующую секунду она забыла, для чего пришла в этот сквер. То, о чем говорили эти двое, могло изменить ее жизнь. Могло дать ей свободу, настоящую свободу.

Ресторан «Бунин» на Васильевском острове Петербурга — уютное, респектабельное место, где можно провести тихий вечер с близким человеком, отметить годовщину свадьбы или просто посидеть в кругу старых друзей. Владельцы этого ресторана сумели воссоздать здесь атмосферу дореволюционной русской усадьбы или, скорее, загородной дачи начала прошлого века. Плетеная дачная мебель, белоснежные крахмальные скатерти на столах, вышитые вручную салфетки, темные ореховые буфеты, олеографии на стенах, старинный граммофон с начищенной до блеска медной трубой, клетки, в которых распевают щеглы и канарейки. Кухня вполне соответствует обстановке — простая и вкусная домашняя еда, замечательные рассыпчатые пироги, квасы и морсы, вишневые и смородиновые наливки. Правда, цены здесь достаточно высокие, чтобы отпугнуть случайную публику, но места в этом ресторане никогда не пустуют.

Официантки в «Бунине» все как на подбор — круглолицые, улыбчивые, в длинных светлых платьях, похожие на провинциальных барышень из книг Бунина или Чехова.

В этот вечер угловой столик возле окна занимала приятная пара. Если мужчина выглядел обычным, вполне современным бизнесменом — лет сорока, в хорошо сшитом костюме, очень представительный, с пробивающейся на висках благородной сединой, то его спутница сама казалась словно сошедшей с чеховских страниц. Милое, немного наивное лицо, большие голубые глаза, светлые, аккуратно уложенные волосы, скромный костюм. На вид ей можно было дать лет двадцать пять. Она внимательно слушала своего собеседника, не сводя с него восхищенного взгляда.

Официантка Аллочка, обслуживавшая этот стол, невольно залюбовалась симпатичной парой и потому не сразу заметила новую посетительницу.

Это была женщина лет тридцати — тридцати пяти, хотя, возможно, внешность ее вводила в заблуждение. Яркая, ухоженная брюнетка в дорогом темно-красном платье, подчеркивающем ее эффектную фигуру и немного вульгарную красоту, задержалась в дверях ресторана, окидывая взглядом посетителей.