Читать интересную книгу Загадка мадам Лю - Владимиp Югов

Как он вел себя со следователем? Пока недоумевал.

Следует сказать, что эти два молодых человека, следователь и Ледик, по двадцати трех лет от роду, знали друг друга. Они даже один год учились когда-то в одном классе. Ледик тогда был гибким, высоченным и широкогрудым пацаном с карими, по-девичьи, красивыми глазами, а Васильев - светленьким узколицым мальчиком, настороженно изучающим каждого, в том числе и Ледика. Васильев только поступил тогда в их школу: его отца назначили директором знаменитого на то время СПТУ, где для всей страны готовились отменные взрывники шахт и где из месяца в месяц, после раздачи стипендии, вспыхивала поножовщина. Этот мальчик Васильев потом хвастался: "В СПТУ папа за шесть месяцев навел полный порядок..."

Васильев-старший был вскоре выдвинут в областной город. Васильев-старший стал, защитив впрочем тут, в СПТУ, кандидатскую, ректором какого-то института. Его мальчик потом поступил в К-скую школу следователей. Вышел оттуда в звании лейтенанта и, как видите, теперь старший лейтенант производил допрос.

"Учился с Ледиком" потом возникло. Но не имело продолжения. Полковник Сухонин, возглавивший оперативную группу по расследованию убийства, махнул на формальности рукой.

Итак, они сидят друг против друга. Пижонистый рыжик Васильев и рыхлая глыба Ледик. Рыжик пружинист, подпрыгивает, ерзает на стуле. Лучше признаться! Это его совет. Всем сразу станет легче. Легче станет и тебе, вкрадчиво говорит он Ледику. - Напишем, что пострадала на почве ревности. Ты был в аффекте. Жили вы эти дни, после твоего приезда, в постоянной войне. В состоянии запальчивости и раздражения. Мать у тебя медик, имеет связи. Она, думаю, видела, что пришел ты в нервном расстройстве. Невменяем был, когда совершал убийство. Ну и напишем: убийство совершено в состоянии аффекта. Глядишь, иной поворот на суде.

- Но я же не убивал, - в который раз повторяет Ледик, тиская в своих больших руках бескозырку (он так и не расстался еще с морской формой).

- Естественно! - Васильев подпрыгивает вроде в восторге от такого ответа. - Естественно! Кто же скажет вот так сразу: я _у_б_и_в_а_л_? Да я таких и не видел. Бывает по-другому: я говорю: мол, ты убивал? А тот, кто убивал, и повторяет "не убивал", возьмет и кивнет головой. Тогда я молча вписываю: убивал. А тот, кто убивал, смотрит на меня и читает бумагу, которую я ему подкладываю. Он ее подписывает. И потом уже не отказывается. Привыкает даже. И вдруг сам говорит: я убивал!

- А я не убивал.

- Это я уже слышал... Как ты думаешь, слышал или не слышал? В первый раз я, правда, не услышал. Мы ведь встретили тебя, когда узнали, что Ирина убита, и отпустили тебя...

- Подполковник отпустил.

- Ну, конечно, подполковник. Фамилия его, кстати, Струев. Потому я и не слыхал, сказал ты, что не убивал, или не сказал?

- Я сказал, что не убивал.

- Подполковник у нас психолог. Ты держался крепко. Не суетился... Человек, который убивает, у него мандраж. А ты на флоте привык не мандражировать. В общем-то ты и в школе был - будь спок! Железный. Помнишь, на уроке ртуть разлили? Ты как вел себя? Я же с тобой на одной парте сидел? Ты не пошелохнулся.

- Мы тогда не понимали...

- Э-э, нет. Я понимал, что это значит... Разлить ртуть! Чуть ли не литр! Да калекой можно было остаться. Я струхнул. И меня сразу можно было бы разоблачить, что я трус.

- Я не убивал. Чего тут мандражировать?

- Вот именно. Если бы...

Он осекся на полуслове, соскочил со стула, будто тот стал горячим. В их комнатку, заваленную разными папками, бумагами, старым хламьем, пригодным или непригодным для их службы, вошел тот самый подполковник, фамилию которого они только что упоминали. Он был худощав, лицо землистое, усталое. Не здороваясь, сел на стул Васильева и, показав на Ледика, спросил:

- Отрицает?

Васильев кивнул в знак согласия.

- И что эти дни был у убитой? Тоже отрицает?

- Это я не отрицал и не отрицаю, - ответил уже Ледик. - Это и ежу ясно.

- Ну и на этом спасибо, - вздохнул притворно подполковник. - А кто же, по-вашему, убил ее, если не вы? - Подполковник поудобнее устроился на стуле.

- Это уже ваша забота найти убийцу, а не моя. Главное, я не убивал. Я тут ни при чем.

- Вы тут!.. - Струев стукнул кулаком по столу, голос его содрогнул казенное здание. - Вы тут!.. Вы тут всего несколько дней... До этого все было тихо... Когда вы ушли домой?

- Домой?

- Ну к своим родителям. Когда? Когда мы вас встретили? Или раньше ушли?

- Не помню. Наверное, в десятом часу. Вечера. В четверг.

- Вы видели, что она лежала?

- Конечно, видел...

- Почему не подошли?

- Думал, просто лежит... В общем, этого не объяснишь, почему не подошел.

- Постарайтесь объяснить.

- Я думал, что она жива...

- Потому не подошли?

- Да.

- Вы поссорились? Перед этим?

- Мы эти три дня только то и делали - ссорились.

- И вы пошли? Просто пошли? Когда человек лежит?

- Я же это вам объяснил и в первый раз. Пошел.

- Неужели вы так и не подошли к ней?

- Нет.

- Странно. Вы же видели, что она лежит без движений.

- Но я вам сказал... Тогда еще сказал... Было темно... Темно! Я не знал, что она убита.

- Тем более, вам следовало бы подойти, - вступил в разговор старший лейтенант. - Может, она на тот час была еще жива?

- Именно, - сказал с иронией подполковник и задал новый вопрос: как он провел этот четверг?

- Вы были с Ириной весь день? - впился глазами.

- В этот день она не пошла на работу. С утра мы отвели в садик Катюшу. Потом позавтракали. Затем пообедали. А в четыре часа дня я пошел в садик за Катюшей один. Ирина сказала, что плохо себя чувствует.

- Тем более, надо было подойти к ней, когда она так лежала, - заметил старший лейтенант.

- Мы играли с Катюшей до пяти часов, - не обратил внимания на слова Васильева Ледик. - А когда я пришел, чтобы одеть ее и вести домой... Мне воспитательница сказала... Ну что звонили сюда, и мне ее, Катюшу, одну не отдадут...

- Кто звонил?

- Я не знаю.

- Ее родители? Она сама?

- И она, и ее родители, может.

- Это так сказала вам воспитательница?

- Да.

- И что вы предприняли?

- Я пошел за Ириной. Чтобы объясниться. Все-таки это и моя дочь. И, может, вместе пойти и взять ребенка...

- Кто-то вас видел, когда вы шли вместе?

- Не знаю.

- Но в поселке вас многие знают. И вы знаете многих...

- У меня память на лица неважная. Мне кажется, весь поселок другой. Теперь, после моей службы.

- И все-таки кто-то вас видел? - спросил Васильев.

- Почему вы так настаиваете? Это же все - случайные встречи.

- И все-таки?

- Я не знаю их фамилий.

- Не знаю, не знаю! - забормотал Васильев. - И так всю дорогу!

2. РАССУЖДЕНИЕ О СМЕРТИ

Я теперь часто езжу на наши кинорынки в качестве члена жюри. Последний кинорынок аккредитовали более пятидесяти непосредственных производителей продукции. Было на нем предложено для покупок пятьдесят игровых, пять документальных и научно-популярных лент, двадцать мультфильмов и т.п. Я был на нем в том же качестве - члена жюри.

Но почему сразу, по приезде оттуда, бросился в тот тихий, заштатный шахтерский городок? Где было совершено убийство? Да потому, что взыграло во мне убаюкивающая, убивающая нас конъюнктурщина.

Какова была программа свободного уже нашего кинорынка, где нет прежних структур - это нравственно, это для наших советских людей тружеников, а это пошло, очернено, потому - нельзя, запретно?! На наш кинорынок вываливается теперь все то, что покруче и побойче. Что показывали (для покупателей) на этом последнем кинорынке? Сперва - про убийства, потом - про изнасилования, затем - про убийства и сразу же - про изнасилования. Если показывали мужскую тюрьму, то обязательно "паханов" и новичков (мужские сексуальные игры), если женскую колонию, то мужеподобных женщин и сладеньких девочек, хором охающих за цветными занавесками (женские половые игры).

И теперь, представьте, как покупатели кинорынка бросились приобретать эту порнуху! Они ее хватали! Молча хватали. "Это пойдет в кинотеатрах у нас!" - сказал мне с восхищением один такой торгаш. Они уверили меня, что я несовременный, отстал от жизни. С кем-то из них я пил потом вечером в престижном ресторане, построенном год назад. Пил, конечно, на их деньги. И перевоспитывался - под их напором.

Перед этой поездкой на кинорынок я написал сто страниц убористого текста - очередную детективную историю. Я боялся ее показывать знающим людям: опозорят, скажут - чернуха! Вернувшись домой, войдя в прокуренный, с чужими запахами коридор, вдруг представил, какой я, собственно, болван. Я мог бы давно разбогатеть, то есть заработать бешеные деньги. Почему, имея такую "продажную" на книжном рынке рукопись, бедный-бедный, я считал в среде этих богачей копейки в своем кармане? Неужели я не мог, так же, как они, ходить в ресторан, пить, заигрывать с девочками, приглашать их в номер?

Ужас, за три дня пребывания в номере, мне пришлось заплатить бешеные рубли, а возвратили мне в тамошней конторе жалкие копейки за каждые сутки. Я жил эти три дня впроголодь - попивал чаек и заедал его булкой...