Читать интересную книгу Зной - Джесси Келлерман

— У меня в квартире темень кромешная, — сказала она. — Вот мне и захотелось выбраться из дома.

— Хорошо, — сказала Барб, — входи. Гостем будешь.

Они сели за кухонный стол: свечи, немытые ложки как будто Барб только что общалась с духами.

— Могу предложить еле теплый кофе или сухую овсянку. Выбирай.

— Нет, спасибо.

Когда воображение Глории рисовало ее будущую семейную жизнь, оно редко заимствовало что-либо у семейства Оберли, в котором единственным источником трений была, судя по всему, чрезмерно развитая ироничность, каковую Барб и Кении делили поровну и каким-то образом ухитрились передать по наследству своим детям. (Пятилетний Джейсон как-то сказал Глории: «Неплохо выглядишь. Для твоих-то лет».) Глории нравилось, что повседневная их жизнь течет без сучка без задоринки: все в ней работало, как бытовой прибор немецкого производства. Но, поскольку сама она никогда в такой семье не жила, ей трудно было представить себя членом еще одной, похожей на эту.

Впрочем, и ту, в которой выросла она, воспроизводить ей ничуть не хотелось.

Ее будущая семья, верила Глория, выберет средний путь. Не такой ухабистый, как пройденный ею, но и не такой нормальный, как у Оберли.

— Вообще-то, — сказала Глория, — я в нашу контору иду.

— Голубка. — Барб взяла ее за руку, словно собираясь объяснить бедняжке, откуда берутся дети. — Сегодня никто работать не будет. Мы только что пережили землетрясение.

— Я знаю.

— А и не было бы его, нельзя же приходить на работу в пять утра.

— Я знаю, Барб.

— А если бы такое время и годилось для работы — ты разве не в отпуске всю эту неделю?

— Я хочу убедиться, что там все в порядке. Статуэтки Карла…

Ответом ей стала ухмылка Барб.

— Карл любит их, — сказала Глория. — Если они разбились… да и вообще, там, наверное, полный кавардак.

— Нормальное дело во время стихийного бедствия. Полный кавардак.

— Мне все равно заняться больше нечем, — сказала Глория.

Барб пожала плечами:

— Тебе следует стать президентом.

— Компании?

— Соединенных Штатов. В городе никто, кроме тебя, на работу сейчас не идет. Подобное трудолюбие не помешало бы избираемым нами лидерам.

— Но это же важно. Для Карла.

— Ну еще бы.

Глория полагала, что намерения у Барб самые добрые: она помогает подруге «не стоять на месте» — или как там это называется в «Редбуке»?[2] Но Глорию это злило ужасно. Ничего такого, что ей следовало бы «преодолеть в себе», у нее не было. Была возможность, а возможности следует принимать с открытыми объятиями.

— Он в Мексике, — сказала Глория.

— Там он в большей безопасности, чем здесь. — Барб встала, подошла к холодильнику и принялась наводить порядок среди расползшихся по его дверце магнитиков с зажимами для бумаг. — Один поехал?

— Да.

— А ты, стало быть, преследовать его по пятам не захотела, верно?

— Ты нынче не в духе, — сказала Глория.

Барб выпрямилась, держа в руке табель успеваемости сына.

— Ну, сейчас пять утра, нас только что тряхануло. Впрочем, ты права. Я лезу не в свои дела.

— Вот и не лезь, пожалуйста, ладно?

Они обернулись на шлепки босых ног.

— Мам… о, привет.

Присутствие Глории Джейсона ничуть, похоже, не удивило. Пламя свечей отражалось в его чумазых очках. Одет он был в одни трусы. Грудь у мальчика была немного впалая — подарок от родни со стороны Кении. Раздетым Джейсон выглядел младше своих девяти лет; одевшись, обретал такую профессорскую уверенность в себе, что Глории начинало казаться: еще немного, и он получит в каком-нибудь университете пожизненный пост.

— Лампа разбилась, — сообщил он Барб.

— Какая?

— В кабинете.

— Я же сказала тебе, Джейсон, не заходи в кабинет. Там стекло может быть на полу.

— Там и есть стекло, — терпеливо объяснил Джейсон. — Потому что лампа разбилась.

Барб посмотрела на Глорию: «Видишь?»

— Закрой дверь и не суйся туда. И обуйся. И закончи приборку в твоей комнате.

— Я закончил. Можно я теперь с «Плейстейшн» поиграю?

— Электричества же нет.

— Ну, я все-таки попробую, можно?

Барб кивнула, и Джейсон удалился, на ходу почесывая плечо.

— Спит еще наполовину, — сказала Глория.

— Да. — Барб взглянула ей в глаза и мягко сказала: — Насчет Карла. Я ничего такого в виду не имела. Просто выглядит это странно, вот и все. Бежишь в офис мужчины, как будто ты его…

Она не закончила, и Глории захотелось подсказать: «Жена? Рабыня?»

— В конце концов, на дворе уже девяностые, — сказала Барб.

— Уже нет.

— Да знаю. Просто «девяностые» произносить легче, чем «двухтысячные». А кроме того… — Барб вздохнула, — мне хочется, чтобы все еще были девяностые.

— Не понимаю, какое отношение это имеет к тому, что я иду в его офис.

— Ты могла бы не только в офис ходить, но и на свидания с мужчинами. И вообще, тебе не следует бегать туда-сюда, точно ты его… он же достаточно стар, чтобы быть твоим…

— Барб.

— Покопайся в Интернете. Или… у Кении полным-полно друзей…

— Ладно, я пойду.

Барб прошлась с ней по заднему двору. Сюда долетал вой сирен и стрекот вертолетов, однако все остальное — все живое, то есть, — попряталось. Не было слышно ни сверчков, ни птиц, ни шелеста листвы. Внезапно включился висевший на боковой стене дома прожектор, — у Глории от его холодного света волосы встали дыбом.

— Если увидишь, что здание ненадежно, не заходи в него, — сказала Барб.

— Я тебе скоро позвоню, — пообещала Глория.

Когда за ней закрылась калитка, она ощутила себя брошенной на произвол судьбы, одинокой, пытающейся устоять на ногах в самом эпицентре головокружительного перепляса, в который пустился город. Офис может и подождать. Зловещая влажная ночь грозит ей бог знает какими ужасами. Ну и какими? Мародерами? Рыскающими по улицам бандами насильников?

Глупости, сказала себе Глория. В самом деле, не бомба же атомная взорвалась, все это просто утренний посттравматический шок. Да и сама мысль о возвращении домой была чревата депрессией. Там нет ни сына, задающего детские вопросы, ни мужа, успокаивающего в соседней комнате перепуганную дочку. На работе у нее, по крайней мере, дело найдется, и не одно.

Шагая по Шарлевилль, она отчетливо слышала, как поскрипывают ее туфельки. Дойдя до Лапир, увидела, что Олимпийский бульвар пуст в обоих направлениях, сколько хватает взгляда, и рассмеялась, когда сообразила, что ждет зеленого света, чтобы перейти на другую сторону Скверного обличия трещины на штукатурке фасада заставили ее поколебаться, прежде чем войти в офисное здание, в котором «Каперко» арендовала две комнаты. Глория обошла его по кругу, увидела на третьем этаже, прямо над их офисом, выбитые землетрясением окна. Навес парковки был усеян, точно птичьим пометом, кусочками штукатурки размером с кофейные зерна. В остальном все выглядело нормально. Глория вспомнила, как ехала после Нортриджского землетрясения через Долину и увидела жилые дома, скособочившиеся, точно Пизанская башня. На стене одного из них кто-то вывел крупными буквами: «Сдается за 5 долларов в год».

В сравнении с ними это здание представлялось безопасным. Если не считать трещин. Построили его не так уж и давно, а после 1994-го наверняка доводили до ума. На этот счет теперь существуют особые, строгие законы.

Конечно, определенно ничего сказать нельзя. Под поверхностью того, что выглядит прочнее прочного, может залегать древняя, нарушающая любые нормативы труха. Глория в этих делах не специалист и притворяться, будто знает больше, чем знает, не собирается.

Обход она завершила в проулке, шедшем вдоль западной стены здания, и здесь на нее напала тревога за бездомного парня, который жил в большом мусорном баке, стоявшем посреди этого проулка.

Но тут она вспомнила.

Карл, которому этот парень — его звали Бэйком — нравился, часто заглядывал сюда, приносил ему бублик или пончик. Они болтали несколько минут — Бэйк рассказывал Карлу о своей идее получения ядерной энергии из кислорода.

Карл кивал:

— Похоже, мысль неплохая.

— Я пока еще дорабатываю практические детали, — говорил Бэйк.

На прошлой неделе Карл обнаружил его посиневшим и бездыханным. Если Бэйк и не был мертвым уже в тот миг, он наверняка умер ко времени, когда приехала — час спустя — «скорая». Глория и Карл наблюдали, как его упаковывают в мешок на молнии, вроде одежного, — как будто Бэйк был бракованным костюмом, который надлежало возвратить в магазин.

Произошло это за день до отъезда Карла. Он ничего ей не говорил, однако Глория знала, что думает Карл: «Пора отсюда уматывать».

С того времени она на работу не заглядывала — официально у нее был отпуск, — и смерть Бэйка выветрилась из ее головы. Теперь она решила принести в следующий раз горячую булочку и опустить ее в мусорный бак — в память о Бэйке.