Читать интересную книгу Гоголь как духовный писатель - Алексей Дунаев

Этот надрыв прерывается вдруг загадочнейшей фразой, подвергшейся многочисленным цензурным и пунктуационным искажениям: «А знаете ли, что у алжирского бея[29] под самым носом шишка?»[30]

Таков вкратце сюжет повести, за опущением очень странных деталей, списать которые со счетов просто как бред сумасшедшего — значит ничего не понимать в литературе. Следовательно, в произведении выделяются по крайней мере три плана: духовный, политический и эзотерический. Рассмотрим теперь их более подробно.

С точки зрения духовной, происходит постепенное прозрение Поприщина, каковое принимается остальными за сумасшествие. Повесть начинается с упоминания о старой шинели Поприщина и об ухаживании чиновников за прохожими дамами — тема, с которой будут связаны злоключения Акакия Акакиевича (см. ниже). Возлюбив[31] Премудрость (Софию), первоначально он слепо стремился к ней, вообразив раем чувственные наслаждения. Однако ему дано понимание языка собак, а когда он проходит по пути к дому Зверкова мимо Мещанской улицы, то чувствует, что «из-под ворот каждого дома несет такой ад» (200), что зажимает нос[32], который стремится откусить («чуть не схватила меня зубами за нос» — 201), увидев героя, собачка Фидель (т.е. Верная). Следовательно, герой не лишен еще и верного обоняния (т.е. интуиции). Кроме того, он благороден (дворянин) и ненавидит честолюбивых карьеристов (честолюбие самого Поприщина, о чем постоянно пишут комментаторы[33], — иного рода и вызвано, скорее, любовью). Будучи честным, он не может занять чин выше титулярного советника, а если и воображает себя генералом, то только ради интереса, как будут вести себя подхалимы-чиновники. Воспользовавшись знанием собачьего языка, Поприщин многое открывает для себя как в духовной, так и в политической жизни.

Оказывается, собачка Меджи не находит в камер-юнкере Теплове, женихе Софи, таких достоинств, как в любимом ею псе Трезоре (т.е. Сокровище). Собачий язык более верно вскрывает суть отношений, царящих в людском обществе, и потому Поприщин жалуется: «Найдешь себе бедное богатство [395] [курсив мой. — А.Д.], думаешь достать его рукою — срывает у тебя камер-юнкер или генерал» (205). Любви героя к Премудрости, его Сокровищу, соот­ветствует любовь Софии к деньгам (сокровищу), а ее отца, который оказывается масоном[34] («О, это большой честолюбец[35]! Это — масон, непременно масон; хотя он и прикидывается таким и эдаким, но я тотчас заметил, что он масон: он если дает кому руку, то высовывает только два пальца» — 206), — к чинам и богатству. Однако «христопродавцы» отдают за деньги не только любовь, но и мать, отца, даже Бога. Поприщин прозревает окончательно: женщина, любя славу и богатство («толстяка со звездою»), любит на самом деле черта, а честолюбцы-«патриоты», действуя через «цирюльника с Гороховой[36]» (эта загадочная фигура, только теперь живущая на Вознесенском проспекте, снова появляется в «Носе»!) и повивальную бабку[37], продают Христа, распространяя по всему свету магометанство, «и оттого уже, говорят, во Франции большая часть народа признает веру Магомета»[38].

Политическая тема тайных обществ и продажи отечества за деньги[39], находя свою кульминацию в революциях[40] и смутах во Франции, Алжире и Испании — отстранении или лишении монарха его власти[41], — оказывается напрямую связанной с областью духовно-религиозной. Единственной «подданной» Поприщина-Фердинанда VIII оказывается нечистоплотная чухонка, служанка Мавра (греч. maàroj — темный), плохо чистящая его сапоги. В представлении Поприщина она относится к «черному (курсив мой. — А.Д.) народу»[42], которому «нельзя говорить о высоких материях» (205). Мавра пугается (когда Поприщин объявляет, что он — испанский король) того, что все испанские короли похожи на Филиппа II[43], но герой разуверяет ее, утверждая, что между ним и Филиппом «нет никакого почти сходства» и у него нет «ни одного капуцина» (ibid.). Последняя фраза заставляет предполагать, что Мавра (= мавр, магометанин!) боится на самом деле инквизиции. Следовательно, в сумасшедшем доме свергнутый «Фердинанд VIII» испытывает от своих «подданных» (мавров? отступников от Христа?) те самые муки, которых боялась со стороны инквизиции[44] Мавра. Все происходит по законам «вывернутого мира».

Темой «магометанства» я объясняю и одну из «странных» фраз Поприщина:

«А прежде, я не понимаю, прежде все было передо мною в каком-то тумане. И это все происходит, думаю, оттого, что люди воображают, будто человеческий мозг находится в голове; совсем нет: он приносится ветром со стороны Каспийского моря» (208. Курсив мой).

Ключ к этому высказыванию — в статье Гоголя «О преподавании всеобщей истории» (написана в декабре 1833 и исправлена в начале 1834 года, т.е. работа над ней шла параллельно «Запискам сумасшедшего»):

«<...> и как он [т.е. чудесный арабский народ, соединивший с верой в Магомета просвещение. — А.Д.] вдруг меркнет и затмевается выходцами из-за моря Каспийского [т.е. турками. — А.Д.], которым оставляет [арабский народ. — А.Д.] в наследство одно магометанство <...»> (ПСС VIII, 33. Курсив мой).

Подтекст фразы Поприщина, переведенной на «нормальный» язык, таков: агрессивное (жертвой турецкого завоевания стал Константинополь[45]), непросвещенное магометанство (читай: безбожие), ниспровергающее христианство, завладевает умами европейцев.

[396] Обратимся теперь к рассмотрению некоторых особенных художественных приемов Гоголя — имею в виду имя героя и временную организацию произведения.

Поскольку большинство имен в повести оказывается «говорящими», то как интерпретировать имя Аксентия Ивановича Поприщина? Мы не можем выдвинуть здесь ничего, кроме довольно рискованной гипотезы. Фамилия указывает на жизненный путь (или даже арену, на которой состязались первохристианские мученики со зверьми — ибо именно таково значение греческого слова στ£διον, соответствующего славянскому поприще, откуда русское стадион), проходимый героем, на котором он духовно возрастает, или прославляется (aÙx£nw = увеличиваю, умножаю, прославляю[сь])[46]. Что касается имени, то Православной Церкви известны несколько Авксентиев: один мученик (13 декабря) и два преподобных (14 февраля и 18 апреля по ст.ст.; одного русского преподобного не указываем). Мы склоняемся к выбору мученика за веру, настоятеля церкви Авксентия, пострадавшего (согласно церковному канону, у него была усечена голова) вместе с Евстратием, Евгением, Мардарием и Орестом[47]. В пользу этого может говорить время, в которое происходят основные события повести (в декабре Поприщин объявляет себя королем), а также перенос на героя имен Евгения (eÙγεν»ς, «благородный»: герой по рождению дворянин) и Евстратия (eâ strateÚw, хорошо сражаюсь: в сумасшедшем доме Поприщина «посвящают» ударами палкой в рыцарское звание[48]). Наиболее вероятное объяснение отчества героя по ассоциации с апостолом и евангелистом Иоанном, автором Апокалипсиса, будет ясным из нашего дальнейшего изложения. Впрочем, повторяем, все это не более чем смутные догадки.

Время, в котором протекает действие повести, поддается истолкованию с большей вероятностью. Из упоминания о том. что 4 октября приходится на среду, вытекает, что оно происходит в 1833 году[49], т.е. полностью соответствует описываемым политическим событиям. Дневник Поприщина в его «здравом» состоянии охватывает промежуток с 3 октября по 8 декабря. День его «окончательного помешательства» «датирован» «годом 2000-м апреля 43 числа». По обычной хронологии дату, таким образом, восстановить нельзя. Однако следующая запись («Мартобря 86 числа, между днем и ночью») относится ко дню, когда герой не был в департаменте «уже более трех недель» (208; вариант: «три недели»). Спрашивается, с какого дня Поприщин отказался от своего прежнего поприща и вступил на новое? Восьмого декабря он точно не был в департаменте. Пятого декабря он «все утро читал газеты». Однако в восемь утра (запись под 9 ноября: «в восемь часов отправился в департамент»; «я встал поутру довольно поздно», т.е. в десять часов — первая фраза повести) чиновнику уже полагалось быть на работе. Значит, Поприщин не был в департаменте начиная с восьмого декабря, но, может, и ранее — с пятого. С некоторым правдоподобием запись от «мартобря» может падать, таким образом, приблизительно на 25—29 декабря[50]. «День величайшего торжества», в который герой узнал, что он — король, остается неизвестным, но относится к промежутку предпразднества (неделя Святых праотец с 12 декабря), празднества и попразднества Рождества Христова. На этот же период могли приходиться, по нашей сомнительной гипотезе, и именины Авксентия. То, что Гоголь придавал значение не только именам (ср. вышеприведенные примеры, имя Акакия в «Шинели», фамилии [397] персонажей «Мертвых душ»), но и датам, доказывается отнесением (после многочисленных черновых и беловых вариантов) действия «Носа» к 25 марта (Благовещению)[51]. Не забудем и то, что праздник Рождества Христова (25 декабря) связан с поклонением волхвов Спасителю как Царю мира, и это обстоятельство могло натолкнуть Поприщина на мысль о своем державном владычестве (ср. цитированные выше слова Гоголя о монархе как об образе Божием на земле).