Читать интересную книгу Жизнь в квадрате. Роман - Бенуа Клеман

Основой их отношений была, вероятно, необъяснимая дружба, которая странным образом существовала между ними, поскольку день за днем все должно было начинаться сначала.

В конце концов, Симфони говорил с Жюльеном только тогда, когда он находился в «Голубой стрекозе». После того, как он играл на рояле в течение многих часов подряд, старый пианист самостоятельно преодолевал путь между столами, потом он скромно садился на скамейку, которая была всегда приготовлена для него возле бара. Трепетным голосом он спрашивал у бармена:

«Вы, случайно, не видели Дафне?»

II

Рафаэль удобно устроился под одеялом в своей кровати с книгой, которую он знал

наизусть. Его богатое воображение рисовало образы, которые трансформировались в неисчислимые истории.

С высоты своих семи лет он любил рассказывать коту об удивительных приключениях, которые он выдумывал по мере того, как переворачивал страницы, быстрее, чем прочитывал текст. Точно так же, как это раньше делал его отец, прежде, чем выключить свет в его комнате. Рафаэль вновь брался за свою книгу в темноте и приглашал кота, который тотчас прыгал под теплое одеяло, накрывавшее ребенка. Свет карманного фонарика нашептывал ему продолжение того, о чем так увлекательно рассказывал отец. Его феноменальная память позволяла сохранять самые яркие моменты всех других историй, которые были рождены теми же самыми картинками, спустя месяцы. Затем он засыпал с твердой убежденностью реально существующей возможности погрузиться в лоно этого приключения, и тогда его голос медленно затихал, чтобы превратиться лишь в простые нежности, обращенные к коту, который мирно мурлыкал сбоку.

Рафаэль просыпался каждое утро под звуки прелюдий Шопена, любимого композитора его матери, которая виртуозно его исполняла. Тогда он оставался в кровати, чтобы послушать игру с закрытыми глазами, растворяясь во вселенной или в звучании музыки, как в историях, которые создавали в нем многочисленные образы.

Это был ритуал его матери, начинать день с рояля, как многие начинают его с кофе. Она играла до тех пор, пока не приходил отец Рафаэля и, невольно нарушая эту магию, изображал оперного певца, чтобы разбудить детей своим сильным утренним тенором. Он всегда начинал с комнаты своего сына и выдумывал слова на иностранном языке под музыку, которые подходили для этого произведения. Затем оба шли, чтобы прыгнуть на кровать Марии, его сестры, которая притворялась спящей и бурчала до тех пор, пока также не была побеждена этим всеобщим хорошим настроением.

Рафаэль обожал эти моменты согласия семейного квартета, несмотря на то, что смех, песня, музыка и крики его сестры создавали настоящую какофонию, но в то же время и великое созвучие человеческой теплоты.

К этому возрасту мальчик открыл для себя ассоциативную мощь этих маленьких пальцев в контакте с клавишами рояля, сделанными из слоновой кости. Уже в течение нескольких лет у него появилась привычка устроиться на скамейке вблизи от матери в то время, как она музицировала. Она исполняла каждый отрывок сначала с нежностью, потом медленно, ее пальцы скользили по клавиатуре, легко предаваясь музыке.

Когда она играла, Рафаэль незаметно наблюдал за руками матери, которые очень элегантно танцевали по клавишам, потом, когда заканчивалась музыка, она складывала пальцы точно так, как она прикасалась к нотам, не осмеливаясь однако надавить на них, чтобы не разрушить очарование мгновения. Она испытывала огромное удовлетворение, словно именно она написала это произведение.

Мать пыталась приучить его к удовольствию игры на рояле, но Рафаэль всегда отказывался от этого. Скорее всего, тот ждал благоприятного момента, позволившего бы ему полностью насладиться счастьем, которое он постиг. Тем не менее, ей удалось обучить его не только сольфеджио, но и базовым ритмам в возрасте четырех лет. Мальчик забавлялся, напевая партитуры, которые его мать специально оставляла на пианино.

III

Вы, случайно, не видели Дафне?

Жюльен поставил на стойку два пива, которые он только что заказал, потом подошел к Симфони, чтобы с ним поздороваться. Это он дал такое имя маэстро на другой день после их знакомства. Имя Симфони возникло благодаря исключительному музыкальному таланту его обладателя. И более того, оно родилось благодаря единству колорита, который сдержанно исходил от его слов, равно как и от его молчания.

У Жюльена не было возможности открыть для себя музыку в молодости, она проистекала больше от городских переулков, чем от класса фортепиано. Но он вспоминал, где он впервые услышал Бетховена. Это было во время бесплатного концерта Симфонического оркестра Монреаля, в парке Лафонтен. Ему было тогда восемнадцать лет, и он онемел от могущества этой музыки, которая заставила его необъяснимо трепетать. Потом Жюльен прослушал и прочитал все, что он смог найти об этом великом композиторе.

Именно тогда он косвенно связал глубокий смысл пауз в произведении Бетховена с паузами старого пианиста, и поэтому дал ему простое прозвище Симфони.

Еще один великий вечер, Симф! Ах, нет… Дафне никогда не было здесь, но мне кажется, что я настолько хорошо ее знаю, что, если она появится в баре, я не сомневаюсь, что мгновенно узнаю ее…

Старик печально вздохнул, но несколькими секундами позже он уже не вспоминал о том, что только что ему сказал Жюльен.

— Я вам рассказывал уже, как я с ней познакомился?

Не ожидая ответа бармена, Симфони вновь начал повествование, в две тысячи двести двадцать седьмой раз со дня их первого знакомства.

— Я был в Квебеке, я не знаю по какому вопросу, но точно, в отеле «Кларандон», в старом городе… Чудесный отель… Я расположился в номере у края открытого окна, чтобы полюбоваться весенним пробуждением природы, охватившим город уже в течение нескольких дней, и в тот миг мой взгляд остановился, как зачарованный, при появлении в соседнем окне молодой женщины… У нее были длинные, слегка вьющиеся волосы цвета мокрого песка, в которых отражались яркие лучи света… Я отчетливо помню то мгновение, когда она обернулась, впервые прикоснувшись ко мне мерцанием своих волнующих глаз… Они были такими большими, и в них было какое-то удивление… Тогда я сказал себе, что эта женщина должна воспринимать мир с живостью тех людей, которые всегда ожидают от него чего-то непредвиденного. Её великолепно очерченные брови придавали еще больше выразительности ее лицу… Их изгиб обрамлял, словно декоративная рамка, выразительность ее взгляда… Это было сильным потрясением… Даже тонкий аромат ее духов, долетавший до меня, был околдовывающим и создавал впечатление, что слушаешь Билла Эванса, импровизирующего на рояле… В этот момент я смог лишь застенчиво улыбнуться, взволнованный этой женщиной, которая воплощала в себе одной всю ту музыку, которая звучала во мне…

Так мы оставались, лицом к лицу, будучи не в состоянии разговаривать, хорошо понимая, что после этого мгновения не будет ничего подобного…

— Я знаю продолжение наизусть, но обожаю слушать, как вы рассказываете, Симф, – сказал ему Жюльен, который расставлял бокалы в глубине бара.

Симфони прекрасно понимал, что его кратковременная память полностью исчезла. Поэтому он очень часто извинялся, но не тогда, когда он рассказывал историю о Дафне. Он погружался в пространство своей жизни, которое замечало только один определенный её период, бывший, скорее, ее душой.

Надо было видеть этого человека, рассказывающего историю во всех деталях так, что создавалось впечатление, будто вы смотрите захватывающий фильм. И это был он, тот, кто порой не мог вспомнить, что он сделал несколькими мгновениями ранее.

Симфони, казалось, вновь переживал эти мгновения с той же экспрессией, словно человек, приговоренный к смерти, курит перед палачом свою последнюю сигарету.

– Тогда я закрыл свои глаза, чтобы немного прийти в себя, но, открыв их, уже не обнаружил ее…

Надо было обязательно ее найти, и я чувствовал непреодолимое желание вручить ей цветы… Но какие цветы могли выразить бесконечность этого мгновения?

Самым невероятным было то, что мне даже не хватило времени, чтобы выйти из комнаты, когда она оказалась уже здесь, перед моей дверью, протягивая мне свой рисунок с маргаритками… Этот обрывок бумаги я храню всегда…

Симфони порылся в кармашке своего бумажника и бережно вытащил оттуда то, что, вероятно, было когда-то рисунком цветка, сложенного и развернутого не одну тысячу раз за эту жизнь.

IV

Этим прекрасным зимним утром Рафаэль решил преподнести большой сюрприз своей матери. В один из тех дней, когда чувствуешь себя окончательно готовым сделать то, что ранее казалось невозможным. Ночью он оставил открытыми шторы в комнате, чтобы солнце разбудило его раньше всех. Тогда он взволнованно занял место у рояля, поставил туда партитуру, которую он прихватил у матери несколько недель тому назад, и положил свои короткие пальцы на клавиатуру.