Поленившись добросовестно перебрать хотя бы несколько известных ему деревьев и цветов, он остановил выбор на кунжуте, при этом пребывая в полной уверенности относительно ложности выдвинутого предположения и осознавая всю тщетность попыток развлечься самостоятельно. "Нодо, возмутился он, - раз я не могу уйти отдыхать раньше, чем вы управитесь, то по крайней мере могу рассчитывать на увлекательную историю. Зачем вам, в конце концов, краска, и так ли она важна, что ее приготовление препятствует проявлению заботы об императорском гонце?!" "Рассудите сами, - униженно пролепетал Нодо, - и простите нас несчастных! Случилось непоправимое олени покидают окрестные леса. Они несутся на запад, они убегают! Мы знаем об этом от жителей деревни, что в двух переходах на восток, да и сами видели - они не останавливаются. Как нам быть, бедным звероловам, если все олени умчатся от нас. Чем будем жить мы и наши дети, не обученные пахать и выращивать?!" Гамелин, польщенный раболепием Нодо, принял милостивый вид и сказал: "Не разделяю, но сочувствую. И все-таки, зачем краска? Неужто она имеет отношение к этим оленям?" " Разумеется! Есть верный способ прекратить их бег." "Каков же он? " " Повремените, - взмолился Нодо, - и поймете сами".
Племянники стащили котел с пылающей кучи головней. "Нельзя допустить, чтобы краска застыла! " - пояснил Нодо. Гамелин, на время обуздав любопытство, снова увлекся наблюдением.
Юноши развернули серый домотканый холст и достали кисть, древко которой, покрытое убогим орнаментом и отполированное до блеска, было высотой в человеческий рост. Нодо взял кисть и, окунув ее конец в котел, провел на земле линию. Еще одну. Полукруг, дугу, несколько параллелей. Гамелин смог угадать в нарисованном силуэт животного, по-видимому, оленя. На некотором удалении от первого Нодо изобразил второй и третий, после чего, не давая себе отдышаться, обошел всю пустошь перед селением, прикрикивая на племянников, которым было не так-то легко поспевать за ним, перенося котел туда-сюда. Гамелин, упиваясь праздностью, вальяжно прогуливался меж высыхающих рисунков. Контуры оленей цвета перезревшей хурмы были не одинаковы, но в общем единообразны. Морды животных, изображенных в профиль, имели по два глаза, вопреки здравому смыслу, утверждающему невозможность этой парности при взгляде сбоку. Рога оленей напоминали ветви бересклета, срезанные по весне - без листьев, но с тугими, изготовившимися раскрыться почками. Гамелин напряг память в надежде выяснить, есть ли на рогах живых оленей нечто сходное с отростками. Кисть Нодо, периодически навещая вместилище краски, действовала не зная передышек. Племянники перемигивались, как будто подталкивая друг друга совершить поступок, требующий смелости от обоих и потому особенно значительный. Нодо, обнажившись по пояс, продолжал плодить фигуры, все как одна обращенные на восток, словно мигрирующая оранжевая стая.
Вскоре все проплешины серой глины (коих было немало среди увядшей травы), способные принять нарисованных оленей, были заняты, а коротенький хвост последней фигуры задевал вросший в землю плетень, стоящий у окраины деревни. "Краска-то на исходе", - просипел племянник. И только тогда Нодо отставил кисть и отправился осмотреть плоды своих трудов, блаженно, словно умалишенный, расслабив мускулы лица. Гамелин подсчитал фигуры: их было почти полсотни.
"Вы видели?" - спросил Нодо Гамелина. "Чем же мне оставалось заниматься, не понимая ни пользы, ни смысла этого бестолкового времяпровождения?" огрызнулся тот. "О-о, - с оттенком сожаления произнес зверолов, - оно не так уж бестолково. Существует способ не дать оленям скрыться. Поверьте, суть этого зверя такова, что ни один из них не посмеет пойти дальше, узрев мои фигуры". "Что может быть проще, чем обогнуть ваши художества " - сердито возразил Гамелин. "Нет, обогнуть не получится. Поверьте, они не посмеют. Здесь-то они и остановятся. И если и не повернут назад, то уж и дальше не побегут за это я ручаюсь!" Ничем не обоснованная убежденность Нодо как-то внезапно сделала собеседника скучным, безмерно скучным в глазах Гамелина и он, сочтя необходимым реализовать статус императорского гонца, или, скорее, почувствовав себя хозяином положения, рявкнул: "Спать что ли хочется!" Зверолов, не осмеливаясь возражать, пошептался с племянниками и повел Гамелина к своему жилищу.
В доме Нодо, казалось, не было ничего, кроме шкур и соломы. "Убогая, смрадная нора", - процедил сквозь зубы Гамелин, справедливости ради заметив, что и она куда как лучше и приятней пропитавшейся утренней росой попоны. Бросив поклажу, Гамелин влез под медвежью шкуру и потребовал огня. Зверолов чиркнул кремнем и серая утроба комнаты с небрежно обтесанными, занозистыми сводами и единственным овальным окошком у самого потолка, служившим вытяжкой, стала выглядеть еще менее уютно при свете лучины. "Будет холодно. Кутайтесь получше", - посоветовал Нодо Гамелину, озабоченному тем, стоит ли покупать женщину или с него достаточно, а также тем, разумно ли оставаться в селении еще на сутки. Клопы, обитавшие в шкурах, не ведая притеснений со стороны зверолова, накинулись на молодую плоть Гамелина с редким, как ему мнилось, остервенением, и он, раскаиваясь в собственной лености и неразборчивости, отговоривших его от поисков другого, поопрятнее, ночлега, досадовал вместо того, чтобы наслаждаться покоем и сытостью. Нодо, посчитав постояльца спящим, исчез. Вскоре послышался шорох, который Гамелин поспешил отнести на счет неугомонного хозяина.
Некто прокрался в комнату и юркнул под шкуры, улегшись у левого бока Гамелина. "Таким образом, - рассудил тот, ощущая, как чья-то рука прокладывает себе путь сквозь одежды, - первый вопрос решился сам собой благодаря сообразительности Нодо, но со вторым еще предстоит..."
Гамелин не спешил симулировать пробуждение. Затаив дыхание, он всецело отдался в распоряжение существа, полностью скрытого от его взгляда шкурой, которое копошилось, прощупывало и несмело, осторожно, чтобы не разбудить Гамелина, как ему думалось, спящего, ластилось. Не желая разрушать иллюзию, Гамелин, чуть приоткрыв глаза, следил за складчатыми валами, гулявшими по поверхности шкуры, накрывавшей гостью, а затем, сопя и постанывая, перевалился на спину, как человек, отлежавший в неудобном положении бок, и стал дышать ровнее, глубже, будто счастливец, вынырнувший из омута ночных кошмаров и благополучно погрузившийся в сладкое, без снов, забытье... Затихшее на миг существо, однако, тут же принялось за прежнее с удвоенным рвением и притворство стало требовать от Гамелина большей сдержанности, чем он был в состоянии выказать, предаваясь отвлеченным рассуждениям о том, например, какая плата устроит услужливую гостью. Очень скоро такие мысли были изгнаны и оттеснены изо всех уголков его сознания мыслями о кошке. Не кошачий ли язык прохаживается по его чреслам, не кошачья ли ловкость у прохладных, подрагивающих пальчиков, не кошачья ли мягкость волоса у существа, уверенно и дерзко хозяйничающего внизу. Игра в спящего, теряя последние признаки правдоподобия, лишь распаляла существо. Довольный этим Гамелин все меньше стремился к тому, чтобы ее прекратить, понимая, насколько ничтожен запас сил, оставленный ему минувшим днем, и отдавая себе отчет в том, что и без его стараний наслаждению, обещанному прикосновениями, касаниями и пощипываниями, никуда не деться.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});