За дверью, открывавшейся, как в любом порядочном советском доме, вовнутрь, стояла мама.
Держала у горла расходящийся воротник халата. Заплаканная.
– Нинель Иосифовна, напротив… – всхлипнула она, прижав Лидкино лицо к халатному подолу. – Умерла Нинель Иосифовна, сердце… Меня просили опознать… Лидка, да что ж ты так напилась, а? Уже на четырёх костях домой приходишь. Стыдно же перед людьми… Что ж ты?.. Похороны во вторник…
– Я больше не буду, мама, – пробормотала Лидка в рыхлые и белые, со стрелочками варикозных сосудов, мамины колени. – Я же сама пришла. Я больше не буду.
Как отрезало.
Пропали жёлтенькие бесовские искры в чёрных глазах, пропала бесконечная череда моментальных и плоских, как полароидные фотографии, безымянных дружков и подружек; даже жёсткие, торчавшие во все стороны и не слушавшиеся никаких расчёсок волосы как-то поникли, улеглись, позволили заплести себя в короткий тугой «колосок». Институт – дом, дом – институт. Скучные длинные осенние субботы перед телевизором. Иногда – Надька, которой всегда было без разницы, где, с кем и сколько выпито, кто заснул в огурцах, кто пугал Ихтиандра, а кто плясал голым на столе. Зато стало много книг. И явилось запоздавшее удивление, какого чёрта её занесло в институт пищевых технологий. По большому счёту Лидке было всё равно, но приятным оказалось открытие, что если действительно учиться, то можно потратить прорву никому не нужного времени. Ещё и стипендию назначат. Не отдадут – но назначат.
И счастливая мама. Целый год – счастливая мама.
А вот теперь в довесок – маленький серебряный ключик, которого не может быть. Ключик от великолепной Кухни, в которую можно попасть, если «повернуть глаза и подняться по лестнице». Так сказала синеглазая феечка во сне, который был больше похож на жизнь, чем предыдущий Лидкин год. Да и не один предыдущий, если начистоту. Лида тряхнула головой, заставляя себя пока не думать о невозможном.
– Доченька, иди завтракать, – певучий и слегка виноватый мамин голос. – Я уже всё приготовила!
Неудивительно, что так быстро. Готовки-то, готовки… Ячневая каша и салатик «горе луковое» (лук колечками, соль, уксус и постное масло). И чего мама так напрягается? Все так живут. Времена…
2
Пробовать дома Лидка не рискнула. Мало ли что. Такие сомнительные делишки лучше проворачивать на конспиративных квартирах.
Ближе к сумеркам она быстро оделась, скороговоркой протараторила маме, что скоро вернётся, и вылетела на улицу. Сердце колотилось, как бешеное.
У Лидки не было конспиративной квартиры, зато было То Место. Когда-то это был большой и прочный дом, построенный для большой семьи на многие десятилетия. По какому капризу архитектурного ведомства его решили снести – неизвестно, но стены в три кирпича раскрошили, смешав с обломками монументального комода мезозойской эры. Не поддавшиеся времени и жучкам оконные рамы растащили соседи, а вот подвал остался. Хороший добротный подвал, в котором одно время жили бомжи, а потом – только кошки, наглые и тощие твари с характером кашалотов. Лидка нашла То Место случайно, шлялась по пустырю вблизи Балки, когда никого не хотелось видеть, и попала ногой в полузасыпанное, почти сровнявшееся с землёй подвальное окошко. Когда выдернула ногу, чуть не вскрикнула, но не от боли, а от неожиданности: из темной дыры на неё таращились жёлтые и блестящие, как начищенные медные монеты, кошачьи глаза.
В подвале Лидка обнаружила кое-какую мебель, покой и тишину. В то самое окошко снизу было видно только небо, и это Лидке нравилось особо.
Она не была здесь год, и очень боялась, что обнаружит на месте своего подвала шлакоблочную девятиэтажку или ещё какую-нибудь напасть вроде ларька с водкой. Но подвал был на месте, и кошки, судя по запаху – тоже. Диван от сырости покрылся какими-то лишаями, зато стул только немного перекосился. На него Лидка и уселась, мусоля в потной ладони серебряный ключик. Что делать дальше – она не представляла. «Поверни глаза». Легко сказать – поверни. Как их вертят? Она скосила, насколько возможно, глаза к носу. Ничего не произошло, только нос почему-то зачесался. Идиотская ситуация.
Внезапно Лидка поняла, что ситуация не просто идиотская, она безумная, абсолютно сумасшедшая. И в такой ситуации лучше всего было бы сдаться на дурку, но Лида знала от знакомого наркомана, что сейчас твориться в домах призрения, и сдаваться туда казалось безумием ещё большим.
Её внимание привлёк маленький паучок, который двигался вдоль спинки замшелого дивана и целеустремлённо перебирал всеми восемью лапками. Куда ему надо так срочно? Что с ним будет, когда он добежит, куда хотел? Обнаружит ли он, что за краем диванной шири точно такое же дерьмо, или ему откроются неведомые и прекрасные города?
Лидка опустила веки. Откроются ли ей чудные дали? Или всё это только сон, и она давно сошла с ума, или она и есть этот самый целеустремлённый паучок, желающий постичь тайны старого дивана с клопами? Хотя нет, клопы наверняка давно вымерзли.
Глаза для начала Лидка представила отдельно от себя, вделанными в блестящую чёрную плёнку. Просто глаза – большие стеклисто-белые шары с радужками-инкрустациями. На ощупь глаза оказались неожиданно неприятными, осклизлой тёплой мягкостью напомнив проросшую прошлогоднюю луковицу. Повернулись они легко и…
Лидка стояла на лестнице. Бетонной серой лестнице, отличной от той, что в подъезде, только отсутствием плевков и похабных надписей. Да, ещё подъездные лестницы обычно не висят в темноте безо всякой опоры. И на площадке чаще бывает всё-таки по четыре двери, а не одна-единственная.
Конец ознакомительного фрагмента.