- Значит, твои пальцы - сокровище, - с издевкой произнес офицер.
Пианист удивленно поглядел на свои руки, словно такая мысль впервые пришла ему. Он молча кивнул и обвел присутствующих смущенным взором.
Взгляд полковника под стеклами очков сделался снова прозрачным, ничего не выражающим. Он равнодушно повернул к пианисту спину и склонился над картой.
Майор порывисто схватил пианиста за руки повыше кисти и положил их на стол. В мертвой тишине горницы было слышно, как шлепнули ладони по дереву стола.
- Руих! Спокойно! - приказал майор и быстро, схватив лежавший на столе тяжелый пресс, сразмаху ударил по пальцу пианиста. Страшный крик наполнил дом.
Зуд, подобный электрическому току, пронизал руку Прохора от кончиков пальцев до плеча. Ему показалось, будто немец размозжил палец ему самому. Ощущение боли было так реально, что он скрипнул зубами. Его взгляд встретился с глазами "человека в очках", устремленными куда-то в сторону. Мгновенно проследив направление, Прохор увидел: полковник доставал из сумки пачку размеченных карт. По жадному вниманию партизана Прохор понял: эти карты и есть цель их налета. Но, прежде чем он успел вернуться взглядом к своему предводителю, новый вопль наполнил дом. Прохор забыл все: наказы "человека в очках", задание, осторожность. Доводы разума перестали существовать. Огромное тело Прожора метнулось в неудержимом прыжке. Все смешалось. Горница наполнилась криками, заглушенным сопением, шумом жестокой драки. Удар по лампе погрузил дом в темноту.
Несколькими часами позже, в землянке, укрытой непроходимой чащей леса, Прохор ревниво следил за ловкими движениями сестры-партизанки, перевязывавшей разбитые пальцы пианиста. Прохор принес его сюда на своих плечах и теперь относился к нему, как к ценному трофею.
Когда перевязка была закончена и в землянку вошел "человек в очках", он сказал Прохору:
- Твое счастье: бумаги те самые.
- А то бы? - спросил Прохор.
- Не взыщи... - серьезно сказал партизан. - Мы бы тебя расстреляли за нарушение приказа.
- Крепко у вас, - усмехнулся Прохор и нервно передернул плечами.
- На добровольных началах, - сказал партизан. - А теперь слушай, - и он по-новому, ласково улыбнулся близорукими глазами. - Тут неподалеку спрятан самолет. Берегла мы его как зеницу ока, хотя летать у нас на нем и некому. Нынче же ночью осмотри его, чтобы к рассвету... - партизан выразительно махнул рукой и свистнул. - Отвезешь эти документы.
- Дело! - радостно воскликнул Прохор. - Это - настоящее дело! - тут он поглядел на лежащего на куче сосновых веток пианиста и спросит партизана: А какая машина?
- Кто ж ее знает.
- Ладно, - решительно сказал Прохор. - Какая бы ни была, заберу его с собой.
- Да, здесь ему трудновато будет, - ласково сказал партизан и спросил у музыканта: - А кто же все-таки наворотил то, в чем немчура тебя заподозрила - и тут же пояснил Прохору: - Кто-то мост в такой вид привел, что у фрицев несколько танков под лед ухнули.
Пианист поглядел куда-то поверх головы собеседника. Прохору вспомнился такой же взгляд его, устремленный над роялем, за бархатный занавес кулис. Но теперь вместо черного бархата перед музыкантом была распахнутая дверь землянки, а за нею запушенный снегом дремучий лес. Пианист перевел взгляд на партизан и, смущенно улыбнувшись, сказал:
- Я.