Она уже собиралась продолжить свой путь, но ковер, из которого я сделал гнездо зашевелился и оттуда высунулись огромные голубые глаза на пушистой мордочке. Питомец смешно чихнул и в рассветном воздухе прозвучало вопросительное — Ня?
Кирка фыркнула и ткнула в меня пальцем, — вот твоя Ня, а я в отпуске. По крайней мере пока не выберемся их этой пустоши.
Животное прокрутило голову в мою сторону, — прямо как сова, подметил удивительную особенность зверька.
В меня всматривались два бездонных озера, сканируя на предмет принадлежности, я даже не успел додумать чему или кому, потому что зверек передразнил Кирку фыркнув один в один.
— Не Ня! Хар не мо Ня!
Кирка остановилась и снова повернулась в нашу сторону.
— Почему это не может?
Питомец пискнул и спрятался в ковре.
— Ты зачем его пугаешь, он же еще маленький, — наехал на нее.
— Этот засранец считает меня своей нянькой! Меня — нянькой! Да я принимаю на себя такую повинность исключительно по собственной воле. А не по принуждению. Вот ты его спас, тебе и быть его нянькой.
Посчитав полемику оконченной, она снова потопала в сторону значительно поднявшегося светила, и глядя ей в спину я ошарашенно рассматривал еще одно солнце, ползущее из-за горизонта вслед за первым. Только меньшего диаметра и алого цвета, что говорило о том, что звезда находится на большем расстоянии, чем первая, более яркая и большая.
Однозначно я не смог бы ошибиться и принять эту планету за Землю. Стелящиеся под ногами лишайники и низкорослая растительность отливала изумрудными оттенками, переходящими в насыщенное индиго. Мелкие цветы, которые попадались изредка били по глазам люминесцентными оттенками желтого, лимонного и очень редко оранжевого.
Хотелось нацепить очки с поляризационными светофильтрами. От буйства цветов начинало звенеть в голове.
Малыш не проявлял беспокойства, и я догнал Кирку, бодро шагающую по пружинящему, под ногами ковру.
От линии горизонта к нам стал приближаться как будто нарисованный контур селения.
— Быстрее, — еще минуту назад Кирка шла размеренно, сейчас же я видел, как она перешла на бег, — Амир, нам нужно спешить.
Я ускорился, все так же прижимая сверток с ковром к боку.
Чем выше поднималось солнце, тем больше цвета начинали слепить, вызывая слезы на глазах.
— Какая же я дура, — женщина бежала так быстро как была способна, — нам нужно еще быстрее, нас накроет секунд через тридцать.
Прикинув расстояние, остающееся до селения, я понял, что даже если у нее вырастут крылья, она не успеет. Не став вдаваться в подробности о том, что именно нас собирается накрыть, я рыкнул и подхватил Кирку на бегу подкидывая на свое плечо и ускоряясь, согласно приведенным расчетам.
Цветные мушки начали взрываться в глазах, и почти вслепую я домчался на последних секундах к границе селения.
Проваливаясь в плотную, тягучую субстанцию я еще успел подумать, что соваться без разведки в оазис посреди фантастической картины природы почти также безрассудно как бить тянущего в твою сторону руки по голове кубком, но выбирать было не из чего.
В следующую секунду я понял, что имела в виду Кирка. Глаза — это зеркало души, но как в них можно увидеть внутренний свет, то оказалось, что в них можно залить и внешний.
Частичная слепота от пульсирующих цветных мушек взорвалась внутри мозга. Я, оглушенный и пришибленный этим невероятным взламыванием моей черепушки, отключился от действительности почти сразу, успев отпустить сверток и сбросить Кирку, застыв недвижимым изваянием.
В себя приходил медленно. Кружащиеся спирали замедляли свой бег, рассыпаясь на составляющие. Мой мозг ощущал себя маленьким мальчиком, любующемся на картинки в калейдоскопе. Шепот, мягко зовущий звук, казалось, что калейдоскоп выпускает нехотя, но все же выпускает.
— Хар — хар — хар! — больше всего этот звук похож на рокот моего любимого байка.
Неужели Анна взяла его без спроса? Тогда кто скачет у меня на груди? Неужели она оставила отвлекать младшенькую? Стараясь ухватиться за самое родное, я стал выплывать из странного состояния, вытягивая себя мыслями, которые прокручивали передо мной жизнь на Земле, затем поиски Анны и путешествие на новую Землю. Я — оборотень, — укололо догадкой и окатило голосом Кирки, которая шептала над моей головой заклинания, когда лечила от яда.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Остальное нахлынуло сразу же, вместе с возвращением чувствительности телу и зрения.
Я сел и поймал ладонями мохнатика, который скакал у меня на груди вереща свое Хар.
Я сидел на небольшой площади. Передо мной стояли три фигуры, закутанные в обилие одежд, все же слезящиеся глаза не помощники. Звериный нюх сказал многое о встречающих.
Воины, мужчины, всадники, но животное, на котором они ездят я бы даже не смог представить.
— Сельва отпускает только достойных, ты действительно Хар! — донесся голос одного из них.
— Мы проводим тебя, о достойный, в жилище, где ты отдохнешь. — этот голос принадлежал более юному воину.
— Женщина, — мой голос неприятно резал уши металлическим скрежетом, — неужели это я?
— Женщину и животное мы проводим тоже.
Я кивнул, поднимаясь с плит, на которых сидел. Странно, почему Кирка не подает голоса? Неужели ее приложило еще сильнее чем меня? Тогда почему зверек пришел в себя раньше всех?
Ах да, скользя взглядом по идеально подогнанным кирпичам стены я понял, что он не видел буйства в своем гнезде из ковра.
Не знаю почему он называет меня Харом, но видимо это очень уважаемый человек, раз завернув за очередной поворот, передо мной распахнули резные двери, пропуская в подобие юрты.
— Нужны ли тебе женщины? — это остался тот, что постарше.
— Нет, — помотал я головой, стараясь лишний раз не говорить. Надеюсь, что мое мотание он воспримет как отказ, а не согласие.
— Я оставлю тебя, если понадоблюсь, позвони в этот шнурок.
Оставшись один, я подошел к столу, уставленному блюдами с фруктами, лепешками и несколькими кувшинами. Тело требовало воды, и я плеснул из одного в вычурный стакан.
Алкоголем не пахло, скорее это был какой-то травяной настой. Я хлебнул, наплевав на опасность быть отравленным.
— Хорошо, — прокатилась освежающая прохлада по горлу. Я сграбастал кувшин и перевернул его в себя.
Тонкая струйка побежала мимо рта, и я слегка отклонил назад кувшин. Слишком ценно было его содержимое.
Опустился на широкое ложе и рассмотрел возле входа расстеленный ковер, в котором ехал зверек. Только теперь на нем лежала сломанной куклой Кирка, мертвой хваткой прижимающая к себе выстраданный кубок. Зверек же сидел у нее на голове, как наседка, глядя в мою сторону обожающими голубыми блюдцами.
И меня накрыло, я смеялся, глядя на Кирку и кубок, с разводами черной крови поверх золота, которая казалась изысканной и дорогой чеканкой. На непонятную зверушку, называющую меня Харом, на всю дорогую обстановку мягких пастельных оттенков, на котором отдыхал взгляд.
Вытирая набежавшие слезы, я постепенно успокоился. Воины не плачут, они смеются смерти в лицо. А то, что мы выжили было похоже на сон. На кошмар, из которого выбираешься дерганным и мокрым.
Кирка захрипела, зверек оставил ее голову в покое и сел перед ней заглядывая в ее лицо.
— Ня? — видимо он опасался называть ее так, после гневной отповеди.
— Кирка, — прокаркал я, хотя после травяного настоя мой голос был уже более привычным.
— Кика? — переспросило существо.
— Ну хорошо, что не кака, — хохотнул непроизвольно, подходя к ней с остатками жидкости в кувшине.
Губы женщины были приоткрыты, зубы крепко сцеплены, между ресницами просматривались белки глаз.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Что ж, мы в одной лодке. Я опустился на колено и смочил ее губы из кувшина, пролив несколько капель на зубы.
Она рвано вздохнула, прорываясь в действительность сквозь собственный Армагеддон, вызванный сельвой.
— Кика, Кика, Кика, — заголосило существо под моим локтем и принялось трясти остатки платья на груди Кирки.