Утро сплошных цитат, подумал Андрей и пошел открывать дверь квартиры, в которую уже звонили.
Но за порогом стояли не ребята, груженные снедью для мужской пирушки, а незнакомый дядька в зимней остроигольчатой нутриевой шапке. Лица не видно, потому что держит одной рукой поперек талии ребенка. Малыш закован в стеганый комбинезон, руки параллельно полу, ноги в стороны — напоминает уменьшенную копию космонавта в скафандре, парящего в космосе. В другой руке у мужика большая дорожная сумка. Андрей не успел сказать, мол, ошиблись дверью, как незваный гость двинул решительно вперед, вынудив Андрея посторониться.
— Здорово! Ну, мать моя женщина! Взопрел как мерин, пока от метро допер. Где разгружаться?
— Послушайте, вы…
Но мужик не слушал, топал по квартире.
— Ага, вот комната. Слава господу, прибыли.
Не преодолев растерянность первых минут наглого вторжения, Андрей наблюдал, как посторонний человек распоряжается в его квартире. Мужик свалил ребенка на его тахту (постельное белье не убрано и не собиралось убираться по случаю субботнего расслабления), бухнул сумку на пол, снял шапку, вытер потный лоб и признался:
— Чуть живой. Сердце рвется от нагрузки и страданиев.
— Вы ошиблись дверью.
— Не может быть! Короленко, дом один, квартира семнадцать?
— Да, но…
— Ты Андрей Сергеевич Доброкладов?
— Я.
— А это, значит, — мужик показал на ребенка, — твой сын Петька… в смысле наследник и все остальное.
— Сын? — не то пробулькал, не то прокаркал Андрей.
И уставился на малыша, лежавшего навзничь на смятой постели, по-прежнему закованного в космический скафандр. Ребенок не спал. Пухлое личико, обрамленное капюшоном, нос пи-почкой, пара маленьких карих глаз, смотрящих выжидательно и терпеливо.
— Извини, старик, но это не мой. Детьми пока не обзавелся.
— Ты не в курсе. Ленка, шалава, а не девка, родная дочка одномоментно, по-старому говоря, принесла в подоле…
Далее последовал рассказ, из которого можно было понять, что дочь этого мужика Ленка (вертихвостка, дурында, кикимора, смазливая пигалица) хотела поймать на крючок какого-то богача (старого пня, крокодила, олигарха долбаного) с помощью беременности. Но рожать от кого попадя, то есть от лысого старого пузатого олигарха, Ленка не желала. И выбрала из надежды на доброе семя его, Андрея, в качестве генофонда. В простонародной речи мудреное «генофонд» было неуместно и резало слух.
«Плохо подготовился, дружок!» — подумал Андрей и широко улыбнулся. Еще на середине сбивчивого монолога он догадался о природе этого представления. У одного из приятелей Андрея — из тех, с кем вчера вместе в ресторане сидели, — жена работала на телевидении. И обязанность ее заключалась в том, чтобы подбирать для передачи героев, как бы натуральных, а на самом деле липовых. Самодеятельные артисты за малую плату изображали мужа-ревнивца, мать-одиночку или вредного пенсионера, терроризирующего весь подъезд, или тайного печального гомосексуалиста, или промышляющую мелкими кражами слащавую бабульку. Самое поразительное — играл народ (по основной профессии пекари да слесари) настолько правдоподобно, что мало кто догадывался о подлоге. Станиславский, оплакивая свою систему, должен крутиться в гробу, как уж на сковородке, а ректоры театральных вузов от досады обязаны в стенаниях сгрызть ногти. Ни системы, ни пятилетнего обучения, кто попало изображает правду жизни так, что зрители прилипают к экрану телевизора, не оттащишь.
Нередко у жены приятеля случались авралы — съемки завтра, а типажа нет. И начинались телефонные уговоры (собственные соседи, родственники, их соседи и их родственники давно отработаны): помогите найти того, кто согласится изображать недотепу интеллектуала или секс-бомбу районного масштаба. Конечно, помогали. Забавно, что тупого мачо-громилу представлял тишайший программист двухметрового роста, весом в полтора центнера, у которого в голове суперкомпьютер, а девушку легкого поведения играла кандидат искусствоведения, специалист по древнеяпонской живописи. На что не толкнет человеческая взаимовыручка, превращаясь в телевизионное приключение и падая в копилку забавных опытов, рассказ о которых украсит любое застолье.
И вот теперь друзья решили разыграть его, Андрея, с помощью самодеятельного артиста и чужого младенца. Вполне в их духе, розыгрыши ребята обожали.
Продолжая улыбаться, Андрей похлопал в ладоши:
— Браво! Спектакль почти удался. В первом акте я порядочно струхнул. А где пацаны? Под дверью ожидают?
— Какие пацаны? — удивился его аплодисментам и речам мужик. — У нас только один парень, Петька. — Он снова показал на ребенка. — Мы с матерью, то есть с бабушкой, в смысле моей женой, не собирались тебя привлекать. Сами бы внучика на ноги подняли. Да вот горе, захворала моя старуха, в больницу забрали, врачи говорят, в любой момент ждите…
На его глаза навернулись вполне натуральные слезы. Мужик зашмыгал носом, вытер ладошкой щеки, отлично изображая смущение, вызванное минутной слабостью.
— Да перестаньте вы! Я же сказал: розыгрыш удался, вы честно заработали гонорар, зовите ребят и верните ребенка родителям. Как они не побоялись малыша отдать в чужие руки?
— Ты и есть родитель, а я дедушка. Не справиться мне одному с Петькой, но буду всячески помогать. А Ленка, лахудра гулящая, в Германию три месяца назад укатила, пляшет там в каком-то ресторане, трясет ляжками. Ни дня Петьку не кормила, искусственник парень, но вес хорошо набирал. Я тебе тут на первое время, — он показал на сумку, — несколько коробок смеси принес. А еще Петькину одежонку, бутылочки и прочее приданое…
— Послушайте! Меня это начинает утомлять. Должна быть, в конце концов, мера. Заканчивайте представление художественной самодеятельности и до свидания.
— Ты это в смысле, что не признаешь Петьку?
— Естественно!
— Имеются данные.
Мужик наклонился, расстегнул «молнию» на сумке, вытащил пластиковую папку. Протянул ее Андрею, но тот и не подумал брать. Тогда мужик стал вынимать из папки документы и складывать их на столик:
— Вот, значит, Петькино свидетельство о рождении, тут ты четко записан как отец. Вот паспорт твой. Это, — потряс в воздухе листочками, исписанными корявым почерком, — я инструкции составил, как жена продиктовала по Петькиному режиму и кормлению. А также наш адрес и телефоны. Только сейчас бесполезно звонить, я у жены в больнице буду… до последнего… — Он опять шмыгнул носом, удерживая слезы. — Господи, за какие грехи ты меня наказываешь?
— Хватит паясничать! — гаркнул Андрей. Но мужик его не слушал, достал из папки последнее — несколько фото: