Читать интересную книгу Автор тот же - Барщевскнй Михаил

— У тебя на этой неделе интересные дела будут? — спросила Лена, давая Вадиму возможность рассказать ей о том, что его увлекало больше всего — о работе.

Вадим, еще молодой адвокат, не случайно любил рассказывать Лене о предстоящих процессах. Он давно уже заметил, что, стараясь связно изложить жене, в чем суть дела, какие аргументы есть у него, какие можно ожидать от оппонентов, он, прокручивая дело не в уме, когда одна мысль сталкивалась с другой и никогда не доводилась до конца, а вслух, вынужден был соблюдать логику изложения. Тем самым, между прочим, выстраивая и логику своего поведения в процессе. Лена же, задавая вопросы — «а почему», «а если», «а вдруг те скажут, что», сама того не осознавая, просто от искреннего интереса к делам мужа, увлекала азартом борьбы за выигрыш процесса и фактически исполняла роль спарринг-партнера.

— Да, есть одно. Не знаю, заслушаем ли на этой неделе. Уже шесть раз откладывали. Дело по отцовству.

— А почему ты раньше о нем не говорил?

— А это дело Коган. Она мне его передала перед отпуском.

— Да, я же забыла — бархатный сезон. Она опять в Юрмалу поехала?

— В Палангу.

— Ой, ну да — в Палангу. Они для меня — одно и то же.

— Давай на следующий год съездим туда, тогда будем знать разницу.

— Ага! С тобой съездишь! Ты же всегда говоришь, что осень — самая жаркая пора. Основные дела после отпусков.

— Что есть правда. Но не стоит мною прикрываться. Это у тебя в институте занятия начинаются.

— «Ля-ля» — не надо! Мои студенты — на картошке. До 10 октября как минимум.

— Свидетель, вы путаетесь в показаниях! Тогда к каким занятиям вы вчера готовились? — Вадим рассмеялся.

— Товарищ адвокат, ваш вопрос снимается как дурацкий! Свидетель писала методичку. Вот!

— Простите, ваша честь! Кстати, помнишь, как я из Сухуми приезжал на работу из отпуска?

— Конечно, помню! Меня небось также дурачишь? — Теперь уже смеялась Лена.

— А как же! — в тон жене согласился Вадим. Некоторое время шли молча, вспоминая, каждый на свой лад, историю четырехлетней давности. В тот год зимой Машка постоянно болела — то ангина, то простуда, то грипп. Короче говоря, врач сказала, что надо вывозить ее на море, причем надолго, месяца на два, а лучше на три. Родители Вадима подписались на весь сентябрь. Лену с работы отпускали сразу по окончании вступительных экзаменов, то есть с середины июля.

Дело было за Вадимом. В юридической консультации, где он работал, молодым сотрудникам, как правило, отпуска давали с ноября по апрель. Заведующий консультацией Феликс, так запросто звали его между собой подчиненные, приговаривал неизменное: «Водку теплую не любишь? Пойдешь в отпуск зимой». Вадиму он благоволил, видел, что парень вкалывает не за страх, а за совесть, и очередной отпуск летом разрешил. Но нужны были еще недели две. Вадим пошел было к Феликсу, но в дверях его кабинета столкнулся с выходившим оттуда таким же молодым коллегой, жутко расстроенным тем, что начальник ему отдохнуть летом не дал.

Понимая всю бесперспективность просить помимо отпуска еще и две недели за свой счет, Вадим решил, что проще будет поставить Феликса перед фактом. Позвонить уже из Сухуми и сказать, например, что обратных билетов нет?

Пятнадцатого июля Вадим с Леной и Машкой улетели на море. Двенадцатого августа Вадим позвонил из Сухуми Феликсу и сообщил, что билетов нет. Правда, и дел, назначенных к рассмотрению в суде, тоже, так что он, если Феликс Исаакович не возражает, задержится дней на десять. Может, чуть меньше или чуть больше — как получится.

Феликс взъерепенился: «А кто будет 49-е вести? „Старики“? Хитрее всех хотите быть, Вадим Михайлович?!» Вадим попробовал было что-то сказать в свое оправдание, но Феликс просто взревел раненым львом и, проорав, что никакому больничному он не поверит, бросил трубку. Лена стала говорить, что Феликс — не человек, не хочет войти в их положение, но Вадим неожиданно взял его под защиту. Адвокатский инстинкт сработал, что ли? Подтвердил, что Феликсу и вправду трудно. Летом поток сорок девятых меньше не становится, а сотрудники в отпусках, и в суд посылать некого. Лена заявила, что это нелогично, если все отдыхают, то и дел меньше, так как судьи — тоже люди и тоже в отпуска уходят.

Вадим стал терпеливо объяснять, что летом ситуация усложняется из-за «чердака». Так на жаргоне называли дела, по которым сажали в тюрьму людей за проживание в Москве без прописки. Ночевали бомжи тогда на чердаках, весной и летом их отлавливали в больших количествах, а к августу-сентябрю дела этих несчастных лавиной сваливались в суды из кабинетов следователей, успешно раскрывавших сии криминальные действа сограждан всю первую половину лета. Приговоры штамповались, как гайки на конвейере, те гайки, которые советская власть так любила периодически немного подзакрутить. Но для правильного производственного процесса в деле должен был быть адвокат. «Вот Феликс и мучится!» — заключил защитительную речь Вадим.

Получилось складненько — Феликс не виноват, советская власть виновата. Объяснение в те времена для интеллигенции абсолютно удовлетворительное. Но вот заявление Вадима, что придется возвращаться в Москву раньше, по крайней мере ему, а жена останется на две недели с Машкой, пока ее не сменят родители, Лену никак не удовлетворило! Взрыв был мощный, сокрушительный и направленный. На Вадима.

И тут вдруг Лена произнесла магическую фразу, которую столько раз слышал в напряженных, рискованных ситуациях от отца: «Включи голову!» Ну, он и включил.

В консультации Вадим должен был появиться пятнадцатого августа, в среду. Дежурство начиналось в три часа дня. Первый рейс из Сухуми в Москву прилетал в девять утра, так что Вадим легко успевал добраться из аэропорта до консультации, даже с учетом времени, необходимого, чтобы заехать домой переодеться. Но не только для этого. По дороге в консультацию Вадим заскочил к школьному другу, с которым они за год до этих событий опять стали тесно общаться, Автандилу.

Тот работал детским урологом в больнице недалеко от дома Вадима и Лены, Автандил сделал ему укол чего-то, накапал в глаза что-то, и Вадим появился в консультации красный как рак, со слезящимися глазами и распухшим носом.

Когда к шести вечера в конторе появился Феликс (как Вадим ждал его прихода, описать невозможно), секретарша с ходу ему доложила, что Осипов на работе, но совсем больной. Феликс вызвал Вадима, с трудом скрывая удивление, что тот здесь, поскольку уж от него такого безропотного послушания ждать не мог никак Более того, за неподчинение воле начальника, а что так оно и будет, Феликс не сомневался, Вадиму уже было приготовлено наказание — сорок девятая месяца на три-четыре в Мосгорсуд. Мера крайне жестокая, но справедливая, как полагал Феликс.

И вот Вадим здесь, мало того, больной и «сморкатый». Убедившись, что секретарша не врет, выглядит Вадим действительно ужасно, Феликс отчитал его за выход больным на работу — «Нечего заражать коллег» — и предложил немедленно отправиться домой.

Разумеется, Вадим не лишил себя удовольствия напомнить: «Но вы же сами запретили мне брать больничный!» Уязвленный Феликс процедил сквозь зубы: «Теперь разрешаю!» Он уже думал, кого же и за какую провинность «наградить» той самой сорок девятой в Мосгорсуд, от которой, сам того не ведая, столь ловко увернулся Осипов.

Вадим выскочил из консультации, схватил такси и рванул в аэропорт, где его со сменной одеждой, лакомствами для Машки и парой батонов сервелата ждал отец. Назавтра Осипов-старший получил у знакомого врача больничный для Вадима, а Лена проснулась в пять утра оттого, что Вадим забирался под ее одеяло.

Лишь много лет спустя Феликс узнал о проделке Вадима, но так до конца и не поверил, что его, старого прожженного волка, адвокатищу, обвели вокруг пальца так, что у него и капли сомнения не возникло.

Первой из воспоминаний вышла Лена.

— Надо сегодня заехать к твоим, Эльза Георгиевна обещала постирать пакеты, — нарушила тишину, сопровождаемую звуком шуршащих листьев, Лена.

— Что? — не понял Вадим.

— Эльза Георгиевна обещала постирать для нас пакеты. Полиэтиленовые пакеты.

— А! Хорошо! — отозвался Вадим и подумал, что человеческая мысль идет по своей, неподконтрольной сознанию логической цепочке. Видимо, Лена, вспоминая поездку в Сухуми, что для нее как для хозяйки вылилось в сплошной кошмар, переключилась мысленно на домашние дела и оттуда перескочила на пакеты, которые бабушка обещала постирать.

Ни у кого другого в семье не хватало терпения отстирывать тонкие, рвущиеся от любого неловкого движения полиэтиленовые пакеты, в которые в некоторых магазинах клали продукты. Отдельно пакеты не продавались, но в хозяйстве были очень удобны. Для холодильника особенно. Вот бабушка и стирала их на две семьи.