Никаких сомнений в безопасности путешествия у Фезекаша не было. Он часто ошибался в людях — особенно в девушках, — но в расчетах? Никогда! Итак, вперед! В центре пульта управления была большая клавиша. Все в группе Филиппова знали, что это просто дань традиции, клавиша реального пуска на реальную временную глубину, — и каждый, от слесаря до академика, тайно мечтал когда-нибудь нажать или хотя бы увидеть, как другой это сделает… Он последний раз оглядел лабораторию, пожалел, что его не видят некоторые гордячки, нажал и… И почувствовал, что взорвался, в пыль рассыпался, исчез… Но тут же возник снова.
Установка, глубоко зарывшись в сырой красноватый песок, косо стояла на берегу заросшего исполинскими хвощами или чем-то вроде хвощей озера или морского залива. От воды пахло остро и неприятно. Летали, трепеща крыльями, полуметровые стрекозы. За полосой жухлой травы, над зарослями похожих на пальмы древовидных папоротников, возвышалась серая скала. Было душновато и прохлады озеро или море не давало…
А больше Ласло тогда ничего не успел разглядеть и заметить, потому что… Он как раз расчехливал фотоаппарат — и… И тут из озера, из-за стены хвощей, вышла… Вышел… В общем, вышло нечто, похожее на черепаху без панциря или на объевшуюся ящерицу — но размером в экскаватор. Кряхтя и стеная, оно вперевалку подошло к установке, перешагнуло через пульт, встало враскачку над темпоральщиком, застилая небо, и мучительно содрогнулось. Ласло глянул через плечо: толстый хвост чудища был вытянут параллельно земле и вибрировал. Фезекаша передернуло, и он кубарем вылетел из установки. Чудище крякнуло и… Снеслось! Яйцо шмякнулось на пульт и тут же исчезло. Вместе с установкой. Чудище повело болезненно напряженным хвостом влево, вправо и выронило еще яйцо, теперь в ямку, где стояла установка, еще яйцо, еще и еще. Потом неуклюже нагребло на кладку прелых стеблей, помялось, как бы размышляя, что еще можно сделать для потомства, хвостом намело на прель песка, хвостом же чуть пришлепнуло — и пошло снова в воду.
И только тут Ласло понял, что случилось. Яйцо упало прямо на клавишу — черт дернул Вондрака сделать ее такой выпуклой! — на ту самую, заветную! — и улетело в наш век вместе с установкой. А он, Ласло Фезекаш, темпоральщик, остался тут один в лабораторном халате, с фотоаппаратом и блокнотом! Насовсем…
Фотоаппарат? На кой черт ему теперь этот аппарат? И в гневе он швырнул ненужную игрушку в удаляющееся чудовище. Но недобросил. Бульк — и «Зенит» утонул. Ласло трясло как на морозе. Утопиться, как этот аппарат? Бульк — и готово, все лучше, чем быть съеденным каким-нибудь ископаемым гадом…
Черт, и блокнот взял с собой. Оставил бы в лаборатории — глядишь, шеф разобрался бы в записях, а там и спасательную экспедицию организовали. Установка у них уже; по расходу энергии высчитают, куда он залетел, и вдогонку… На миг ему показалось, что так и будет, что его уже ищут и непременно найдут.
Потом вспомнил: это же все «если бы». Если бы он не взял с собой блокнот, если бы их сразу расшифровали… Но блокнот с ним, поэтому никто никогда его не найдет. Его и искать-то не будут. Потому что пока во второй раз додумаются до того же, до чего он нынче додумался, — спасать уже и некого будет.
«Итак, со мной покончено», — холодно и отстраненно подумал он. Стало все неинтересно и хотелось одного — чтобы скорее наступил конец. Все равно какой, только скорее…
Успокоившись — насколько возможно в такой ситуации успокоиться — он вдруг даже улыбнулся, криво — но улыбнулся: представил, что выведется из яичка, улетевшего в четвертичный период, как поразятся коллеги и как они сейчас спорят, отдавать яичко в инкубатор или самим высиживать.
Он не утопился. Ученый Фезекаш поставил последний в его жизни эксперимент, научного значения не имеющий, но единственно осуществимый в его незавидном положении: он попытался опытным путем установить, сколько может просуществовать в юрском периоде ничем, кроме интеллекта, не вооруженный человек конца двадцатого — начала двадцать первого века, если на уроках истории он не слушал, что рассказывает историчка о технологии каменного века, а тайно читал научно-фантастические журналы «Робур» и «Галактика».
Он прожил в мезозое почти два с половиной года. Очень трудных года. Его тошнило от горьких мхов. Он заставил себя есть насекомых. Ребром металлической пуговицы на мягком песчанике он выскребал черточки — счет дней. Он спал на деревьях, убегал от хищных ящеров и так, спасаясь, однажды свалился в ущелье и сломал ноги.
Долго, мучительно умирая, Ласло мечтал о паршивом пистолете с одной — ему бы хватило, в себя не промажешь, — пулей… Или хоть о глотке воды напоследок… И иногда криво улыбался распухшими синеющими губами: вспоминал о «гадком утенке», который, конечно, давно уж вылупился из того яичка и удивляет зоологов. А у темпоральщиков, небось, кто-нибудь говорит: «Эх, нет Фезекаша! Мы бы ему показали этого монстра, чтоб не кричал, что динозавров не было и не бывает!»
…Он ошибался. Яйцо не попало по назначению. Мама-динозавриха, должно быть, задела-таки хвостищем установку и сбила настройку. Разрегулировавшись, установка с яйцом ринулась не в Новосибирск начала двадцать первого века — а в Шотландию конца восемнадцатого. На дно длинного, узкого и глубокого озера Лох-Несс. «Гадкий утенок» вывелся, хоть и в неблагоприятных условиях (видимо, тепло атомных батареек установки его «высидело»), он поныне жив. Вот почему он один, пары ему нет, и вот почему о нем не слышно было в прошлые века.
О лохнесском чудище иногда, в перекур, говорят и темпоральщики. Но с исчезновением Фезекаша они это чудо не связывают. Известно же, что во времени путешествовать нельзя: Чандратилак и Филиппов доказали, что вас выбросит во вневременье, и все. Как беднягу Фезекаша. Сам пропал и уникальную установку загубил…
Так думают темпоральщики. А их установка — еще одно, пока что миру неведомое, чудо озера Лох-Несс, — ржавеет на дне. И только бедняга динозавр-мутант иногда доныривает до нее и трется о колючий остов: бедняга считает ее мамой.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});