Ну, я залез в свою кабину, проверил приборы, рули управления, пристегнулся привязными ремнями и зеркало повернул так, чтобы хорошо было видно Колю. А техник тем временем принялся усаживать моего друга в заднюю кабину. Показывал, куда ставить ногу, как через борт перелезать. Потом пристегнул Колю, стал что-то объяснять. Этого я уже не слышал - пробовал мотор, гонял его на разных режимах. И вот мы взлетели. На аэродроме посмотреть, как приезжий инспектор летает, - собрались, конечно, инструкторы, даже начальник пришел. Я понимал: после своих жалоб должен и на этой тихоходке показать класс. Поэтому не без шика оторвал машину от земли и долго ее выдерживал - не позволял лезть вверх, как она ни просилась. Прямо-таки стриг траву колесами - летел в десяти сантиметрах над землей, пока не довел скорость до максимальной. А тогда... с ходу заложил вместо нормального разворота-боевой, чуть ли не на ребро поставил машину. Ну, мигом набрал высоту и подумал: вот, глядите, как у меня ваша коровушка летает - по-истребительски! А сам - на Колю: не побелели у него щеки? Но он .молодцом -знай себе крутится в кабине во все стороны, еще и за борт высовывается, даром что без маски. Конечно, я не выдержал-спросил по переговорному аппарату:
- Как тебе летается?
Он пробурчал в ответ что-то невнятное, но для ясности подал мне знак рукой - поднял вверх большой палец.
Добрались мы наконец до зоны - высота тысяча двести метров, мороз двенадцать градусов. А Николай мой румяный, веселый, хоть бы ему что. Я опять крикнул в переговорный аппарат:
- Смотри хорошенько, мертвую петлю делаю!
И после, как закончил, спросил:
- Ну, понял, что почем?
Побоялся: не закружится ли у него голова. А он:
- Ну, понял, ну, понравилось, ну, давай дальше!
Однако я заметил: что-то Коля перестал мне большой палец показывать. Я подумал: это правильно, ни к чему нам на языке жестов объясняться, пока переговорный аппарат не замерз. Потому что в сильные морозы бывало: конденсат от дыхания забивал резиновые трубки льдом - приходилось инструктору с курсантом разговаривать при помощи зеркала.
Ну, сделал я несколько простых переворотов через крыло. Вроде бы провел подготовку к ранверсману. Коле, конечно, каждый раз говорил, что за фигуру делаю, спрашивал, как он себя чувствует. И в зеркало за ним следил - не скис ли мой друг?
Наконец взялся я за свой главный фокус. Первый раз сделал - не получилось. Не вытянул мотор машину. Посыпалась она в верхней точке на хвост. Вышел вместо ранверсмана колокол. Но я, конечно, упрям. И так и этак стал пробовать. Однако вижу: ничего не выходит и не выйдет. Повисим мы с Колей немного вверх колесами и опять на хвост съезжаем - слабоват мотор. Возможно, у тех ребят был не сто-, а стодесятисильный? Тогда как раз начали новые М-11 выпускать. Или ребята просто пошутили?
За Колей я Все время смотрел. Он по-прежнему хорошо выглядел: румяный, посмеивается. Только я заметил, что сидит Коля напряженно в одной и той же позе: словно наседка на гнезде. Растопырился весь и уже не крутится туда-сюда, как в начале полета. Ну, думаю, хватит с него для первого раза. Не то вместо удовольствия - отвращение получит. Да и по часам выходит, что пора возвращаться - уже сорок минут летаем.
И только я так подумал, сейчас же из зоны спикировал и пошел на посадку. Но опять не удержался, похвастался своим чисто истребительским шиком - низким подводом, - с ходу притер машину к земле. Понимал: смотрят ведь на меня, оценивают... Да и перед другом. ..
Ну, подрулил я на линию предварительного старта, выключил мотор, выскочил из кабины. А Коля что-то возится, никак не вылезет. Помог я ему выбраться и в нетерпении спрашиваю: понравилось ли? И он отвечает:
да, понравилось. И вдруг вижу: у Коли сзади висит клапан от комбинезона, а поясок, которым этот клапан завязывают, по земле волочится...
Я спросил:
- Ты что это пояс распустил? Живот болит?
- Нет, не болит. Но надо же отстегнуться, когда из кабины вылезаешь. Ведь перед полетом пристегивали к сиденью.
Тут у меня внутри все загудело. Но я продолжал допытываться:
- Ты разве ничем другим не был привязан?
- Нет, ничем.
Я замер-отчетливо представил себе: Коля вываливается на ранверсмане из кабины. И ему уже не помочь-без парашютов летаем! Невольно у меня вырвалось:
- Как же ты не выпал, когда мы вверх ногами висели?
Почувствовал ли Коля по топу мою тревогу, растерянность, запоздалый страх? Понял ли, что случилась какая-то грозная ошибка? Не знаю. Он ответил спокойно:
- А я, видишь ли, на всякий случай уперся локтями в борта кабины, так и держался.
Ну, не молодец ли Воробей?! Он-на всякий случай-уперся! Тут уж я догадался, что техник пристегнуть-то пристегнул Колю ремнями к сиденью, а что замок ненароком может открыться, если нечаянно за скобу зацепишь, этого не объяснил. Хотя замок специально так сделан, чтобы летчик мгновенно освобождался от привязных ремней, когда надо быстро покинуть самолет.
Коля же в начале полета все вертелся в кабине и, видно, задел случайно проклятую скобу, только не понял, что летал непривязанным. А я не проследил за тем, как техник усаживал Колю, сам не объяснил коварное устройство замка... Пристыженный, я тихонько промолвил:
- Ты же чудом из самолета не выпал!
И представил, как по своей небрежности мог погубить друга, как меня за это осудили бы... Еще, наверно, и техника, и начальника аэроклуба... Но маленький худенький Коля-Воробей, можно сказать, спас всех нас и себя-локтями уперся! Мне захотелось обнять и расцеловать друга. Только мы в молодости были куда суровее, чем сейчас, - презирали всяческие сантименты. Поэтому я сказал:
- Подтяни поясок, подбери клапан и застегнись.
К нам люди идут, черт знает что подумают!
И сам схватил один конец пояска, помог Коле заправить клапан. После чего еще сердито добавил:
- Да не вздумай им про локти рассказывать, засмеют нас с тобой!
Больше я никогда никого на самолете не катал.
1974
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});