Читать интересную книгу Столыпин - Аркадий Савеличев

Но мимолетные дни миновали,

Эх, пара гнедых, пара гнедых!..

Долгая грусть никогда не овладевала ее сердцем. Одиночество? Тоска. Это не более чем случайная заноза. Она, супруга генерал-адъютанта, мелких заноз не знала, хотя еще совсем недавно видела кровь. Настоящую большую кровь…

Она так же тихо, как и вошла, вернулась на свою половину и присела к бюро. Бог весть что-то потянуло. Всякие дамские безделушки, без которых нельзя жить светской женщине, в беспорядке кой-какие бумаги и документы, шкатулка с фамильными драгоценностями. Но не к серьгам, не к кольцам и бриллиантам, не к самым дорогим колье потянулась дрогнувшая рука – к медали, на одной стороне которой, как и на гербе Столыпиных, был гордый орел, а на другой… крест Милосердия, личный крест. Она, жена генерал-адъютанта, следовательно, генерала свиты его величества, крест получила из рук самого ГОСУДАРЯ, Александра-Освободителя. И отнюдь не за придворные заслуги. Александр II освободил не только российских крестьян, за что и получил сей народный титул, – в конце своей жизни освобождал и болгар от турецкого ига. Разумеется, с помощью своих генералов. Таких, как Столыпин. В Русско-турецкую войну 1877–1878 гг. он командовал наступающим корпусом, а жена его была хоть и рядовой, но бесстрашной сестрой милосердия, ибо перевязывала раны в полевом лазарете, на расстоянии турецкого выстрела. Собственно, они и вернулись-то к детям всего два года назад, потому что по завершении компании государь попросил своего боевого генерала взять на себя еще и управление Восточной Румелией.

Разве государям отказывают в таких просьбах? И разве жена покидает мужа на поле брани, где дымится еще, братски перемешиваясь, русская и болгарская кровь?

Слеза упала на боевую медаль. Редкая слеза уже немолодой генеральши…

– Кровь! Батюшки, кровь?!

Падая, она разбила зеркало. Осколки брызнули ледяным крошевом, а ее что-то жгло, она кричала:

– Сейчас… вот сейчас… горячая!.. Кровь! Кровь!

Крик Натальи Михайловны еще не достиг гостиной, где звучали романсы, а горничные уже рвали с нее корсет и капали в бокал с сельтерской водой все нужные и ненужные лекарства.

– Кровь! Я вижу кровь… моя!..

Сестра милосердия, прошедшая туретчину, билась в непонятной истерике.

Когда прибежал Петр, он тоже ничего не мог понять. Не медаль же, выпавшая из шкатулки, породила такое наваждение?

– Маман?.. Маман!

Мать не отвечала, затихая после многих доз успокоительных капель.

Двадцатилетний студиоз понял, что в отсутствие отца и старшего брата ему надлежит брать в руки бразды правления.

До брата было далеко, но отец должен вот-вот вернуться из поездки в Орел и Саратов.

– Пару к доктору! Пару встречь отцу!

Домашние еще не слыхивали такого голоса молодого барина. Уж «не пара гнедых, запряженных с зарею», – из Середникова вскачь понеслись, наперегонки, два осенних вихря. По направлению к Москве, подхлестываемые какой-то непонятной тревогой…

Было 7 сентября 1882 года.

Время дуэли Михаила Столыпина с князем Шаховским.

II

Генерал Столыпин в этот час был не в лучшем расположении духа. Только два года прошло, как выродки бомбой разнесли в клочья и освободителя крестьян, и освободителя болгар. Что теперь делать генералу свиты его величества Александра II? При его сыне, Александре III, войны не предвиделось, отирать сапогами паркеты он не привык – пора вспомнить, что он глава многих поместий, разбросанных по России. За всеми военными компаниями хозяйского глаза там не было. Надо было частью привести их в порядок, частью распродать. С тем и предпринял он осенний вояж в саратовские и орловские поместья. По возвращении следовало все обдумать и хозяйство, как на солдатском смотру, подвергнуть тщательному досмотру – до последней пуговицы, то бишь до последней сохи.

На плуги железные пора переходить, на плуги!

Известно, без хозяина дом сирота. Так что сохи еще мозолили глаза…

Но генерал остается генералом. Ездит в прекрасных партикулярных сюртуках по своим поместьям… помещик незадачливый!.. а видит себя на вороном Урагане, и не в сюртуке английского покроя – в полушубке и бурке, потому что с верховий Шипки несет непролазную метель. Великий князь Николай Николаевич, в отсутствие государя ставший опять главнокомандующим, распоряжался с нарочитой суровостью. Посылая его от деревни Шипки к вершине того же названия, приказал:

– Генерал Гурко выходит в тыл к туркам из Долины роз, генерал Скобелев, кажется, уже на вершине. Вам надлежит подняться к перевалу по главной дороге. Вы ведь генерал от артиллерии?..

– …генерал без артиллерии, ваше высочество. – Он и государю смотрел прямо в глаза, а тут чего же?

– Так возьмите артиллерию!

– Возьму, сколько найдется.

– Генерал, как вы рассуждаете?

– Исходя из нерасторопности тыловых бездельников. Артиллерия все еще тащится где-то на своих топах…

– Топы?.. Что сие?

– Орудия. Так болгарские братушки их называют.

– Гм… Почти что верно. Медленно топают… Конечно, надо бы побыстрее. Слышите, генерал?

– Слышу, ваше высочество. Спешу на помощь!

Он молча ждал последнего слова.

На долгую минуту замолчал и великий князь. Турецкая канонада перехлестывала через вершину Шипки. У турок были прекрасные крупповские пушки, поставленные безвозмездно англичанами. У русских – свои, тоже неплохие, но застрявшие где-то на болгарских непролазных дорогах. Как говаривал Суворов, «гладко было на бумаге, да забыли про овраги, а по ним ходить». Тут – не овраги, тут крутоярые горы, поросшие понизу непроходимыми буковыми лесами, с бездонными отвесными ущельями, а поверху лишь голые камни, для укрытия горстки живых защитников Шипки. И беженцы, беженцы… Они уходили от опустошительных набегов армии Сулейман-паши через перевал, с юга на север. Генерал Столыпин предвидел, с чем ему предстоит столкнуться. Турки – не самое страшное…

– Разрешите выполнять, ваше высочество?

– Да, да…

Когда он уже поднял плеть над заиндевелой головой своего Урагана, великий князь спросил:

– А жена? Где ваша жена, Аркадий Дмитриевич?

– Наверно, в лазарете…

– Я пошлю к Наталье Михайловне своего ординарца. С Богом, генерал!

Он вел вверх и вверх свой корпус, но не весь же сразу. Впереди был Орловский полк. Да тоже не в парадном строю. Разрозненные передовые роты вытягивались в бесконечную цепочку. Встречь им, уступая дорогу – какая дорога, горная тропа! – по обочинам сидели, лежали, по мере возможности брели толпы беженцев. Трудно представить себе более раздирающую сердце картину… Обессилившие старцы, дети, женщины, одетые кто во что. Тащат на себе остатки пожитков, под охраной лишь немногих своих «братушек», вооруженных дедовскими ружьями. Наступающие передовые роты Орловского полка ничем не могли ми помочь. Те немногие «топы», которые где топом, где скоком добрели до подножий Шипки, пришлось тащить на веревках. Лошади изнемогли, часто срывались в пропасти. У пехоты ружья за спиной, а в руках веревки. И братушки, и беженцы, оказавшись под защитой русских штыков, тоже хватались за лямки, выволакивая вверх по камням снятые с передков пушки.

Иногда и валились вместе в пропасть… и пушки, и люди…

И страшно было видеть спускавшегося сверху всадника, в белом бешмете и на белом же коне. Истинная мишень для турок, засевших по отрожьям гор!

Скобелев!

«Белый генерал!»

Как на Царскосельском плацу, он лихо остановил коня.

– Наконец-то мой корпус только сегодня получил приказ… Не обессудьте. Мне надлежит подбодрить своих солдатиков. Я – вверх.

– Тогда и я – вверх! Не попадите под левые батареи турок. Тем более ваши орудия сняты с передков.

– Что делать, будем выбирать место для батарей.

– За следующим поворотом. Там разбитая батарея, раньше наша, потом турецкая, теперь ничья. Есть даже исправные ложементы.

По каменистой, истерзанной метелями и снарядами тропе, на виду у турок, генерал Скобелев, лишь под охраной нескольких казаков, пустил своего белогривого вскачь.

Мощная фигура прославленного «Белого генерала», его красивое, интеллигентное лицо, наплевательское отношение к проносившимся над головой снарядам приободрили орловцев. Генерал Столыпин, опережая даже свои дозоры, поднимался на захромавшем Урагане следом за Скобелевым, еще не ведая, какая перед ним откроется картина…

За поворотом был разгромленный в предыдущих атаках русский лагерь. При нем турецкая батарея. Частью исправная – так поспешно бежали турки. Русские артиллеристы с интересом рассматривали стальные крупповские пушки и наводили их в сторону новых турецких батарей, благо боеприпасов в пороховых погребах, в зарядных ящиках и в передках оказалось довольно много. Пока артиллеристы управлялись с трофеями, генерал Столыпин приказал всем ротам разойтись в укрытия и отдохнуть, а сам застыл в шоке. Но не от холода мороз пробрал по коже… Как на картине Верещагина, высился холм из солдатских голов; сверху был воткнут флажок с турецким полумесяцем. Мало того, под колесами пушек, в пустых зарядных ящиках, под обвисшими остовами палаток, в самих ложементах валялись отрубленные руки-ноги, вывороченные штыками кишки, отрезанные носы и уши, молодые солдатские члены, по большей части, наверное, и не знавшие баб…