— Папа дома, да? — спрашивает Лева и встает на ноги.
Я хватаю его за руку и поднимаю взгляд.
— Да… Дома… — выдыхаю я. — Дома.
— Что случилось?
Вздрагиваю, когда со второго этажа раздается грохот. Лева хмурится, и все затихает.
— Мам, — сипит Яна. — Вы с папой поссорились?
Как сказать четырнадцатилетнему мальчику и двенадцатилетней девочке о смерти близкого человека?
И тут никак не поможет пример с хомяком, которого родители обычно заводят, чтобы познакомить детей со смертью.
Фигня это все.
— Папа в кабинете, да? — Лева медленно вытягивает руку из моего вспотевшего захвата.
— Он заперся там.
— Почему?
Мне кажется, что я сейчас сама грохнусь с сердечным приступом под ноги сыну.
— Дедушка…
Лева хмурится сильнее.
— Дедушка Слава… умер, — едва слышно отвечаю я.
Молчание.
Молчание, в котором останавливается время, потому что мозг отказывается воспринимать реальность.
Но эту поистине гробовую тишину нарушают тяжелые шаги по лестнице.
— Пап, — Лева оглядывается, а Яна в жмется ко мне испуганной мышкой.
Гордей заходит в гостиную. Он снял пиджак, галстук и расстегнул верхние пуговицы рубашки. На щеках — красные пятна опьянения.
— Дедушка умер.
Его взгляд не фокусируется, и он смотрит будто сквозь нас мутным взглядом.
— Па… — шепчет Лева и делает шаг.
Он сглатывает и решительно подходит к Гордею.
— Иди сюда, — хрипит Гордей и рывком привлекает к себе нашего сына.
Прижимает к себе, тяжело выдыхает, и Лева вздрагивает. А когда всхлипывает, то и Яна не выдерживает.
В слезах кидается к ним.
А я за всем этим просто наблюдаю, и не знаю, какая роль должна быть сейчас мне отведена.
Я понимаю, что сейчас нужна детям, ведь им надо пережить горе, но между мной и Гордеем — его измены и слова о разводе.
Я должна сейчас встать и разделить объятия, которые закроют детей от беды. Это сейчас куда важнее измен и моей женской растерянности.
Я встаю, подхожу и обнимаю Леву и Яну, которые уже ревут в грудь Гордея, а у него глаза как были пустыми, так и остались.
— Мы должны поехать к маме, — глухо говорит он. — Ее нельзя оставлять одну.
— Да, конечно… — тихо отзываюсь я, не особо осознавая свои ответы. — Да…
Наши взгляды пересекаются, и в глазах Гордея я вижу черную тоску, которая растеклась в нем бездной.
— Тебе придется сесть за руль.
Яна в слезах разворачивается ко мне и вжимается заплаканным лицом в мою грудь. Я ее обнимаю слабыми руками, продолжая всматриваться в глаза мужа.
И в горе, и в радости, да?
— Почему? — Яна всхлипывает, и ее плечи ее дрожат. — Почему? Дедушка…
— Да, я сяду за руль, — киваю. — Сяду, конечно…
Пережить смерть и похороны дедушки Славы, а потом уже поднять вопрос о разводе.
Так будет правильно?
Да?
Или добить детей новостью об измене отца, разодрать их душу в клочья и отказаться от семьи Гордея?
От свекра, с которым мы не раз готовили ужины и часами болтали о всякой ерунде.
От свекрови, которая старалась быть мне в первую очередь подругой.
Она имеет право прожить потерю любимого мужа в кругу семьи и в надежде, что все будет хорошо.
— Так, милые, — целую Яну в макушку, — поехали к бабушке.
Наши взгляды с Гордеем вновь на секунду встречаются.
— Я своим еще не звонила… — едва слышно отзываюсь я.
— Я позвонил.
— Да?
— И, видимо, твой телефон на беззвучном, — устало кивает в сторону дивана.
Я оглядываюсь. На диване светится смартфон фотографией моего отца.
— Так… Давайте в машину, — мягко толкаю Яну к Гордею, а сама в каком-то полубреду шагаю к дивану.
Подхватываю телефон, и принимаю звонок.
— Ляль… —тихо говорит папа, — Господи… мы же со Славой вот только с утра говорили… — его голос срывается в шепот, — договорились о шашлыках на выходных… Ляль, Гордею будет нелегко… Всем будет нелегко.
Глава 3. Я тут сам справлюсь
Гордей принимает слезы матери, но у самого ни слезинки.
Его отец умер у него на руках, а он ничего не мог поделать.
— Как же я теперь, — воет Алиса в его грудь, а он в ответ поглаживает ее по спину и смотрит перед собой.
— Мам, все будет хорошо.
А в его кармане вибрирует телефон. Уже раз в пятый.
Женская чуйка подсказывает, что это не родственники или друзья со знакомыми.
Гордей все же выуживает из кармана телефон, кидает беглый взгляд на экран и затем смотрит на меня.
Я права.
Он касается экрана, сбрасывая звонок, и выключает телефон, который затем отбрасывает в сторону.
— Я хочу уйти за ним, — шепчет свекровь. — Я не хочу жить без него.
— Не говори так, — отвечает Гордей и смотрит мимо меня.
Яна и Лев спят наверху, и мне надо к ним.
— Ляль, — Алиса отстраняется от Гордея.
Страшно смотреть в лицо женщины, которая потеряла любимого мужа. От этого взгляда, который умоляет о том, чтобы хоть кто-нибудь притупил боль в душе, зябко.
— Мне так жаль, — сажусь рядом и сжимаю ее ладонь. — Я… мне очень жаль.
И большего я не могу сказать.
И не потому, что я черствая. Просто не существует в мире тех слов, которые могут прогнать страх и скорбь. Только время поможет.
Я обнимаю свекровь, которую вновь рвут рыдания.
— Как же я теперь? Как же мы теперь?
И этот вопрос я сама себе тоже задаю.
Гордей встает, закатывает рукава, а затем сжимает переносицу на несколько секунд. Сглатывает и говорит:
— Я заварю чая.
Он уходит, и Алиса провожает его отчаянным взглядом. Из глаз по красным щекам текут слезы:
— Как же… Боже… Бедный мой мальчик.
Прячет лицо в ладонях, и ее начинает трясти. Я накидываю на ее плечи, и увлекаю на подушки дивана.
— Увидеть смерть отца… — сипит свекровь. — Господи…
А я не знаю, что мне ответить.
Да, это жесть.
Тут не поспоришь, но у меня нет теперь такой силы, чтобы поддержать Гордея. Да и нужна ли ему эта поддержка, учитывая, что у него есть любовница?
— Иди к нему, — обессиленно шепчет Алиса, покачиваясь из стороны в сторону. — Ты должна быть рядом с ним, Ляль. Ты ему сейчас нужна. Иди, — она со слезами меня толкает в спину. — Не оставляй его одного…
Прикусываю щеку со внутренней стороны до боли и встаю.
Через пару минут я захожу на кухню, закрываю за собой дверь и приваливаюсь к стене, глядя на спину Гордея, который стоит у окна, опершись руками о столешницу и опустив лицо.
Ему больно.
Увы, горизонтальные игры на стороне никак не отменяют того, что отец у него был хорошим человеком.
И измены не лишают мужчин скорби по отцам.
— Я знаю, что ты не хочешь, чтобы я была тут.
— Замолчи, Ляль. Не сейчас, — шипит он. — Я тебя очень прошу. Я понимаю, столько красивых и оскорбительных эпитетов в мою сторону не сказано, но для них не время.
Резко разворачивается ко мне и черными глазами смотрит на меня, спрятав руки в карманы:
— И все это хрень собачья, ясно? И я не могу сейчас требовать от тебя того, чтобы ты придержала в себе скандал. Если тебе так хочется, то вперед. Давай.
— Это и для меня трагедия, Гордей.
Молчит. И его верхняя губа дергается от перенапряжения.
— Но ты не можешь ждать от меня, что я…
— Я ничего не жду, Ляль. Мне отца хоронить. И знаешь, сегодня у меня вообще были другие планы.
Не будь правды о его изменах, я бы подошла к нему, обняла и забрала бы частичку его горя себя. Мы бы постояли в тишине, которая бы пообещала, что вместе пройдем это испытание.
Однако…
Впереди нас не ждет смирение с жестокой реальностью и осознание того, что мы есть друг у друга.
Ложь Гордея отложена в сторону, как и разговор о ней, и мы стоим по обе стороны от пропасти.
И вместе с этим в мою душу проскальзывает скользкий червячок сомнения. Может, я ему сейчас нужна, и, отказываясь протянуть руку, я творю большее зло, чем он?