Читать интересную книгу Газета Завтра 916 (23 2011) - Газета Завтра Газета

М.Л. Да, согласен.

А.П. Наши старые мехи пусты, и поэтому их можно наполнять новым вином. А новое вино, второй поток — это русское чудо. Повторяю, русская религия — это не только православие, которое, конечно же, является русской пасхальной религией. Это еще и религия русской природы, мистика русской природы — о чем говорят наша литература, наша великая поэзия, которая поет постоянный псалом красоте русской природы — есенинское чувство России. Это и сама по себе русская культура. А еще религия русской победы. То, что произошло в 45-м году, по существу, саккумулировало весь смысл не только советского строя, а, может быть, всей русской жизни, начиная еще с дохристианского периода. Эта русская победа связана с русским чудом, с русской таинственной способностью возрождаться из пепла.

Терминология русской победы и русского чуда гарантирует нам успех. Если проследить историю России, это история нескольких русских империй, каждая из которых возникала и достигала поразительного расцвета, потрясающей красоты, а потом обрушивалась и падала в прах. И мы были не просто в бездне — нас не было. А потом мы опять собирались по карпускулам, по молекулам, по клеткам создавали потрясающее царство. Я думаю, что после Сталинской Красной империи (четвертой по счету) Пятая империя русская неизбежна.

М.Л. В наше время, когда мы находимся в глобальном интегральном кризисе, когда ощущаем, что человечество настолько интегрально взаимосвязано, как буквально один целый механизм, Вы сами говорите, что даже солнечная система — это один шарик и подшипник, и все мы являемся клетками одного тела, не надо ли нам думать о глобальном возрождении человечества, о всемирной всеобщей связи между собой, а не о какой-то отдельной стране, религии, отдельной личной идее?

А.П. Согласен, конечно. Я просто убежден, что Божество едино и Божество над нами сияет, как нечто одно для всех желанное и всеми непостижимое. И оно, это бесконечное, может своими лучами пропитывать всё многообразие земного бытия. И поэтому земные религии являются проекцией Божьей, и это гарант того, что мы могли бы сойтись. Да мы и сойдемся, мы и сходимся на этом. Просто, я думаю, человечество в этом кризисе должно пройти одну фазу — жестокую и смертельно опасную для него: эта фаза связана с тем, что модель, в которой мы живем, уже исчерпала себя.

М.Л. Эгоистическая?

А.П. Назовем ее "либерально-материалистической моделью", которая, по существу, и породила феноменологию фондовых рынков. Огромная финансовая таинственная суперприрода, которая была создана человечеством, машинизация, которая происходит на костях животных, на гибели цветов и певчих птиц, эта модель исчерпала себя. Но она не уйдет сама по себе. Она будет пытаться себя воспроизвести, и хозяева этой модели, люди, которые черпают в ней славу, энергию, власть, будут стараться воспроизвести ее. И эта модель будет эволюционировать во всё более жесткое и даже жестокое стремление силового воздействия на этот падающий мир.

Поэтому есть ощущение угрозы фашизма, которая, казалось бы, в 45-м году исчезла. Но она никуда не делась, и схватка между новой неофашистской реальностью, которая будет перерождаться из либерализма, и неосоциализмом, ещё предстоит. Неосоциализм будет стремиться регулировать человеческие отношения на земле не через сброс нерентабельных народов, не через зачистку нерентабельных континентов, не через усиление эксплуатации и подавления, а через гармонизацию, через внесение в человечество справедливости.

Эта схватка еще впереди, и, утрируя, я говорю, что Гитлер не был раздавлен советскими танками в имперской канцелярии в 45-м году (его челюсть привезли Сталину в Кремль, Сталин рассматривал, думая, что это последнее, что осталось от его врага). Из пломбированного зуба Гитлера, как из зуба дракона, у нас на глазах возник новый Гитлер, новый Гитлер уже на заре. И новый Сталин, думаю, тоже уже пошел учиться в духовную семинарию в Троице-Сергиеву лавру, заканчивает ее и скоро явится. Поэтому схватка двух сил еще впереди. И через эту схватку, мне кажется, будет выработано новое человечество.

Я недавно побывал в Иране, и был пленен иранской моделью, к которой раньше относился с предубеждением. Принцип справедливости, на котором строился советский строй, в советское время охватывал только человеческие пласты, не было метафизики справедливости, он не затрагивал Божественных форм существования духа и материи. В Иране принцип справедливости возведен в государственный культ. Он охватывает человеческие отношения, отношения стран, Мечеть его проповедует, его проповедует государство, проповедует Ахмадинежад. Мне кажется, что принцип справедливости должен быть религиозным. Будущее человечества, будущий социализм, условно говоря, будет религиозным социализмом. Это будет справедливость, построенная на вселенском ощущении необходимости Божественного принципа справедливости.

М.Л. Мы говорим с вами об отдельных проявлениях, причём, религиозных. В моем восприятии мира нет места религии. Есть место альтруизму, серьезному альтруизму. Религия — это и есть альтруизм. Это любовь к ближнему, не облаченная в какие-то конкретные мечети, синагоги, православные или католические храмы. Я думаю, как поднять над религиями, над эгоистическими человеческими изобретениями дух любви друг к другу? И внутри него, когда мы его начнем создавать, мы и обнаружим Творца.

А.П. Это абсолютно религиозный принцип, Михаил. Вы ничего нового не сказали, потому что Бог есть любовь. И любовь не только к ближнему. Почему лишь к ближнему? А к граниту? А к тем твоим предкам, которых практически не знаешь? Они через тысячелетия говорят с тобой странным, запутанным, загадочным, птичьим языком. Но они — твои ближние, ты любишь их. Иногда даже не меньше, чем живущих рядом с тобой. Я думаю, что религиозность — не только любовь ближнего к ближнему. Тот человек религиозен, мне кажется, кто верит в бессмертие. Бессмертие является критерием того — религиозен ты или не религиозен. Если ты считаешь, что твое бытие исчерпано земной жизнью, и после тебя останутся горстка пепла или горстка тупых молекул, то зачем же любить ближнего, если и от него останется прах? Ты ближнего любишь в той степени, в какой он божественен, а значит бессмертен.

Среди вызовов, которые бросает человечеству зло, одним из самых страшных является смерть. Потому что смерть, даже для религиозного человека, является страшным испытанием, искушением. Поэтому преодоление смерти и является сверхзадачей человечества.

Большевики в начале своего восхождения занимались проблемой преодоления смерти. И русский космист Николай Федоров чаял воскресение из мёртвых, причем при земной жизни, а не после смерти.

М.Л. Я думаю, что в этой всеобщей любви, всеобщем правильном отношении друг к другу мы и ощутили бы такое состояние.

А.П. Конечно. Когда Федоров призывал детей, искупая грехи отцов, поднимать тех из могил и одевать их кости плотью, он предполагал, безусловно, любовь. Воскрешение должно произойти не в пробирке, не в реторте, не на фабрике, где действуют лучи или препараты. Этой фабрикой являются человеческая душа и сердце.

М.Л. Александр Андреевич, неужели не могут по всему миру такие люди, как вы и ваш покорный слуга, объединиться над религиями, над нашими мелкими проблемами или расхождениями по второстепенным вопросам и начать возбуждать мир к сотрудничеству? Глобальный вызов сегодня, который нам выставляет Природа, — это к тому, чтобы мы объединились, чтоб мы были подобными ей, Природе, Богу — неважно, как назвать. Мы должны показать свое объединение.

А.П. Разве мы это не делаем, Михаил? Объединение же не предполагает создание треста, обмена визитными карточками. Я думаю, что процесс, о котором мы с вами говорим сейчас, это синтезация человечества. И вовсе мне не обязательно знать человека, живущего в штате Пенджаб, который этим занимается. Он есть, этот человек, я чувствую его сердцем. Если бы его не было, для меня эта часть мира была бы голой.

М.Л. Да, но мы тогда показали бы пример всем остальным. Человечество требует практического примера, чтобы научиться, как приподняться над мелкими проблемами, которые якобы разделяют нас.

А.П. Вы чувствуете полезность своей деятельности?

М.Л. Да, потому что у меня практически во всех странах мира есть ученики, даже в Иране около двухсот моих учеников. А по миру их несколько миллионов. Причём неважно, к каким религиям или национальностям они относятся. Не важны и другие различия.